Дневник плохой девчонки - Кристина Гудоните

Честное слово, у меня мурашки по коже побежали, и в первое мгновение я вообще не понимала, за что хвататься… Подозреваю, бабулька даже и не слышала, как я вошла… Я вышла из спальни, беззвучно закрыла за собой дверь и еще с минуту простояла в коридоре, прислушиваясь к тихим всхлипам. Хоть я и не знала, что случилось, мне было чертовски ее жалко. Ни с того ни с сего люди вот так вот не ревут… По себе знаю…

Я решилась вернуться в спальню только тогда, когда там воцарилась тишина. Старушка лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала. Щеки у нее покраснели, и на них еще не высохли слезы. Набравшись смелости, я подошла, поставила чай на тумбочку и села на край постели. Бабулька не шелохнулась. Ее рука лежала рядом с моим коленом, и я, не удержавшись, потянулась эту ручонку погладить, мне так хотелось успокоить Казимеру…

Мы еще немножко помолчали, и наконец я услышала:

— Как же я устала… просто чудовищно… Моя жизнь — давно уже не жизнь, а бесконечное ожидание смерти… Чувствую себя антикварной мебелью, которая живет слишком долго для того, чтобы чему-нибудь особенно удивляться, стоит слишком дорого для того, чтобы кто-нибудь ее купил и изменил ее жизнь, слишком громоздка для того, чтобы вписаться в легкомысленный современный интерьер, и слишком ценная для того, чтобы кто-нибудь осмелился ее выбросить… Я заперта в своем ужасном теле, ни на что уже не способном, только чувствовать… Каждый день болит в новом месте… Даже… даже читать теперь не могу: почти не различаю букв… Ничего, ничего мне не осталось… Ну скажи, разве это жизнь? Сколько еще это будет продолжаться?..

Я не знала, что ответить. Гладила ее руку и сама чуть не ревела… Должна признаться, у меня в последнее время крыша тоже основательно съехала… Черт! Как трудно в этом мире встретить по-настоящему счастливого человека! И вдруг я вспомнила про чай. И спросила:

— Может, чайку с медом попьете?

Она открыла глаза, поглядела на меня и прошептала:

— Прости, что так расклеилась… Иногда до того все…

— Остоелозит? — попыталась я продолжить ее мысль. У старушки даже глаза заблестели.

— Вот именно! Правильно сказала: «Все остоелозит!» Остоелозит… Хорошее слово… — и она едва заметно улыбнулась.

— Ничего, это пройдет, — сказала я, чтобы ее утешить. — Мне иногда тоже жить не хочется…

— Тебе? — вскинула глаза старушка.

— Но ведь, наверное, со всеми так бывает?

Она, внимательно на меня посмотрела.

— Ну хорошо, может, это и… Дай-ка мне чаю…

Я помогла ей сесть и поднесла чашку к ее губам, она пару раз глотнула и снова откинулась на подушку. Похоже, немного успокоилась.

— Ты хорошая девочка, Эльвира… — сказала она. Эльвира! А как же — Эльвира-то и правда хорошая девочка! А я… Если бы Казимера хоть смутно догадывалась, какая я на самом деле распрекрасная — распрекрасная авантюристка! — она бы меня и близко к себе не подпустила! Черт, как же все паршиво получилось! Эта бабулька, пусть ей и было несколько сотен лет, мне ужасно нравилась!

Мы услышали, как по улице прошла какая-то развеселая компания мальчишек…

— А вы когда-нибудь выходите из дома? — спросила я.

— Смеешься? Ты же видела, как я передвигаюсь…

Вдруг меня охватил какой-то непонятный азарт, и я решила во что бы то ни стало вытащить эту разочарованную в жизни древность поглядеть на белый свет.

— А что, если… если нам выйти погулять, а?

— Ты совсем сдурела, детка?

— Я видела в коридоре за шкафом инвалидную коляску, в ней бы вас и вывезла!

— Глупости! — отмахнулась поня Казимера. — Я рассыплюсь на куски, еще не спустившись с лестницы.

Не знаю, что в эту минуту со мной сделалось — наверное, окончательно надоело изображать скромницу из школы для богомолок, и я, совсем уже раздухарившись, выпалила:

— Ну рассыплетесь, и что такого? Вы ведь все равно хотите поскорее ноги протянуть!

Ясно, такого ответа поня Казимера ждала меньше всего. Раскрыв рот, она вытаращила на меня глаза так, будто вдруг увидела перед собой марсианина с рожками-антеннами. Я безразлично развела руками и стала смотреть в окно, но через пару секунд услышала за спиной сдавленное кудахтанье и оглянулась.

— О-о! О-о! Оо! — захлебывалась от смеха крохотная старушка. — Ну что ж, если сейчас ног не протяну, так, может, поживу еще… О-о! Ты… ты… Да пропади оно все пропадом! Поехали!

