Поединок. Выпуск 7 - Эдуард Хруцкий

Выйдя из будки, она беспомощно осмотрелась и в отчаянии топнула ногой: поблизости других автоматов не было. Стрелки часов двигались к шести, и тогда она опять побежала к проходной, дернула ручку двери, ведущей в помещение вахтера.

В небольшой комнатке, сидя прямо на полу, пил чай красивый старик с белой бородкой, и, видимо оберегая покой гостя, вахтер накинулся особенно рьяно:

— Ты зачем? Что надо? Сюда разве есть ход?

— Можно от вас позвонить? Ну, пожалуйста…

— Служебный это, нельзя! Автомат есть.

— Не работает он…

— В другой иди!

— Да опаздываю же я! А бежать далеко, и монеты кончились. Разрешите, очень вас прошу!

Вахтер уже надул щеки для гневной тирады, но старик дернул его за полу кителя и укоризненно покачал головой.

— Звони, пожалуйста, — разрешил вахтер.

Старик улыбнулся Тине и кивнул.

— Спасибо вам, — схватилась она за трубку. — Спасибо… большое… пребольшое… Родионова будьте добры!

Все смотрели на него, и, прикрыв трубку ладонью и отвернувшись к стене, Родионов говорил едва слышно.

— …Никак не могу ранние… Нет, лучше не там. Да. Когда? Хорошо, понял. Пока.

Положив трубку, виновато огляделся, и Бакрадзе подмигнул неожиданно:

— А жизнь идет своим чередом, да? Это хорошо! Но вернемся к нашей печке… — и склонился над бумагами перед собой. — Что же мы имеем кроме неприятностей? Вот что: фамилия — Барыбин, имени тут почему–то два — Анатолий и Борис, — будем считать Борис Владимирович; по одним данным — тысяча девятьсот двадцать первого, по другим — двадцать пятого года рождения, место рождения не указано… Впервые осужден в тысяча девятьсот сорок третьем году. Затем — кража, налеты. Приговорен к полному сроку, совершил побег… Новые и очень дерзкие дела, все перечислять не стану! Опять судимость… Освобождается по амнистии от тысяча девятьсот пятьдесят третьего, поскольку актируют как больного, а в пятьдесят четвертом снова получает срок. И вот пожалуйста: в пятьдесят шестом году получает срок. И вскоре его останки обнаружены в тундре. Вроде бы все! Есть, правда, еще документик… Вот он: некто Зайцев в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году показал, будто случайно встретил Барыбина. Затем от показаний отказался. Фотографий Карыма нет. Теперь — все.

Бакрадзе поднял голову и посмотрел на Родионова.

— Вот такой он, Карым… Барыбин то есть.

— Роскошная биография, — согласился Родионов. — И вы думаете…

— Нет, брат, это уж ты думай, — предложил Бадкрадзе. — Тебе — думать и рассуждать, а мне — выводы делать, поскольку я — много опытней. Хотя скажу сразу, что уже имею соображения по поводу некоторых повисших по нашему ведомству дел… Ну, ждем вас, Родионов!

Тот нашел глазами Талгатова, затем оглядел остальных.

— Вы допросили Тихомолова, Павел Семенович?

— Да, — отозвался Гундарев. — Возмущался задержанием, знакомство с Илясовым отрицает. Грозит, что будет жаловаться.

— Понятно…

— Что же — понятно? — нетерпеливо поинтересовался Бакрадзе.

Родионов достал и отложил сигарету.

— Илясов тоже теперь отрицает знакомство с Тихомоловым. Начисто! Убить — убил, из ревности, а кто такой Карым — в первый раз слышит… Не произносил этакого, ошибаемся мы, показалось нам!

— Он и будет отрицать, чего ему терять? — вздохнул Катин.

— В ближайшее время — будет… Тихомолов тоже не пойдет на откровенный разговор, а улик против него пока нет. Если Карым существует, то, узнав об аресте своих сподвижников, времени терять не станет, постарается исчезнуть. Мне кажется, — Родионов опять посмотрел на Талгатова, — что завтра придется извиниться перед Тихомоловым и отпустить его. Но затем еще и еще перепроверить! И кроме того, — параллельно работать с Илясовым, другого пути не вижу.

Все молчали, салютуя друг другу клубами дыма. Катин откашлялся:

— Не знаю, поможет ли тебе это, Родионов, но есть данные, что днями некто приобрел несколько крупно выигравших лотерейных билетов. Данные у меня… Нет ли тут связи с билетами, похищенными из палатки? Пораскинь, подумай.

— А что, найдем мы ту кассиршу с ткацкой фабрики? — ни к кому не обращаясь, спросил Бакрадзе. — Тогда можно поднять дело той кражи и заново сопоставить кое–что.

— Не найдем, — подал голос Талгатов. — Ее машина сбила в прошлом году… В больнице скончалась. Похоже, что они убрали ее.

