Беспокойные сердца - Нина Карцин

— Паразит он потому что, жадина и кулачина. Он за свое место в цехе ух как держится, а сам передовым только прикидывается. Выгоднее так — народ передовиков любит.

— Значит, разлад на идейной почве, — с комической серьезностью установил Леонид. — Ну, а племянница его тут ни при чем?

— Нужна она мне больно! — буркнул Виктор.

— Что-о? — воскликнул Леонид. — Ты что это? Всерьез думаешь девчонку бросить? Подлецом, брат, и ты хочешь оказаться? Н-да… — и он даже отодвинул подальше свое кресло, презрительно опустив уголки рта.

— Вот что, Леня, уговоримся: не будем лезть человеку в душу, — заметил Терновой, — давай лучше пива выпьем — оно холодное.

И Виктор преисполнился молчаливой благодарности к Терновому. Разве можно, в самом деле, в двух словах рассказать то, что так смешалось в душе?

Пришла Зина, принесла бутылки с пивом, хмуро скользнула взглядом по Виктору. Тот невольно насупился, а когда она ушла, вскочил и начал прощаться. Терновой не отпустил его.

— Ты погоди, Виктор… У меня к тебе личная просьба.

Ему, мастеру, нужна помощь? Виктор всем своим видом выразил готовность идти навстречу.

— Ты, как, с опытной плавкой справился бы? Вот с такой, какую Калмыков завалил?

Что бы другое, только не это… Лицо Виктора выразило смущение.

— Я, видишь, думал, — продолжал Терновой, — что ты у нас сталевар смелый, любишь новенькое попробовать. Я обязался помогать научным работникам и подумал прежде всего о тебе. Конечно, если ты думаешь, что не справишься, я могу с Василием поговорить или с Алешей…

— Александр Николаевич, да я же еще ничего не сказал! — возмутился Виктор, польщенный доверием мастера. — Тут страшно только, что дело незнакомое. Не прогадаем, а?

— А я на что? А ученые? Изучим вместе все особенности, вместе решим, как к плавкам готовиться, как их проводить по всем правилам. Ты только подумай, Виктор, если это дело выйдет, если мы сумеем доказать, что можно избавиться от флокенов в номерных сталях, то… Ты представляешь, какое это великое дело для завода? Да что завод! Для всей черной металлургии…

— В масштабах вселенной, — изрек Леонид, глядя в потолок.

Терновой запнулся, поглядел на него и рассмеялся.

— Я и правда увлекся немного. Но разве не так, Леня? Это же наступление науки на косность!

Виктор вспомнил выступление Виноградова, вспомнил свои собственные переживания, которые, правда, уже позабылись. Но теперь он снова загорелся: ученым нужна помощь Виктора Крылова! Он спросил Тернового:

— И вы тоже будете этим заниматься?

— Конечно! Про что же я тебе целый час толкую?

— Не понимаю, Александр Николаевич, — не удержался Виктор от простодушного вопроса, — зачем вам всю эту обузу на себя брать?

— Видишь, Виктор… Плавки опытные, правда? Нельзя, чтобы результаты их были случайными. А то один сталевар и мастер сделают так, другие этак — и ученым надо много времени, чтобы понять, как лучше. А мы, как будем одинаково все делать, вот им сразу и будет видно, как на ладони.

Объяснение Тернового не отличалось особой ясностью, но Виктор понял по-своему.

— Значит, я вроде как ученым сотрудником становлюсь?

— Точно! Выпьем за будущего научного сотрудника Виктора Крылова!

И хотя Виктор отлично понимал, что Леонид Ольшевский по своей привычку посмеивается, но это ничуть не показалось обидным, и он с удовольствием выпил холодное пиво. Потом они с Терновым ударили по рукам. Напоследок Виктор все же заколебался:

— Только, выдержу ли я? Характер у меня, сами знаете… Разбросанный…

Это было наиболее критическое замечание, которое Виктор мог позволить о своей особе.

— А я тебя в руках держать буду, хорошо? Руки у меня не из слабых, — сказал Терновой.

На это Виктор был согласен. Он не подозревал, чем чревато для него это обещание.