— В самом деле? — я не поверила собственным ушам.

— А что? Мне и впрямь терять нечего!

И тут начались великие приготовления! Собираясь после долгих лет добровольного заточения снова высунуть нос в общество, бабулька желала выглядеть безупречно. Первым делом она потребовала, чтобы я продемонстрировала ей весь ее гардероб. «Покажи-ка, что у меня там есть!» — сказала она, махнув ручонкой в сторону шкафа. На мою беду, у нее там было чертовски много! Я по одному вытаскивала из ее неисчерпаемого шкафа платья, а эта садистка, развалившись на пуховых перинах, выбирала то единственное, какое подойдет для прогулки. «Совершенно нечего надеть!» — вздыхала она, возводя глаза к потолку. Честное слово, в эти минуты мне хотелось ее прибить! Не меньше часа я слушала ее комментарии, ворчание и брюзжание. Наконец она выбрала легкое светлое шелковое платье с широким кружевным воротником, а еще через полчасика — белую шляпку с кремовыми цветочками и молочного оттенка туфельки. Поиски светлых чулок тоже были истерическими, но все же первый этап мы успешно преодолели.

Оставались мытье и одевание с громким пыхтением, подкрашивание и кривлянье перед зеркалом, причесывание и надушивание… Даже и рассказывать про это не хочу — как бы не стошнило. Все это мы делали очень тщательно, поминутно советуясь и чувствуя важность минуты…

Около шести караван тронулся! Для начала я спустила вниз коляску, потом взялась за поню Казимеру. На этот раз задача была особенно трудной: приходилось думать не только о том, чтобы не загреметь вниз вместе со своей ношей, но и как бы не помять бабулькино платье, не испортить ее прическу или не уронить шляпку с цветочками. Усадив наконец поню Казимеру в коляску, я вздохнула с облегчением… Устала как собака, по спине ручьями лился пот.

Пока происходил весь этот бардак, бабулька, видно, как следует проголодалась: едва мы выбрались из дома, она захотела немедленно отправиться в ресторан и сытно поужинать. Я совершенно не жаждала встречи с кем-нибудь из знакомых и предложила ехать в ближнее кафе — там же, в старом городе, на соседней улочке. Туда мы и двинулись. Я толкала коляску, а поня Казимера восседала в ней гордая, словно генерал, глядела по сторонам и поминутно удивлялась: «Ой! Как здесь все изменилось! Смотри, не было ведь этой пристройки? А этот дом давно отремонтировали?» Щеки у нее порозовели, глаза сияли… Вот такой она мне нравилась!

Ужин прошел без всяких приключений. Бабулька закатила настоящий пир: мы ели очень вкусного лосося с рисом (поня Казимера запивала его белым вином, а мне заказала стакан апельсинового сока), а потом нам принесли еще и фруктовый десерт, я думала, лопну. Казимера была в дивном настроении, от вина она разрумянилась и вконец распустилась — беспрерывно смеялась и рассказывала всякие театральные анекдоты. На нас даже поглядывали люди за соседними столиками — и снисходительно улыбались, наблюдая за разгулявшейся старой дамой. Перед тем как отбыть, она одарила официанта, который нас обслуживал, щедрыми чаевыми и ангельской улыбкой, а тот любезно согласился усадить ее в инвалидную коляску и проводить до самых дверей. Прощаясь, она кокетливо улыбнулась и протянула парню руку. Тот поначалу растерялся, но кое-как сообразил, что надо сделать, и осторожно старушки ну руку поцеловал. Я чуть не упала.

Из кафе мы выкатились только около восьми, было самое время отделаться от старушки и заняться Принцессой. Я так и объяснила: сказала, что взялась выгуливать собачку друзей, а потому должна без промедления доставить поню Казимеру домой и лететь в Ужупис. Но старушка решительно против этого возражала:

— Ну вот еще! Я совершенно не хочу возвращаться домой — вечер только начинается! Двинем в Ужупис вместе и выгуляем эту твою собачку вдвоем! Не бойся, я ее не укушу!

— А вы не устали? — осторожно спросила я.

— Я устала?! А что, разве у меня измученный вид?

— Да нет, нисколько…

В общем, я поняла, что спорить бессмысленно, и покатила коляску в сторону парка. Тут старушка снова расчувствовалась:

— Знаешь, сколько лет я здесь не была? Не сосчитать! Когда мы были молодые — еще совсем молодые, красивые и влюбленные… — на том берегу Вильняле отмечали премьеры, праздновали Иванов день… Боже, как хорошо было! Погоди, не беги так…

Мы остановились у самой речки, под большой липой. Глядя на тот берег, на высокий песчаный откос, Казимера глубоко вздохнула: