Трон Знания. Книга 2 - Такаббир Эль Кебади

земли. И в воздухе плавала не каменная пыль, а белый порошок. И странный привкус во рту…

Хлыст перевернулся на живот. Скользнул взглядом по проходу между стеной и койкой. Идти можно только боком: шаг влево до ведра, три шага вправо до двери. На полу кружка; воду покрывала седая как пепел плёнка.

Хлыст уже несколько дней не ел и почти не пил. Он столько раз боролся со смертью, что лютая жажда жизни иссушила его изнутри. Он устал цепляться за жизнь. Сдохнет он сегодня или через неделю, загнётся в муках или уснёт вечным сном в глухой степи, скинут его труп в общую могилу или бросят на съедение шакалам – ему всё равно. В голове было чисто и пусто, тело казалось лёгким, воздушным. Перед правым глазом клубился туман, левый и вовсе не видел.

Шкрябнула задвижка, сизый полумрак коридора всосал дверную плиту. Хлыст не шевельнулся. В лазаретах никого насильно не кормят, излишне шумных и буйных санитары заталкивают в петлю, лекари приходят, чтобы констатировать смерть. Значит, его поведут на работу…

– Встать!

Хлыст упёрся руками в матрас, с трудом поднялся.

Возле койки грохнули о пол резиновые боты.

– Надевай!

Хлыст всунул ноги в ботинки, поджал пальцы.

– На выход!

Хлыст повернулся лицом к хозяину чугунного голоса и вытаращил единственный зрячий глаз. Под лампочкой стоял мощный человек, одетый в странный костюм с обтягивающим голову капюшоном. Рот и нос спрятаны под маской (такие же маски носят надзиратели в каменоломнях). На глазах большие очки с прилегающими к коже резиновыми ободками. Тюремщик, похожий на лупатую жабу, был покрыт слоем белого порошка, и только серёдка стёкол чистая, будто протёртая пальцем.

Пошатываясь, Хлыст вышел в слабо освещённый узкий коридор. С одной стороны – каменная стена, с другой – двери, двери, двери… Кто-то кашляет до рвоты, кто-то дышит, словно в свисток дует.

– Пошёл! – И в спину тычок.

Скользя плечом по шершавой стене, Хлыст двинулся к завешенному белой тряпкой проёму в конце коридора. Чем ближе подходил, тем сильнее вжимался плечом в камень. Это не тряпка, это молочная пелена, сквозь которую едва пробивается свет.

Переступил порог – за спиной хлопнула дверь, – прищурился одним глазом, прижал ладонь к носу. В воздухе парила белая пыль с зелёноватым отливом. Сквозь неё просматривались какие-то сооружения, рельсы, вагонетки. Мелькали тени, в которых угадывались надзиратели и скрюченные братки. Дальше пелена темнела – нет, воздух оставался белым, но там было темно, и оттуда доносился гул, колеблющий под ногами землю.

– Пошёл!

Хлыст брёл, прижимая ладонь к носу и разглядывая зеленовато-молочную кашицу под ботами. Его втолкнули в деревянную клетку, надзиратель опустил до пола решётку, клеть дёрнулась и поползла вверх.

Вцепившись в перекладины, Хлыст запрокинул голову. На лицо оседала водяная пыль, дышать стало легче. Вдруг воздух сделался прозрачным, свет – ярким. Хлыст зажмурил глаз. Клеть вновь дёрнулась и замерла.

Огромный котлован окружали устройства с баками, трубами и шлангами. Из труб в сторону дыры вылетал туман – настолько искрошена была вода. Наверное, поэтому порошок не мог подняться с глубины на поверхность.

Вокруг котлована теснились знакомые постройки – вытянутые бараки из почерневших досок. Окошки-глазницы затянуты решётками. Приступки перед дверями стёсаны подошвами башмаков. Между бараками вклинилась умывальня: низкое строение, крытое оцинкованными листами. Под плоской крышей зияли узкие проёмы – вентиляция. Летом в умывальне жарко, зимой вода в бочках превращается в лёд, и долгие зимние месяцы братва обдирает с себя грязь ногтями.

Возле умывальни на верёвке трепыхались сотни продолговатых тряпочек с завязками (маски для искупленцев). На краю площадки для утренних и вечерних перекличек возвышалось здание для надзирателей и начальства: каменное, добротное. На крыше фонари, направленные на искупительное поселение. Если ночью на фонарь глянешь – несколько дней ходишь слепой.

По периметру поселения в три ряда натянута проволока, на цепях бегают шакалы: худющие, голодные. Таким в зубы попадёшь – костей не оставят. А вот и лазарет, от барака отличается крестом, намалёванным на двери красной краской.

Хлыст посмотрел на пугающий размером котлован. Он был не в лазарете! Он находился в отказном боксе! В них учат покорности непокорных. Если браток ума не набирается – «в отказ уходит»: ни еды, ни воды, ни отхожего ведра. И сдыхает он в собственном дерьме с прилипшим к нёбу языком.

В спину тычок.

– Пошёл!

Хлыст оглянулся. Надзиратель снял маску и очки, стянул с головы капюшон. Молоденький, конопатый, вздёрнутый нос, а глаза как у того шакала, что таращится, натягивая цепь, и слюна из пасти ручьём.

В умывальне воняло плесенью. Мужик в исподних штанах драил щёткой пол. Второй, совершенно голый, наклоняясь над тазом, стирал маски. Рёбра у обоих выпирали из тела. Обритые головы повернулись на звук шагов. У полотёра на виске шишка с детский кулак; на шишке кожа прозрачная как стекло, а под ней белое мясо. Лицо прачки усыпано засохшими бородавками. Мужики глянули на Хлыста и вновь принялись за работу.

Откуда-то взялся брадобрей. Усадив Хлыста на скамью, побрил, постриг (не обрил налысо!). Стянул с Хлыста одежду, бросил на колени обмылок:

– Мойся, как перед смертью. – И исчез.

Хлыст набрал в таз воды из бочки. Долго елозил истрёпанной мочалкой по груди, изуродованной жгутами рубцов.

Полотёр отложил щётку, вытер о подштанники руки:

– Давай помогу. – Забрал у Хлыста мочалку и принялся надраивать ему спину. – Болит?

– Уже нет, – ответил Хлыст, упираясь ладонями в склизкую стену.

– Где тебя так?

– Там меня уже нет.

– А с глазом что?

– Не знаю. – Пошатнувшись, Хлыст сел на скамью. – Где я?

Полотёр бросил мочало в таз:

– В искупилке.

– Это я понял. Что под землёй?

– Асбестовая фабрика, – сказал браток и вновь опустился на четвереньки; под железной щёткой застонали каменные плиты.

Прачка отжал тряпичные маски, перекинул через плечо:

– Асбест – это камень.

– Слышал, – буркнул Хлыст.

– А в нём волокно. Втыкается в кожу, в горло, в лёгкие, и растёт как репа в грядке.

Хлыст метнул недоверчивый взгляд.

– Не веришь? – Прачка приблизил морду к глазу Хлыста. – Смотри. Это не бородавки. Смотри, смотри. Внутри зелёные точки. Видишь? Думаешь, гной? Не, не гной! А у него, думаешь, шишка? Не-а… Асбест. А хочешь, я тебе задницу покажу. Растёт там что-то. Глянешь?

– Отвали!

– Отвалю. – Мужик почесал облезлые яйца. – А ты шибко не взлетай, братва быстро опустит.

Хлыст взял со скамьи арестантскую робу – чёрную в оранжевую полоску.

– Э не! Эт моё! – крикнул полотёр.

Хлыст вышел из умывальни, подбоченился:

– Эй! Вертухай! Мне голышом помирать? Дай хоть штаны, не то черти от зависти сдохнут.