Терновой еще раз вспомнил весь этот разговор поздно вечером, когда сел за свой стол. Подумал о том, чего не говорил никому, но что уже вынашивал в душе. Больше всего ему хотелось принять участие в опытных плавках даже не потому, что так он мог работать бок о бок с Мариной. В этом, как раз, было больше горького. Но опытные плавки могли стать хорошей школой для дальнейшего. Ему хотелось больше узнать о новой теории, о которой не написано еще ни статей, ни книг, сделать самому свои выводы и обобщения, накопить материал для предстоящей дипломной работы, проверить свои силы. Вдруг обожгла мысль: а если его так привлекает все новое, почему бы и в самом деле не стать научным работником? Или ему, рабочему парню, заказаны пути в науку? Стало жарко, мелкие капельки пота осыпали лоб. Но тут же усмехнулся и над собой, и над своей фантазией. Все это можно, конечно, теоретически. Но хватит ли сил кончить хотя бы институт? Да еще с такой путаницей на душе…

Случайно взгляд его упал на жену. Зина сидела недалеко от раскрытой балконной двери и словно прислушивалась к доносящейся из заводского сада танцевальной музыке — вышивание ее лежало на коленях, лицо было несчастное и жалкое.

Как он не подумал о том, что и она тоже может страдать? Жизнь и у нее стала нелегкая: муж вечно хмурый, придирки и недовольство по каждому поводу, никакой радости в ее-то двадцать лег!

Повинуясь внутреннему побуждению, он встал и, словно его что-то заинтересовало, подошел к двери. Постояв, прислушался к ноющему голосу Утесова и неожиданно для себя погладил пышные волосы жены. Зина хотела сердито уклониться, но вместо этого вдруг всхлипнула по-ребячьи жалко и прижалась к нему.

— Ты что, Зинуша, что с тобой? — наклонился он к ней.

— Ску-у-чно… — протянула она сквозь горькие и обильные слезы. — Все люди, как люди… гуляют, в кино ходят… а мы сидим, как два дурака… словно в тюрьме. И вроде бы я замужем, а хуже вдовы соломенной. Ведь лето, вечера какие! А ты ничего не видишь, как каменный!..

— Зина, потерпи немного. Сдам последний экзамен, возьму отпуск, поедем куда-нибудь.

— Экзамены, экзамены… Который год учишься. Не надоело? Все равно, больше получать не будешь. А выучишься — со мной совсем разговаривать не станешь. Ученую себе найдешь. Марина тебе нравится?

Вопрос был настолько неожиданным, что застал Тернового врасплох. Можно было откровенно сказать «да», сказать о своих чувствах к ней, разом разрубить узел — но момент был упущен. Мелькнула мысль о неизбежных слезах, истерике, о боли, которую он должен причинить жене, — и язык не повернулся. И поэтому он нашел спасение в уклончивом ответе:

— Почему ты так спрашиваешь?

— Просто так. Она всем нравится. А я вот не понимаю, что в ней хорошего? Черная, как цыганка. Только слова умные говорить умеет.

— Она и в самом деле умная. И красивая. Я всегда так считал. Я же ее давно знаю.

— Ты бы хоть когда пригласил ее к нам.

— К нам? — он представил себе всю нелепость такого положения и чуть не рассмеялся. — Что ей у нас делать?

— Что люди делают? Чаю бы попили, поговорили…

— Что тебе взбрело в голову? — нетерпеливо перебил Олесь. — Марина никуда без Виноградова не пойдет, а его звать неудобно, мы же совсем не знакомы.

— У них, наверное, любовь, — решила Зина, — он всегда на нее такими глазами глядит…

Она не подозревала, какую боль причинила Олесю даже таким пустым предположением. Не обратив внимания на помрачневшее лицо мужа, она стала уговаривать его поехать как-нибудь за Волгу. Уже сожалея о своем порыве нежности, Олесь неохотно дал согласие и снова сел заниматься.

Зина, ожившая и довольная, пересела ближе к нему и, деятельно орудуя иглой, начала бесконечные рассказы о том, что видела и слышала, что ей рассказали, что привезли в магазин… и все это подробно, с отступлениями и личными мнениями. Олесь почти не слушал ее, погруженный в решение замысловатой задачи, которая никак не давалась ему. Но, как бы ни была трудна задача, ее все же можно было решить, чего не скажешь о той, что преподнесла ему жизнь.

Глава XV

Прошла неделя — внешне совсем такая же, как любая другая. Так же пылали огненные факелы в печах, так же поднимались заслонки окон и завалочные машины подавали мульды с шихтой; так же время от времени звонки возвещали о выпуске очередной плавки и стальные конструкции цеха багрово вспыхивали в жарком зареве. Слитный и ритмичный гул цеха был, как дыхание и пульс живого существа: отними этот гул — и останутся только груды мертвого железа и камня.

Но для Марины Костровой эта неделя показалась чуть ли не самой трудной за все время. А ведь казалось, что все должно быть наоборот. Приехал Савельев, утвердил состав постоянной исследовательской бригады, очень одобрил инициативу Тернового, опытные плавки теперь следовали одна за другой. Тяжелая работа, постоянное напряжение, общие интересы должны были особенно сдружить и сблизить всех участников.