Иван Царевич и Серый Волк - Сергей Шведов

А очнулся он от того, что кто-то настырно лил воду в его пересохшую глотку. Вода была необыкновенно вкусной и как нельзя лучше утоляла мучившую Ивана жажду. Открывший глаза писатель не сразу, но признал в спасителе своего старого друга Ваську Кляева, который в железных доспехах смотрелся ещё живописнее, чем в камуфляже или в волчьей шкуре. А вторым рыцарем была, к немалому удивлению Царевича, ведьма Вероника, которая недовольно морщила нос в сторону осрамившегося добра молодца и витязя.

– Тебя только за смертью посылать, царевич Иван. Кабы не добрые люди, так до сих пор жила бы в собачьей конуре по твоей милости

Царевич хотел было возразить, что Мокрухин дворец всё-таки великоват для собаки, если, конечно, эта собака не цербер, но потом счёл за благо придержать язычок и не дразнить ведьму, настроенную пока что довольно дружественно. Иван хоть и медленно, но обретал себя в прежней реальности, которая, к слову, была не такой уж реальностью, но всё-таки Царевич присутствовал здесь в человечьем обличье, а не в жеребячьем.

– Ты откуда взялся? – спросил он у Васьки, как только язык стал вновь ему повиноваться.

– От верблюда, – ухмыльнулся Кляев. – Это мы с Веркой перестреляли из Максима сотню Киндеряевых рыцарей.

– А за Петьку кто у вас был? – припомнил кинематографическую картинку Иван. – Лошадьми управлял Матёрый, – пояснил Васька, помогая ослабевшему Царевичу подняться.

– А Язона кто изображал? – В роли грека выступал Ратибор, из Белых Волков дружины Матёрого.

С помощью Васьки и в сопровождении хмурой Вероники Царевич выбрался, наконец, из жуткого каменного мешка на свет божий. Весь двор Киндеряева замка был завален железом, в смысле доспехами испарившихся рыцарей. Мужики-возницы растерянно стыли у своих телег, а расторопные лже-аргонавты вышибали из бочек затычки и сливали воду прямо на плиты.

Такое расточительство привело прямо-таки в неистовство и без того обиженную на весь свет Наташку-Семирамиду, которая, вперив руки в боки, крыла матом выполняющего служебный долг Ратибора. Совершенно неожиданно для Царевича, с большим удовольствием наблюдавшим эту сцену, к Семирамиде присоединилась ведьма Вороника. Вдвоём они спихнули с телеги аргонавта и сделали официальное заявление, что убьют всякого, кто помешает им искупаться в живой воде. – Пусть купаются, – вмешался в спор ведьм с Язоном подошедший Матёрый. – Наполните для них бассейн.

Слегка сбитый с толку беспредельной добротой Матёрого, одним мановением руки подарившего скандальным дамам бессмертие, Царевич заглянул на конюшню, но, увы, жеребца там не обнаружил.

– Испарился, – пояснил расстроенному соседу Васька Кляев. – Можно сказать на моих глазах. А Верка сказала, что он слился с тобой в одно целое до очередного искушения,

Не то, чтобы Царевич зарыдал то ли от потери, то ли от обретения, но жеребца, едва не ставшего по желанию Семирамиды богом, ему было жаль. Можно сказать, рухнула мечта, которая была отчасти Царевичевой, и уж конечно, не видать ему теперь божественной Наташки как своих ушей. Правда, у него был шанс сойтись с божественной Вероникой, которая будучи просто ведьмой уже допустила Царевича на своё ложе, вдохновляя на подвиги.

– А Киндеряя поймали? – спросил Иван у Кляева – Удрал Киндеряй. Теперь он в обличье Костенко шустрит в Российской Федерации.

Матёрый сидел за Киндеряевым столом и с интересом разглядывал фараона Тутанхамона, опять превратившегося в мумию. Похоже, это был единственный трофей, взятый им в замке, если не считать Мишки Самоедова, который стоял чуть поодаль в позе деревянного истукана. Проходя мимо, Царевич пнул художника под зад и этим пока ограничил карательные акции в адрес ренегата и оппортуниста. Самоедов принял наказание со стоическим терпением, то есть сморгнул глазами и сглотнул слюну. Слюна, а впрочем, побежала у него вовсе не в результате удара жеребячьим копытом, а от вида яблок, лежащих на столе.

– Наркоман паршивый, – бросил в его сторону Царевич.

Матёрый молча указал писателю на место рядом с собой. Васька, не долго думая, уселся на украшенный яхонтами и изумрудами золотой трон богини Иштар, что можно было бы счесть святотатством, но поскольку в парадном зале Киндеряева дворца адепты божественной коровы отсутствовали, Кляеву это сошло с рук.

– Мы не можем долго здесь задерживаться, – сказал Матёрый Царевичу. – Киндеряев замок мы передаём Веронике и её фуриям, а тебе, Иван, придётся за ней присматривать.

