Манюня - Наринэ Абгарян

Я засопела и больно пихнула её локтем в бок.

-Ты чего несёшь?

-Отстань!- прошипела мне Манька.

-Ну-с, барышни,- пропел Самвел Петросович,- кто первый покажет мне своё горло?

-Я покажу,- вскочила Маня,- я врачей не боюсь. А Нарка пойдёт второй, она почему-то докторов боится!

-Да?- Самвел Петросович удивлённо посмотрел на меня поверх своих очков,- а отца своего Нарка тоже боится?

-И отца боится,- заложила меня Маня,- когда дядьюра с работы домой возвращается, от него лекарствами пахнет, так вот, Нарка к нему не подойдёт, пока он в душ не сходит.

-Ты заткнёшься или как?- рассердилась я.

Но Манька уже не могла мне ответить – Самвел Петросович светил ей в рот фонариком и что-то там высматривал. Поэтому она скосила в мою сторону глаз и погрозила кулаком.

Потом настал мой черёд показывать своё горло врачу.

-Иди сюда, Наринэ,- Самвел Петросович похлопал по креслу рукой,- ничего не бойся, я тебе обещаю, больно не будет.

Я поймала своё отражение в круглом зеркале прибора, который был у него на голове, и решила, что так просто я ему не дамся.

-Фигушки!- сказала я,- ничего я вам не покажу.

Всё, что случилось далее, я до сих пор вспоминаю с огромным стыдом. Помню, как я валялась на полу, вцепившись в ножки металлического шкафа с медикаментами и орала как ненормальная, а испуганная медсестра тщетно пыталась отодрать меня от шкафа. Помню, как отец с дядей Мишей прибежали на мой крик, отодрали-таки меня и поволокли к креслу. Но я как-то вывернулась, снова упала на пол и вцепилась в штаны Самвелу Петросовичу. Помню характерный звук, который издаёт рвущаяся материя – это папа с дядей Мишей отколупывали меня от штанов Самвела Петросовича, а я никак не желала отколупываться. Я орала «фигушки вам» куда-то ему в пах и изливалась горючими слезами. Самвел Петросович придерживал штаны за ремень и увещевал меня – Нариночка, я тебя не буду смотреть, ты только отцепись от моих брюк, а то мне не в чем будет домой идти!

Но мне уже нечего было терять, ибо меня накрыло такой волной паники, что я прекратила что-либо соображать.

Мне важно было как-нибудь обезвредить Самвела Петросовича, этого коварного змея-искусителя, чтобы он не смел прикоснуться ко мне хотя бы пальцем.

Вот.

Итого мы уехали из Еревана несолоно хлебавши. Всю дорогу домой я сидела тихой мышкой на заднем сидении автомобиля и душераздирающе вздыхала. Маня периодически гладила меня по руке.

-Нарка, какая же ты всё-таки трусиха,- приговаривала она с умилением.

-Аха,- соглашалась я.

-Захрмар!- грохотал отец,- проехали четыреста километров, чтобы ты меня так перед другом опозорила?

-Пап, я не специально,- тонко заскулила я.

-Что за ребёнок такой,- кипятился папа,- что за позорище такое!!!

Я угрюмо молчала.

А на следующий день папа пошёл на похороны. И превратил это траурное мероприятие в несусветное представление. Потому что людям очень сложно было сохранять серьёзное выражение лица при одном взгляде на отцовскую причёску. Они, прикрыв лица платками, пробивались к нему и сочувствующе спрашивали: «Кто это тебя так?»

-Жена,- говорил отец.

-Она ещё жива?- тщетно пытались выдать хохот за рыдания люди.

-Жива,- понуро отвечал отец.

-Непорядок,- утирали выступившие слёзы сострадающие. За короткий промежуток времени папа собрал вокруг себя толпу зевак. Покойница осталась дожидаться погребения в гордом одиночестве.

-Ну как прошли похороны?- спросила мама отца, когда тот вернулся домой.

-Я имел бешеный успех,- буркнул он.

И не соврал. Так что конец семидесятых и начало восьмидесятых ассоциируется у наших горожан исключительно с причёской моего отца. И люди до сих пор, вспоминая то время, говорят примерно так – Маришка родилась (корова отелилась, Размик поступил в институт) в том году (за два года до, спустя год), когда доктор Авгарьян специально постригся под шута, чтобы насолить главврачу городской больницы на похоронах его тёщи.

-И таки это ему удалось!- с хохотом констатируют люди.

18 Манюня пьёт шоколад и рассуждает об искусстве

-Ба, а можно мы пойдём к мсьё Карапету?

Ба только что накормила нас тушёными овощами и маялась совестью. Потому что она как никто другой знала - не существует на свете более ненавистного для нас блюда, чем тушёные овощи.

