Прежде чем сдохнуть - Анна Леонидова

Только в этот момент Нина осознала реальность реальности.

Она вдруг ощутила, что все эти внешние события – это не тени на стене пещеры, это не фантомы и иллюзии, которые никак не в силах затронуть ее жизнь и внутренний мир. Она вдруг осознала их мощь и ужасающую силу. Они пробили ее духовноэстетский кокон, выцарапали ее оттуда и засунули в серую клетку с отморозками женского пола. Нина была настолько шокирована, что не могла поверить в подлинность всего происходящего, даже влезая в форменный арестантский наряд. Ей казалось, что она участвует в каком‑то подзатянувшемся приколе из программы «Розыгрыш». Конечно, она не была звездой такого масштаба, чтобы попасть именно в эту программу. Но, возможно, телевидение уже начало снимать вариацию этого шоу про простых людей, не очень знаменитых?

История писателя и музы из романтической новеллы начала неудержимо скатываться в трагедию. И 11 убитых футболистов хоть и поражали воображение чудовищностью доставшейся им смерти, но все‑таки были в этой сказке просто статистами.

Потому что по правилам трагедии погибать должен кто‑то из главных героев.

— Не могу отделаться от мысли, что его убила я. Все последние годы я была при нем как повитуха. Но я взялась за дело, будучи очень неопытной акушеркой. Понимаешь, когда он сидел в этом нашем пансионе и заливался водкой, мне стало так его жалко. Я потеряла хладнокровие. А у врача всегда должна быть холодная голова, отстраненный и ясный взгляд. Я же как студентка–практикантка в панике тут же вкатила ему «эпидуралку» и сделала кесарево. Вытащила из него текст противоестественным путем. Тактическая задача была решена – роман родился. В эйфории я даже не сразу поняла, что наделала. Я забыла, что тот, кто хоть один раз родил «кесаревым», уже никогда не сможет рожать естественным путем. Ему всегда нужна будет помощь.

Настоящая повитуха не хватается тут же за скальпель и не вскрывает пациента, чтобы выковырять из него плод. Она помогает, подсказывает нужные позы, делает массаж крестца, управляет дыханием. Помогает чуду, но не подменяет его собой.

А, может, я и помнила о том, что, проделав эту операцию однажды, я лишу его возможности рожать самостоятельно? И мне на самом деле хотелось, чтобы без меня он уже просто не смог, никогда не смог делать главное дело в своей жизни? Может, я нарочно это сделала, чтобы каждый раз он возвращался ко мне? Ведь мне, конечно же, хотелось, чтобы он приезжал снова и снова. А еще лучше – никуда бы уже от меня не уезжал.

Тогда, когда мне казалось, что я его спасаю, на самом деле я уже закладывала в него смерть.

Меня посадили как раз тогда, когда у него уже сложилась новая история. Он метался, распираемый текстом изнутри, и, естественно, приехал снова в «Новогорск». Я знаю, что он пытался писать самостоятельно. Без меня. Что он старался смочь.

И все‑таки он больше пил, чем сидел над текстом. С каждым днем он нажирался все ужаснее. И однажды он не вышел ни к обеду (к завтраку его уже давно никто не ждал), ни к ужину.

Он вообще не появился. На следующий день персонал забеспокоился, дверь в писательский номер вскрыли и нашли его мертвым. Сердце не выдержало такого алкогольного напора.

Впрочем, говорят, помимо алкоголя там были замешаны и другие вещества.

Нина закончила рассказывать. Я не могла понять только двух вещей: как Нина очутилась на свободе, когда ей оставалось сидеть еще больше года, и почему все‑таки она пишет эти странные «письма счастья»? Неужели она на самом деле верит, что сможет воскресить Мишу, если перепишет этот набор букв несколько тысяч раз?

Ответ на первый вопрос оказался очень простым: Нине скости‑ли срок по амнистии и за хорошее поведение.

— С этим понятно, а почему вдруг «письма счастья»? – продолжала допытываться я.

— Эта часть моей работы в рекламном агентстве мне всегда очень нравилась. Это, пожалуй, единственное, во что я по- настоящему верила из того, что делала на работе, – пожала плечами Нина.

Я всю жизнь ломала голову, откуда же берутся эти бесконечные дурацкие письма, которыми забивали мой почтовый ящик друзья и совсем малознакомые люди? Ведь, чтобы идиоты начали пересылать этот слюняво–слащавый спам, кто‑то же должен был вначале его написать! Но кто и для чего? В этих письма никогда нет никакой рекламы, а только какие‑то попадающие прямо в мозжечок слова про любовь, веру, счастье, здоровье, надежду, процветание. Неужели же кто‑то сочиняет все эти небесталанные тексты бескорыстно? И это в наше‑то время, когда любой мало–мальски способный писака может продать свои буквы и получить какой‑никакой гонорар?! Я была права:

с «письмами счастья» действительно все оказалось не так просто и бескорыстно.

