Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин

Наоборот, он заулыбался и промычал что‑то неразборчивое. «О, как интересно» — расшифровал Витя его слова.

Они продрались сквозь заросли кустарника, вышли к заброшенной котельной, при виде которой у Вити по спине побежали мурашки, потом прошли по узкой тропке, петляющей меж зарытых наполовину в землю бетонных блоков с ржавыми скобами и, наконец, миновав небольшую, гудящую на все лады электрическую подстанцию, вышли к обратной стороне гаражного массива, чуть левее которого в зарослях дикого кустарника каким‑то странным образом находился колодец.

Кто из него черпал воду? Когда? Ответов на эти вопросы не было.

Шершень медленно подошел, постоял рядом, потом заглянул внутрь. Щурясь, он долго что‑то высматривал, ощупывал бетонные кольца и даже лизнул один из двух железных столбов, на которых держался проржавевший навес.

— Фу‑у, — скривился Витя. — Ты еще водички оттуда попробуй!

Шершень поднял большую голову и посмотрел на Витю со всей серьезностью, отчего тому стало как‑то не по себе.

— Ты… ты‑ы недавно тут бы‑ыл… — он ткнул пальцем в гулкую черноту и не дожидаясь ответа, вновь перегнулся через край.

Витя спрятал лицо, попытавшись скрыть испуг. Он не понял — это был вопрос или утверждение? А переспросить не решился. Одна из особенностей его друга состояла в том, что фразы Шершня зачастую нельзя было понять до конца. Распознать их оттенок и интонацию, и оттого звучали они иногда самым неожиданным образом: таинственно, загадочно и даже (вот, например, как сейчас) — почти пророчески.

Сам Шершень ни за что в жизни не нашел бы это место. Таким образом, видеть меня здесь он не мог, — подумал Витя.

Он быстро отвернулся, якобы в поисках камня или палки, но почти сразу понял, что Шершню вовсе не интересно только что произнесенное предложение. Он просто констатировал факт.

Парень продолжал изучать колодец, словно это был внеземной артефакт, полный тайн и загадок.

— Но откуда он узнал? — пробормотал Витя, разгребая руками кусты. Битое стекло, смятые пустые пачки сигарет и разбросанные повсюду бычки, грязные рваные газеты — обычная свалка на задворках гаражного общества.

Зря я его сюда привел, — подумал Витя. Он, конечно вряд ли кому расскажет, но все же…

Однако других союзников у него не было.

— Слушай, у меня к тебе есть дело. — Начал Витя, оглядываясь по сторонам. Завтра мне нужно будет кое‑куда сходить. И… Я…

Шершень, положил ладонь на изогнутую стальную рукоятку, к которой когда‑то была привязано ведро и повернулся к другу.

— Работает! — сказал он громко, будто ничего не услышав. Лицо его озарилось неведомым светом. Он с силой надавил на рукоять, и та закрутилась, размахивая куцым обгрызенным хвостом веревки.

Витя испугался, что сейчас их услышит кто‑нибудь из гаражей, но никто не появился.

Он прекрасно знал, что Шершень улавливает каждое слово, каждый звук и видит буквально каждую мелочь. Даже то, что он, Витя, никогда в жизни не заметит, как бы ни старался.

Так что, безусловно, все он слышал.

— Мне надо будет… знаешь… в общем, меня попросили… съездить в центр и взять там одну штуку. Я правда не знаю, где она там точно. Вернее, знаю, но только примерно. И… — Витя не хотел признаться, что одному ему ехать просто страшно, а никого другого взять с собой он не мог. Дело предстояло такое, что ни один человек в мире не должен был о нем знать. И только Шершень мог. Шершень его не сдаст и никому не расскажет, — … и, в общем, может быть, ты съездишь со мной? Это на Арбате, — выпалил Витя.

Выражение лица Шершня не изменилось.

Он снова улыбнулся. Глаза его лучились каким‑то невыразимым счастьем.

— Рр‑ра‑а‑ботает! — снова воскликнул он, радуясь, как ребенок. В такие моменты Вите хотелось расплакаться.

Если кто‑то сейчас явится, тот же Шкет, или, например, Костя Червяков — ничуть не лучший вариант, — парень, оставшийся в их классе на второй год, и заметят их тут вдвоем, объяснить, почему он гуляет вместе с этим «недоумком» Витя вряд ли сможет и конечно же, над ними вволю поиздеваются.

В школе, и тем более, в классе, никто не знал об их дружбе — это было опасно, да и разница в возрасте, как никак, была довольно существенной. А еще Владик будто бы понимал, что не стоит своим вниманием усугублять положение младшего товарища и даже не пытался с ним заговорить или хотя бы намекнуть разговором, приветствием или чем‑то еще показать, что они знакомы.

— Ты слышишь, что я говорю⁈ — Витя снова огляделся, в любую секунду ожидая окрика или хохота.

— Да, — неожиданно ответил Шершень. — Я пойду с тобой.

Витя поднял глаза и увидел то самое серьезное выражение, так редко появляющееся на лице друга. По коже побежали мурашки. Ему вдруг показалось, что улыбчивый дурачок — всего лишь маска и таким образом Шершень обманывает весь мир, в том числе, своих недругов и обидчиков.

Так он спасает их, — подумал Витя, — от настоящего себя. И лучше бы им не видеть его настоящее лицо.

Всего лишь мгновение на него смотрели уставшие бездонные серые глаза и буквально сразу же Шершень вновь стал прежним — заулыбался и, глотая буквы и растягивая слоги, продолжил говорить на непонятном языке.

— Нам придется поехать в центр на метро с двумя пересадками. Мы выйдем на Арбатской… Знаешь, где это?

* * *

В четверг Витя проснулся раньше обычного. Мама уже хозяйничала на кухне, готовила завтрак, потом гладила его школьную форму и пионерский галстук.

Эти несколько дней Витя наблюдал за ней, пытаясь понять — поверила ли она в то, что услышала в понедельник или нет? Но мама вела себя как обычно, называла его теми же самыми словами, что и всегда, пожурила за тройку по геометрии… — в общем никак не проявляла свою озабоченность.

Впрочем, одна деталь… В среду вечером, после того, как он прибежал с футбола, то заметил, что микрофон стоит не совсем так, как он привык его ставить — ровно под сорок пять градусов к корпусу магнитофона.

Может быть, она просто вытирала пыль, — подумал он, пытаясь подавить нервное волнение перед завтрашним делом.

Он больше не пытался ничего диктовать далекому собеседнику, зная, что, если включить запись, из колонок раздастся первая часть «Пикника на обочине».

— Что будешь делать после школы? — мама поставила перед ним тарелку с двумя розовыми сосисками, политыми любимым краснодарским соусом.