— Илясов опять заговорит, такое у меня впечатление, — сказал следователь по особо важным делам Будницкий. — Все обдумает и может дать дополнительные показания.

— Возможно. Только не сразу, в этом Родионов прав, — откликнулся Катин. — А время — золото.

Снова дымом повисло молчание.

Десяток людей, собравшихся в этой комнате, знали больше, больше умели и рассчитывали быстрее, чем Илясов. И, если бы мысли, сменяясь, щелкали, как костяшки счетов, здесь бы стоял неумолчный треск.

— Тогда Родионов прав, предлагая отпустить задержанного, — вздохнул Бакрадзе. — Как ты считаешь, Абид Рахимович?

Теперь все смотрели на Талгатова. А он вместо ответа обратился к Родионову, и тот испытал прилив гордости.

— Завтра суббота… Может быть, Тихомолова сегодня отпустить, Игорь Николаевич?

— Не думаю. Пусть ночь поразмыслит, опасений наберется, авось оттого потом какую промашку допустит… Я убежден, что он в этом деле далеко не посторонний.

Талгатов кивнул, соглашаясь. Бакрадзе тоже цокнул утвердительно, перед тем как сказать:

— На том и порешили. А если вдруг дойдет дело до расширенной операции, то людей у нас негусто… Надо будет взять из райотделов кого половчее. Держите меня непрерывно в курсе дела… Ну, как говорится, вперед и выше!

Пока добежал до остановки и, запыхавшись, обозрел сквер, на часах уже было девять с минутами.

Тины нигде не было видно.

Неужели ушла из–за трехминутного опоздания? Родионов не мог понять, на кого больше досадует, на себя или на нее, хотя это он опоздал уже второй раз.

Тина вышла из автоматной будки под деревьями, и Родионов не сразу узнал ее, привыкнув лишь к рабочему и домашнему виду.

— Слишком уж кавалеры наседали, — кивнула девушка на двух явно разочарованных появлением Родионова юношей. — Делала вид, что звоню… И вообще не знала, куда время деть.

— Занят я был. Очень.

Родионов сказал это просто, не извиняясь, не оправдываясь, и поэтому она особенно поняла, что да, был занят, и занят очень. И взяла его под руку:

— Куда же мы теперь? Пройдемся…

— Есть я хочу до чертиков, просто сил нет… Знаете, пойдем–ка и мы посидим где–нибудь. Принято?

— В это время во всех заведениях не питаются, а ищут… счастья. И веселья. Куда бы нам пойти? — Тина смешно приложила палец к носу, решая. — Давайте–ка на вокзал… Там тоже не без музыки и танцев, но кормят лучше.

— Смотрите, а вы оказывается, знаток злачных мест.

— Знаток — слишком сильно сказано, но ведь не все вечера я дома сидела, до того как вы появились.

Сначала эта откровенность резанула, потом он нашел в ней доверие и простоту, а пока это все осаживалось, шли молча. С другой стороны, совсем не в молчанку играть летел он опрометью, боясь опоздать… И что, в конце концов, за трагедия? Ну, девчонка как девчонка, ветер в голове, долго ни с кем не встречался, вот и накрутил себя чуть не до влюбленности! Чушь это все, и надо быть проще, раз сама она дает тому запев.

Но, покосившись, увидел рядом такое строгое и печальное лицо, что даже слегка защемило внутри.

— Вот и пришли почти, — сказала, останавливаясь, Тина. — Не раздумали?

— Совсем нет… Прогулкой сыт не будешь. Идемте–идемте, еще перед дверями настоимся.

Но с этим как раз обошлось. Уже с порога их встретила разноголосица кудреватых молодцов из ансамбля, в котором каждый стремился петь как можно выше и лиричнее. Стол нашли сразу, официантка подбшла быстро и не очень огорчилась, приняв заказ с одной бутылкой сухого вина. Зато принесла все сразу: и вино, и закуски, и горячее.

Родионов и впрямь проголодался изрядно: потягивая вино, Тина, улыбаясь, следила, как шустро он расправлялся со своей порцией. Почувствовав ее взгляд, он поднял глаза и спросил:

— Чему это вы?

— Так… Вот еще есть один нетронутый шницель. И — вам не кажется, что вы меня спаиваете? Я пью, а вы только закусываете…

— Я вообще не пью, — отложил вилку Родионов и взялся за свой фужер. — Никогда. Но сейчас чуть–чуть выпью… За вас.

— О, какие жертвы… Спасибо. Вам надо выпить, а то вон вы какой озабоченный. Все думаете и думаете о чем–то.

— Что поделаешь, раз думается. Но вы правы, надо и отойти… Расскажите что–нибудь про себя.

— Ну что же я вам расскажу? Как я живу — видели, где работаю — тоже… Так все и идет.

— Ваш отчим, мне кажется, не слишком рад нашему знакомству. Я не ошибся?