— На самом деле «письма счастья» – это просто технология зондирования «слабых мест» социума, – Нина говорила так, как будто бы не проливала мне свет на одну из самых больших загадок современности, а объясняла таблицу умножения. – Чтобы реклама работала, нам надо затронуть ею в человеке какие‑то сокровенные, самые чувствительные струны. В рекламу вкладываются миллионы долларов. И надо заранее точно просчитать, куда давить, где самое больное и нежное место общества. Вот с помощью «писем счастья» эти места и выясняются. Понимаешь ли, психология человека такова: даже если он категорически не верит в «письма счастья» и страшно выбешивается, получая их, когда в тексте речь идет о действительно очень важных для него вещах, когда там написаны самые заветные для него слова, то он все равно перешлет это письмо. Пусть даже снабдив его тысячью смайликов или ругательствами, но перешлет. А вот если то, о чем говорится в письме, для него маловажно или неактуально, он удалит его и забудет.

Благодаря «письмам» мы отрабатывали новые месседжи, создавали актуальные «эмоциональные карты». Чем больше откликов, чем активнее идет пересылка какого‑то письма, тем более востребованные идеи и настроения в нем угаданы. Если использовать те же месседжи и эмоции в рекламе – они наверняка вызовут желание покупать рекламируемый товар. Это ведь только кажется, что никто не узнает – пересылается письмо или нет. На самом деле сто лет назад программисты разработали невидимые счетчики, которых не замечает юзер, но которые четко фиксируют каждую пересылку. Это потрясающе интересно – смотреть, как меняются в обществе приоритеты.

Как, допустим, «денежный» дрим–вал сменяется мечтами о любви, а мечты о любви – мечтой о самореализации и исполнении заветных мечт. И это очень прикольно, как ты, зная, где тонко, продаешь один и тот же товар вначале как то, что принесет покупателю богатство, потом как то, из‑за чего в его жизни появится любовь, а потом как нечто, что позволит ему стать самим собою и приблизиться к своему истинному я. Или стать знаменитым. Или обрести семью. Столько разных эмоциональных «костюмов», а товар‑то все один и тот же. Это по–прежнему подслащенная высококалорийная вода, удачно паразитирующая на вечном людском эмоциональном голоде. Важно только вовремя правильно определить, чем ей надо на этот раз прикинуться – приворотным зельем, бутылкой с джинном, сывороткой молодости или чем‑то еще. Конечно, наша контора тратила деньги на «креатив счастья» сугубо из прагматических, исследовательских соображений. Но мне всегда нравилась эта часть моей работы. Мне реально было интересно угадать невысказанное. Зачастую ведь человек и сам для себя не проговаривает наиболее заветные желания. А благодаря письму счастья он вдруг может осознать свои настоящие приоритеты. И потом я все‑таки верю, что, когда люди пересылают один и тот же текст с истинной верой в него, он становится «намоленным», эмоционально заряженным. Ты знаешь, что во все времена стабильно наиболее высокие рейтинги у тех писем счастья, которые о любви? Не о деньгах, не о здоровье, не о карьере, не об удаче, а о любви? Меня эта статистика всегда очень греет. Это дает надежду нашему виду. Значит, все с нами не так уж и плохо.

Впрочем, деньги на втором месте, и это удручает.

Хочу дать тебе один совет – не злись, когда кто‑то из знакомых перешлет тебе «письмо счастья». Просто прочти это письмо, и ты поймешь, что сейчас для твоего друга самое необходимое в жизни. Если не хочешь пересылать – ради бога, не делай этого.

А вот другу стоит ответить и искренне, от души пожелать ему того, о чем написано в письме. Ему это очень нужно. Считай, что этот друг открылся тебе, как на исповеди. Он попросил по–мощи, сочувствия.

Мы проговорили с Ниной всю ночь, уже светало. Но у меня все еще оставалось множество вопросов к ней. Почему она так яростно била меня там, у сгоревшего магазина? Если она не лесбиянка, то почему она так пристально следит за Леночкой?

И еще: неужели она действительно верит, что если она перепишет свои глупые письма еще пару тысяч раз, то воскресит покойника? И что в тех странных бумагах, которые мне передала для Нины Наташка? И откуда вообще у Наташки эти бумаги?