Гонки с дьяволом - Владимир Кузьменко

— Но они еще не совершили преступления!

— Так совершат в будущем! Убей!

Я знал, что он говорит правду. Я протянул руку, чтобы взять оружие, но тотчас отдернул ее.

— Я не могу. Это дети!

— Какая разница?! Разве легче убить взрослого за те преступления, которые он еще не совершал?

— Взрослый сам может убить. Он, наконец, сопротивляется. — беспомощно рвался я к истине, которая то появлялась в моем сознании, то исчезала.

— Но они станут взрослыми и будут убивать. Вон, например, Мао убьет сто миллионов китайцев. А что до сопротивления, то разве могли сопротивляться тебе связанные пленные?

— Нет, не могли.

— Вот видишь!

— Но если бы я их отпустил, они бы снова взялись за грабежи, убийства и насилия!

— Взялись бы. Но эти, — он снова направил ствол автомата на играющих детей, которые, казалось, не замечают нас, — когда вырастут, то зальют мир кровью! Какая же разница?

— Не знаю. В твоих словах железная логика. Но я человек! У меня, кроме логики, есть чувства. И мне кажется, что если я убью этих детей, пусть самых страшных преступников в будущем, я убью тем самым что-то несравненно большее! Что — не могу объяснить. Но чувствую, что это так!

— Ну, как хочешь! — автомат в его руках исчез, исчезли, и дети. Берег был пуст.

Он взглянул на меня.

— Ты хочешь еще что-то сказать?

— Я подумал, что убийство этих детей ничего бы не изменило в истории человечества.

— Ты отрицаешь роль личности в истории?!

— Нет, конечно! Но… Как бы тебе сказать… Более важны условия существования этих личностей. Вот возьми катастрофу. Откуда появилось столько насильников и убийц? Ведь они были как личности и раньше, но в других условиях эти качества не проявлялись. Кто был, например, тот бандит, которого распяли на воротах?

— Председателем райпотребсоюза. Ха-ха-ха! Вот ты и поймался!

— Не понял?

— Должность эта.., ха-ха-ха, бандитская в своей сущности!

— Ты утрируешь!

— Конечно! Люблю пошутить! Впрочем, он получил по заслугам. Знаешь, как он наказывал свою жену? Он сдавливал ей руками голову. Как давят арбуз. И давил до тех пор, пока она не теряла сознание. Скажи! — он остановился и пристально посмотрел мне в глаза, — ты веришь в Бога?

— Нет!

— А в меня?

— Что значит — верить? Верить — это значит во всем соглашаться. Я же с тобой не согласился!

— Верно! — он опять остановился и снова посмотрел мне в глаза. Я только сейчас заметил, что глаза у него были совершенно белые.

— Послушай! — в его голосе зазвучали неуверенные нотки. — Но человек должен во что-то верить? Пусть не в Бога, ни в, — он закашлялся, — ни в Черта. Но хотя бы — в будущее, в прогресс, разум и тому подобное! Во что ты веришь?

— Я предпочитаю знать!

— Ох! Человек, человек! — он тяжело вздохнул, — да знаешь ли ты, какой тебе путь уготован?

— Что ж, я готов его пройти!

— Червячок! Тебе придется ползти вокруг «земного шара».

— Буду ползти, пока не вырастут «ноги», потом пойду!

— Ну, допустим, вырастут «ноги», но не потеряешь ли ты от этого счастье?

— Нет, если сохраню чувства,

— Что такое чувства?

— Не знаю! А ты знаешь? — поинтересовался я.

— В том-то и дело, что нет!

Он помолчал потом бросил с некоторой досадой:

— Хотелось бы понять, что это такое!

У меня мелькнула озорная мысль:

— Давай попробуем?

Он удивленно уставился на меня:

— Шутишь?

— Нисколько! Надо иметь линейку с делениями…

В его руках появилась метровая линейка. Он повертел ею и протянул мне:

— Такая?

— Подойдет.

— И что дальше?

— Вон тот валун видишь? — Я показал ему на большой гранитный камень неправильной формы.

— Ну?

— Возьми и при помощи линейки определи его вес! Он рассердился. Бросил линейку в воду. Линейка вспыхнула голубым, ослепительным пламенем и исчезла.

— Ты что? Издеваешься?

Он утратил образ Бориса Ивановича и явился мне в своем первозданном виде. Я невольно залюбовался его красивым, мускулистым, стройным телом.