– Легко сказать, – нахмурился Царевич. – Я уже побывал и волком и жеребцом, а потому мне вовсе не улыбается по милости расторопных фурий превращаться ещё и в барана. А кстати, куда подевался золоторунный Роман?

– Барана Киндеряй забрал с собой, а вот козла Синебрюхова оставил нам. Дело, разумеется, не в Синебрюхове, хотя мы его, конечно, допросили. Знает козёл не так уж много, но из его показаний становится очевидным, что ниточка от Киндеряя далеко тянется, и вся эта суета с молодильными яблоками может перерасти

в проблему планетарного масштаба. – Но ведь ты перекрыл практически все каналы доставки: Кабаниха, Наташка, Вероника, ведьма Мила с вурдалаком Сеней. Осталось только приструнить Малюту Селютиновича и Киндеряя.

– Ты забыл о Шараеве и Бердове. – Так Валерку вроде сожгли на жертвенном костре. – К сожалению, нет, – холодно бросил Матёрый. – Хотя он вполне заслужил такую участь.

Царевич всем своим видом выразил сомнение. Нет, Валерка, конечно, не святой, но, в конце концов, и не уголовник какой-нибудь, чтобы вот так запросто его отравлять на костёр. Вся его вина состоит лишь в краже миллиона у мафиози да в безудержном фантазировании за довольно скромный гонорар. Но Бердов раскаялся и осознал свою вину, а потому, по мнению Ивана, заслуживал снисхождения.

– Ничего он не осознал и ни в чём не раскаялся, – поморщился Матёрый. – Если верить Синебрюхову, то Бердов украл у Костенко не только миллион долларов, но и адреса покупателей молодильных яблок, которые Киндеряй держал в тайне от своих партнёров. В первую голову от Шараева.

– Так Валерка работал на Сан Саныча? – поразился Царевич. – По нашим сведениям да. Шараев связан с одним московским олигархом, ныне находящимся в опале у официальных властей, а потому и не стесняющемуся в средствах для возвращения утраченного влияния. С этим же олигархом сотрудничает, похоже, и твоя Вероника. Хотя точных сведений на этот счёт у нас нет. Очень уж осторожная и ловкая особа твоя бывшая супруга, Царевич. Счастье ещё, что мы не позволили этим людям добраться до живой воды.

Царевич покаянно развёл руками. Его сентенцию по поводу того, что человек над своим бредом не властен, Матерый выслушал с большим вниманием. Однако внёс в Бердовскую теорию некоторые поправки:

– Кроме инстинкта жизни есть ещё и инстинкт размножения. Ты их не к тому источнику вывел, Иван.

– Вот тебе раз, – возмутился Царевич. – Я же хорошо помню дорогу…

Царевичу вдруг пришло в голову, что Матёрый прав. Это не тот источник. Источник с живой водой расположен в лесных дебрях и пробирался к нему царевич Иван через болота, где едва не стал жертвой любвеобильных кикимор, редкостных, к слову сказать, уродок, но чрезвычайно охочих до мужских ласк. А из горного источника герой Царевича пил, отправляясь к ведьме Веронике, дабы удивить её своими сексуальными способностями. Вот дал маху так дал. И все из-за Наташки, которая направила мысли несчастного жеребца совсем в другое русло, пробудив в нём инстинкт размножения. Кентавриков ей, видите ли, захотелось. Теперь понятно, почему Матерый не стал противиться желанию ведьм искупаться в привезённой из горного источника воде.

– Не завидую я твоему Язону, – ухмыльнулся Царевич. – Так и тебе завидовать не приходится, – хихикнул Васька Кляев, поднимаясь с роскошного трона.

А хихикал он, естественно, неспроста, поскольку на пороге зала возникла Вероника, с взором страстным и к Царевичу явно неравнодушным.

– Ну, нё буду вам мешать, – отчего-то заторопился Матёрый и покинул помещение раньше, чем Иван успел раскрыть рот для протеста.

Надо сказать, что Царевичу и раньше доводилось ошибаться, но никогда в жизни он не ошибался со столь опасными для здоровья последствиями. Камасутра вакханок в гробнице фараона была лишь жалкой пародией на страсть упившейся сексуальным стимулятором ведьмы Вероники. Спасло Царевича только то, что возвратившийся после долгих странствий жеребец тоже немало выпил из того же источника. Только с рассветом Царевич, оставивший на ложе Вероники всё своё здоровье, сумел вырваться из страстных объятий взбесившейся ведьмы. Его появление во дворе вызвало фурор среди собравшихся там молодцов в волчьих шкурах. Царевича поздравляли так, словно он вырвался из пасти Змея Горыныча по меньшей мере. Между прочим, у Язона-Ратибора тоже был весьма бледный вид, когда он, садясь на своего коня, трижды промахнулся мимо стремени, и если бы не сердобольный Васька Кляев, подсадивший добра молодца, страдающего с любовного похмелья, то неизвестно, чем бы дело кончилось.