Ба нарезала кубиками картофель, болгарский перец и баклажаны, кружочками – помидоры и репчатый лук, и тушила всё это добро под крышкой на маленьком огне. Называлось ненавистное блюдо «аджапсандали на скорую руку». Подавалось оно обильно посыпанное свежей зеленью и красным сладким перцем, с кусочком подтаявшего сливочного масла.

-Или вы покушаете овощей, или не встанете из-за стола, ясно?- подбадривала Ба, со стуком ставя перед нами тарелки с псевдо-аджапсандали. Мы принюхивались и закатывали глаза.

-Бааааа, ну сколько можно готовить этот ужасный обеееед!

-Сколько нужно, столько и можно, понятно?- отрезала Ба и садилась напротив,- а теперь вы быстренько покушаете, а потом ещё протрёте до блеска тарелки.

-Ааааааа,- торговались мы,- поедим немного и всёоооо! Пять ложек! Ладно, семь!

-Чтобы тарелки сияли чистотой,- не поддавалась Ба,- иначе если оставите их грязными, то что случится?

-Наши мужья будут некрасивыыыыымииии,- выли мы.

-Ага,- поддакивала Ба,- и каждый раз, просыпаясь с утра и глядя на безобразное, волосатое и клыкастое лицо своего мужа, что вы будете думать?

-Что он такой некрасивый потому, что мы в своё время не доедали тушёныыыые овощиии!

-Вот!- победно хмыкала Ба.

Она умудрилась внушить нам, что если оставлять за собой на тарелке еду, то будущий муж лицом будет напоминать объедки. И мы в это свято верили!

Самосовершенствование – процесс необратимый. А в условиях, приближённых к боевым – ещё и неизбежный. Поэтому мы с Маней находились в постоянном поиске каких-нибудь обходных путей, чтобы облегчить наше горькое существование. Бесконечно эволюционировали, если можно так выразиться.

Сначала мы просто ныли и прикидывались больными. Но Ба не дрогнула перед нашими мелкими инсинуациями, и пригрозила добавкой. Тогда мы попытались, не вдаваясь в подробности, заглатывать овощи целиком. Но Маня подавилась кусочком картофеля и если бы не вовремя подоспевшая Ба, то она таки добилась бы своего. Но Ба не дала Мане спокойно протянуть ноги, она могучим ударом в спину вернула её к жизни, усадила обратно за стол и пододвинула тарелку.

-Прожёвывай тщательнее,- велела.

Наконец я придумала новый метод безболезненного поедания тушёных овощей.

-У тебя на нёбе есть такая точка, которую если мысленно отключить, то можно не чувствовать вкуса,- втолковывала я Мане.

-Покажи где?- полезла она мне в рот.

-Ну вот смотри, где-то там есть такая точка, которую если отключить…

-А где твои гланды?- перебила меня Маня.

-Тебе гланды или точку?- рассердилась я.

-Точку! И гланды!

-Гланды удалили, когда мне было три года. А точку… Ну вот же она,- ткнула я пальцем куда-то себе глубоко в глотку, и меня чуть не вывернуло,- буэ!

-Буэ,- с готовность откликнулась Манька.

-Этттто ещё что такое!- зашла в кухню Ба,- на минуту отвлеклась, а вы уже устроили марафон чей муж будет уродливее?

-Ба, а у Нарки гланды удалили в три года,- заюлила Маня.

-Не поешь овощей, и тебе удалим, ясно? И не забудь протереть до блеска свою тарелку!

-А я не собираюсь жениться!- заныла Маня,- поэтому мне можно не есть овощи.

Ба глянула на внучку поверх очков.

-Мария, если даже ты когда-нибудь решишь всё-таки жениться, а не выходить замуж, то и это не спасёт тебя от участи поесть сейчас тушёных овощей!

-Покажи ещё раз, где там у тебя точка?- снова полезла мне в рот Маня.

-Если вы в течение пяти минут не съедите аджапсандали, то я вам обещаю, что кругом у вас будут одни только болезненные точки!- рявкнула Ба.

Мы молча взялись за ложки.

Как вам объяснить, чем отдают тушёные овощи? Возьмите школьный фартук, разрежьте его на полоски, заправьте мелом и скрипичным ключом. Добавьте двойки по алгебре и геометрии. Томите сутки в молоке с пенкой. Вот так уныло пахнут и выглядят тушёные овощи.

Но любому испытанию приходит конец. Минут пятнадцать мучений, нытья и закатывания глаз – и дело сделано, ненавистное блюдо плещется у нас в желудках.

-Ба,- посмотри какой у меня будет муж,- сунула Маня под нос Ба протёртую до блеска тарелку,- скажи красавчик?

-Красавчик-красавчик,- хмыкнула Ба,- все извилины ему стёрла!

-Какие извилины?- опешила Маня.

-Да шучу я,- отмахнулась Ба,- посмотрим теперь, какой у Нарки будет муж!