— Нисколько! Ты подумай!

— А!!! Понятно! Ты, хочешь сказать, что чувства имеют другую логику, чем разум. Если они вообще имеют логику в нашем понимании, то есть в понимании разума. Понятно.

— Эта еще не все!

— Что же еще?

— А ты подумай!

Он на мгновение задумался и вдруг улыбнулся. Улыбка у него получилась совсем добрая.

— Постой, постой! При помощи линейки я могу, допустим, в принципе, определить объем, этого камня. Так?

Я кивнул.

— Зная удельный вес, я тем самым определю и общий вес камня. Понятно. Следовательно, необходимы какие-то сопряженные величины, понятия! И тогда разум может познавать чувства, а чувства — разум.

Мы пришли на старое место. Мохнатая простыня лежала там же, где ее оставил мой спутник. Исчезли только кучки камешков.

— Послушай, парень! Знаешь, чем ты мне нравишься? Ты не трус. Ты не хочешь попросить чего-нибудь у меня? Я могу!

— Нет!

— Почему?

Мне показалось, что он обиделся.

— Просить у тебя, значит, поверить в тебя!

— А ты не хочешь?

— Нет!

— Тогда спроси о чем-нибудь. Ведь я знаю, что ты хочешь знать!

— Спросить — это то же самое, что просить. Иная информация более ценна, чем материальные блага!

— Ладно! Будем считать, что ты и здесь прав. Но ведь ты знаешь кто я?

— Скорее всего — плод моего больного воображения, сна!

— Ну, ты нахал! — протянул он. — Ты хоть пощупай! — он протянул мне руку.

Я дотронулся до его плеча. Кожа была упругой и прохладной. Под нею перекатывались мышцы.

— Убедился?

— Нет! Свидание во сне не является убедительным доказательством материальной сущности!

— Тебе что, дать и другие доказательства? — он изучающе посмотрел на меня, но, видимо, передумал.

— Ладно! Живи как знаешь

— Постараюсь! Прощай! Мне было о тобой интересно!

— До свидания — он по-сатанински захохотал, — мы еще увидимся, дорогой.

Чайки взмыли вверх и подхватили его крик:

— Дорогой! Дорогой! Дорогой…

— Дорогой! Очнись, дорогой!

Я открыл глаза. Надо мною склонилась Катюша. Я лежал в своей постели. Еще не понимая, где я и что со мною, я обвел глазами комнату. Катюша по-своему поняла мой взгляд и вспыхнула румянцем досады.

— Женя сейчас спит!

И пояснила:

— Ты трое суток не приходил в себя и мы по очереди дежурили у твоей постели.

Я вдруг заметил, что сжимаю ее плечо. Я разжал пальцы, и она, облегченно вздохнув, выпрямилась.

— Ты схватил меня в беспамятстве за руку и сильно сжал. Я боялась тебя потревожить. Потом ты начал метаться.

— Что со мною было?

— Александр Иванович говорит, что шок от нервного перенапряжения. Ты внезапно потерял сознание… Еще там… Тебя привезли на вертолете. Милый ты мой! Я так испугалась, когда тебя вынесли на носилках. Думала, что ты ранен!

Она наклонилась и прижалась губами к моей щеке.

В дверь осторожно поскребли.

— Можно войти!

Дверь отворилась и в комнату заглянула Светка. Увидев меня полусидящего в кровати, она радостно что-то пискнула и мгновенно исчезла.

Минут через десять в комнату вошел Паскевич.

— Ну что я говорил?! — торжествующе обратился он к Кате, — через два-три дня все будет в норме! Как ты себя чувствуешь, дружище?

Он взял меня за кисть, щупая пульс.

— Ну! Совсем хорошо. Сегодня еще не вставать! — строго предупредил он, обращаясь не столько ко мне, сколько к Кате, — бульон и пару сухариков! Можно брусничный сок!

— Позови Алексея! — попросил я.

— Никаких Алексеев! — категорически возразил Паскевич, — смотри за ним, чтобы не вздумал встать!

— Но мне нужно его видеть!

— Все! Разговор окончен!

Я решил отомстить ему:

— А почему ты не в форме?

Фантомас разинул рот и вдруг залился смехом.

— Уже донесли?! Если Одиссей шутит, то дела идут на поправку!

Он вспомнил мою студенческую кличку. Я протянул ему руку: