Дневник плохой девчонки - Кристина Гудоните

— Так-так-так… Великовата будет… Виктория все-таки на полголовы выше… И намного крупнее… Ну ничего, сойдет… Тебе же разгуливать в ней все равно не придется… На этот раз сойдет… Кстати, меня зовут Фелиция, а тебя?

— Эльвира.

— Ясно, запомню, — вздохнула Фелиция.

К нам, пыхтя, спешила Онуте.

— У нас большая проблема, — озабоченно сказала она. — С головой-то что будем делать? Шапочка, в которой играет Виктория, прикреплена к парику…

— Это ничего, — махнула рукой Фелиция. — Прикроем ее пока белым платком из «Антигоны».

— Ладно, сегодня пусть так, а завтра что-нибудь придумаем, — решила толстуха и, подмигнув мне, исчезла за кулисами.

А дальше было вот что. Когда дело дошло до моего «номера», ко мне приблизился по нас Макс и шепнул на ушко:

— Ну, маленькая, нам пора. Расслабься, и я тебя подниму.

Не знаю, успела ли я достаточно расслабиться, но в следующее мгновение уже лежала в его объятиях.

— Какая ты легонькая! — вскинул брови Макс, шагнул на сцену, сделал несколько шагов и остановился. Хоть я и должна была притворяться, что все признаки жизни меня покинули, но не устояла перед искушением и принялась сквозь неплотно прикрытые ресницы наблюдать. И увидела, как неузнаваемо изменилось лицо артиста, едва он ступил в круг света: теперь в его чертах отразились вся мировая скорбь и безмерная печаль утраты, а глаза наполнились слезами. Это было фантастически прекрасно! И стало еще прекраснее, когда он, совершенно не шевеля губами и не меняя трагического выражения лица, еле слышно, но очень деловито шепнул мне:

— Чуть повыше правую руку…

И, словно желая вглядеться в лицо мертвой возлюбленной, нежно приподнял меня так, что моя голова удобно легла ему на плечо. От его щеки пахло гвоздикой.

— Ага… Теперь хорошо…

Убиться, какой артист!

Наконец он снова сдвинулся с места, взошел со мной на руках по высоким ступенькам, наверху повернулся к пустому залу, медленно опустился на одно колено, поднял голову и, глядя вдаль, со слезами на глазах проговорил надрывающим душу голосом:

— Свершилось. Я победил… И я наказан…

Заиграла печальная музыка. Понас Макс, будто бы не в силах вынести множества обвиняющих взглядов, медленно отвернулся от зала и мягко опустил меня на землю.

— Ну вот… Так тебе будет удобнее, — спокойно прошептал он.

Я не могла глаз от него оторвать. Ведь он только что плакал! Как ему это удается? Мне захотелось аплодировать.

— Чудесно! — тихо сказала я.

— Значит, ты — племянница Казимеры?

— Почти…

— А у нас еще где-нибудь играешь? Что-то раньше я тебя не замечал…

— Нет, первый раз…

— М-м… Ну ничего, все примерно так и начинают, — дружелюбно подмигнул он. — Хотя, конечно, бывают исключения.

— Я совсем не…

— Погоди, детка, давай послушаем, что они там болтают…

На мгновение он умолк, прислушался к тому, что делалось на сцене, потом спокойно сказал:

— Нет, еще рано…

Фантастические создания эти артисты!

Тем временем на сцене кипели страсти. Оглушительно звонили колокола, актеры старались их переорать, а режиссер пытался одновременно сыграть все роли и злился, что никто ему не помогает.

— А ты, малышка, довольно симпатичная… — сказал понас Макс, снова оглядев меня с головы до ног.

— Спасибо… — немного смутившись, пробормотала я.

— Только очень уж худенькая… Не ешь ничего, наверное?

— Ем.

— Настоящей женщине полагается иметь приличный бюст и круглую попку, а у тебя, как я погляжу, ни того ни другого. Какая из тебя женщина? Никаких центров притяжения… Кости, кожа да нос.

Тут он — наверное, желая убедиться в правильности своих слов — довольно ощутимо ущипнул меня за бок, а я невольно вскрикнула, потому что боюсь щекотки.

И началось!

— Что там наверху происходит? — взревел режиссер. — Девушка не справляется со своей ролью? Может, вам что-нибудь непонятно, барышня? Как, говорите, вас зовут?

— Эльвира… — приподняв голову, ответила я.

— Ну и что же вам неясно, а? Или, может, вы решили внезапно воскреснуть из мертвых и таким образом усовершенствовать нашу классику?

Кто-то за кулисами захихикал, а мне захотелось провалиться сквозь землю. Я лежала, словно окаменев, не решалась даже пальцем двинуть.

Еще немного побушевав, толстяк выдохся, сказал, что репетиция окончена, все разошлись и свет на сцене выключился.

Оставшись одна, я поднялась, выскользнула за кулисы, стащила с себя мерзкую рубашку. Никто ко мне не подошел, никто меня не хватился, и я, воспользовавшись этим, побыстрее свалила из театра. Черт, из-за меня прервали репетицию! Вот тебе и дебют! Я даже труп сыграть оказалась не способна! А противнее всего то, что этот старый щипщик Макс ни слова не сказал в мою защиту! Только стоял и улыбался! Свинья!

Когда я пришла к бабульке и все рассказала, она прямо пополам сложилась от смеха. Не понимаю, что здесь смешного? Они что, все в этих театрах такие ненормальные?

После легкого обеда поне Казимере захотелось подышать свежим воздухом, и я вытащила ее на балкон. Мы сидели в тени березовых ветвей и ели мороженое. Бабулька медленно облизывала ложечку, молчала и казалась странно задумчивой. А потом вдруг объявила, что когда-то была страшно влюблена в понаса Макса! Когда она это сказала, я чуть мороженым не подавилась — он ведь намного ее моложе!

— Да, почти на двадцать лет… — согласилась старушка.

— А он? — осторожно спросила я. — Он вас тоже любил?

— И еще как… — покачала головой Казимера. — Предложение делал несколько раз…

— Вот это да… А вы что?

— А что я? Разве я могла выйти за такого пастушка?

— Мм… А если бы вышли? — не отставала я.

— Теперь жила бы с ним, как мама с сыном, а может, уже и расстались бы…

— Почему? А может, жили бы счастливо?

— Видишь ли, люди не меняются, он все еще говорит про женские центры притяжения, а у меня, как ты, наверное, заметила, их уже не осталось…

— А… а как же любовь?

— Любовь, что бы ты там ни говорила, — самая могущественная и наиболее неуправляемая вещь на свете. Поверь, она все равно что психическая болезнь, но только ради нее и стоит жить. Кто-то сказал: «Любовь — самый распространенный способ испортить себе жизнь и лучшее, что можно испытать». Хорошо сказано?

— Да… Хорошо…

— Так вот, любовь, если она была, никуда не девается… Совершенно не обязательно выходить замуж… А ты кого-нибудь любишь? — немного помолчав, спросила она.

— Я… Можно сказать, любила…

— Но не успела испортить себе жизнь?

— Не знаю… Кажется, не успела… А можно все забыть и начать сначала?

— Все так думают, на что-то надеются… Но начинают сначала — и все повторяется сызнова… Тогда становится скучно, и больше никто уже и не пытается.

— И вы больше не пытались? После того, как отказались выйти замуж за понаса Макса?

— Пыталась. И не один раз, — улыбнулась поня Казимера. — Потом стало скучно…

Я вспомнила маму с Гвидасом. Может, и у них все повторилось? Не верю, чтобы Гвидас когда-нибудь мог стать похожим на моего отца! А если бы с Гвидасом была я? Что бы тогда было? Хотела бы я, чтобы он все повторил со мной? После мамы?

— Нет, я не верю… Не верю, что все повторяется. Люди ведь все разные!

— Ну и не верь, жить будет интереснее! — бабулька дружески похлопала меня по руке. — Послушай, дорогая, может, отведешь меня в постель? Что-то сил совсем не осталось.

Ночевать я вернулась в Элину квартиру. Хотелось побыть одной и подумать.

Поздно вечером позвонил из театра помощник режиссера Вильгельмас. Сказал, что завтра меня ждут на репетиции, и просил явиться пораньше, чтобы я успела переодеться и повторить текст. В его голосе я расслышала легкую насмешку. Повторить текст! Ха! Очень смешно! Но, несмотря на это, я обрадовалась — значит, не все потеряно! Если бы я была совсем безнадежна — не позвали бы!

Увидела два пропущенных маминых звонка. Она звонила, когда я была на сцене… Ах, эта актерская жизнь…

14 июля

Когда я пришла в театр, еще и одиннадцати не было. Пробралась за кулисы и слегка удивилась, не застав там ни одного человека. И где же эта Фелиция с моей огромной ночнушкой?

Сунулась на сцену. В зрительном зале горели все люстры. Актеры, сидевшие в креслах, молча и сосредоточенно слушали режиссера, который что-то тихо говорил, стоя у самого края сцены. Было похоже на собрание. С чего бы это они так рано собрались? Понас Макс, сидевший в первом ряду, заметил меня и помахал рукой, тогда обернулся и режиссер. Что? Я опять влипла? Сейчас огребу по полной за то, что не соблюдаю театральных порядков и слишком поздно прихожу на репетицию?! Но все обернулось совсем по-другому…