Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро - Агата Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Странно, — сказала она.
Пуаро налетел на меня как вихрь:
— Помните, Гастингс, как я упомянул об одной идейке? Так вот, она подтвердилась. Допустим, мадемуазель убита и ее находят в саду. Она может пролежать там несколько часов — по этой дороге мало кто ходит. И возле ее руки — он выпал, вот и все — лежит ее собственный револьвер. Достойная мадам Эллен, конечно, его опознает, и тут уж, разумеется, пойдут припоминать: угнетенное состояние, бессонница…
Ник поежилась:
— А ведь верно. Я сейчас до смерти издергана. Все твердят мне, что я стала нервная. Да… говорить бы стали…
— И подтвердили бы таким образом версию о самоубийстве. Кстати, оказалось бы, что единственные отпечатки пальцев на револьвере принадлежат мадемуазель — словом, все было бы как нельзя более просто и убедительно.
— Веселенькое дельце! — сказала Ник, но я был рад отметить, что «дельце», по-видимому, не слишком ее веселило.
— Не правда ли? — невозмутимо подхватил Пуаро. — Но воля ваша, мадемуазель, этому пора положить конец. Четыре неудачи — отлично, однако пятая попытка может окончиться успешнее.
— Ну что ж, заказывайте катафалк на резиновом ходу, — вполголоса проговорила Ник.
— Но мы этого не допустим — мой друг и я, — вот почему мы здесь.
Меня растрогало это «мы». Обычно Пуаро начисто забывает о моем существовании.
— Да, — подтвердил я. — Вам незачем тревожиться, мисс Бакли. Мы защитим вас.
— Это очень мило, — сказала Ник. — Ну история, скажу я вам… Прямо дух захватывает.
Она держалась все так же беспечно и независимо, однако в ее глазах мелькала тревога.
— И первое, что мы сделаем, — заявил Пуаро, — это сядем и все обсудим.
Он сел и дружелюбно улыбнулся.
— Начнем с традиционного вопроса, мадемуазель. У вас есть враги?
Ник огорченно покачала головой.
— Боюсь, что нет, — сказала она виновато.
— Ладно. Значит, эта версия отпадает. Теперь вопрос совсем как из кинофильма или детективного романа: кому выгодна ваша смерть?
— Ума не приложу, — сказала Ник. — В том-то и дело, что это совершенно бессмысленно. Кроме этой старой развалюхи-дома… и он заложен-перезаложен, крыша протекает… и вряд ли на моем участке найдут угольные залежи или что-нибудь в этом роде.
— Так он заложен, вот как?
— Пришлось заложить. Шесть лет назад умер дедушка, потом брат. Похороны за похоронами… Это меня и подкосило.
— А ваш отец?
— Он вернулся с войны инвалидом и в девятнадцатом умер от воспаления легких. А мама умерла, когда я была совсем маленькая. С самого детства я жила в этом доме с дедушкой. С папой он не ладил — и неудивительно… И отец решил, что самое лучшее — подкинуть меня дедушке, а сам отправился искать счастья по свету. К Джеральду — это мой брат — дедушка тоже не благоволил. Не сомневаюсь, что он не ладил бы и со мной, будь я мальчишкой. Мое счастье, что я девочка. Дед говорил, что я пошла в его породу и унаследовала его дух. — Она рассмеялась. — По-моему, он был старый греховодник, каких свет не видел. Только ужасно везучий! Здесь говорили, что он превращает в золото все, к чему ни прикоснется. Правда, он играл и спустил все, что нажил. После его смерти остался, собственно, лишь этот дом да участок. Мне тогда было шестнадцать лет, а Джеральду двадцать два. Через три года Джеральд погиб в автомобильной катастрофе, и дом достался мне.
— А после вас, мадемуазель? Кто ваш ближайший родственник?
— Мой кузен Чарлз. Чарлз Вайз. Он адвокат здесь, в городе. Вполне порядочный и положительный, но страшно нудный. Дает мне добрые советы и пытается обуздать мою склонность к расточительству.
— И ведет все ваши дела, э…
— Ну… если вам угодно это так назвать. Собственно, вести-то нечего. Оформил для меня закладную и уговорил сдать флигель.
— Да, флигель! Я как раз собирался о нем спросить. Стало быть, вы его сдаете?
— Да… одним австралийцам. Неким Крофтам. Люди они очень милые, сердечные и тому подобное. По мне, так даже чересчур. Вечно таскают мне всякую всячину: то сельдерей, то ранний горох. Ужасаются, что я так запустила сад. По правде говоря, они немного надоедливые… по крайней мере он. Какой-то приторный. А жена у него калека, бедняжка, и не встает с дивана. Но самое главное, они платят ренту, а это очень здорово.
— И давно они тут?
— Уже с полгода.
— Понятно. Ну а кроме этого кузена… он, кстати, с отцовской или с материнской стороны?
— С материнской. Мою мать звали Эми Вайз.
— Хорошо. Да, я хотел спросить, кроме этого вашего кузена, есть у вас еще какая-нибудь родня?
— Очень дальняя, в Йоркшире, тоже Бакли.
— И больше никого?
— Никого.
— Вам должно быть одиноко.
Ник с удивлением взглянула на него.
— Одиноко? Вот уж нет! Вы ведь знаете, я тут подолгу не живу. Все больше в Лондоне. А с родственниками обычно одна морока. Во все суются, вмешиваются. Нет, одной веселей.
— О, вы, я вижу, очень современная девушка! Беру назад свои слова. Теперь о ваших домочадцах.
— Как это сказано! Мои домочадцы — это Эллен. Да еще ее муж, он смотрит за садом, и, надо сказать, довольно плохо. Я плачу им буквально гроши, но разрешаю держать в доме ребенка. Когда я здесь, Эллен меня обслуживает, а если у меня собираются гости, мы нанимаем кого-нибудь ей в помощь. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. Ведь начинается регата.[347]
— В понедельник… а нынче у нас суббота. Так-так. А что вы можете рассказать о ваших друзьях, мадемуазель? Например, о тех, с которыми вы сегодня завтракали.
— Ну, Фредди Райс — эта блондинка, пожалуй, самая близкая моя подруга. Ей пришлось хлебнуть лиха. Муж у нее был настоящая скотина — пьяница, наркоман и вообще подонок, каких мало. Год или два тому назад она не выдержала и ушла от него. И с тех пор так никуда и не прибьется. Молю бога, чтобы она получила развод и вышла за Джима Лазаруса.
— Лазарус? Антикварный магазин на Бонд-стрит?
— Он самый. Джим — единственный сын. Денег, конечно, куры не клюют. Вы видели его автомобиль? Джим, правда, еврей, но ужасно порядочный. Он обожает Фредди. Они все время вместе. До конца недели пробудут в «Мажестике», а в понедельник — ко мне.
— А муж миссис Райс?
— Этот скот? Да его и
