Морбакка - Сельма Лагерлёф

Прежде чем до этого дошло, пришлось преодолеть немало препятствий и сомнений, и тем утром, когда поручик собрался на означенную встречу, он был вполне доволен, так как полагал, что самое трудное осталось позади.

Он уже хотел было сесть в двуколку, как вдруг увидал на сиденье одну из рыжих скотницыных кошек, которая пристально смотрела на него.

Ну, вообще-то ничего удивительного тут нет, ведь все кошки со скотного двора обожали кататься. Бритта Ламберт катала их в тачке, как говорится, с младых когтей, в результате рыжие кошки любили кататься не меньше, чем малолетние дети, и сами запрыгивали хоть в телегу, хоть в тачку. Однако не имели привычки забираться в господский экипаж.

— Ты что же, со мной на встречу собралась? — сказал поручик кошке и прогнал ее из двуколки. Кошка соблаговолила уйти, но сперва бросила на поручика взгляд, исполненный такого недоброго лукавства, что ему прямо-таки стало не по себе.

Прежде чем выехать на большак, надобно было миновать трое ворот, и в то утро на каждом столбе ворот сидели скотницыны полосатые рыжие кошки. Опять же и тут удивляться особо нечему, кошки любят сидеть на столбах ворот, нежиться на солнышке и наблюдать за происходящим вокруг. Но поручику поневоле почудилось, будто все кошки в этот день выглядели как-то по-особенному. Смотрели на него лукаво и язвительно, будто загодя знали, как все обернется с этой поездкой. Он готов был поверить, что Бритта Ламберт права: это мелкие тролли да гномы прикидываются кошками.

Повстречать этакую уйму кошек в начале поездки не назовешь добрым знаком, однако поручик, как его учила маменька, трижды сплюнул через плечо перед каждой кошкой и, продолжая путь, больше о них не думал. Размышлял о плане обуздания речушки и прикидывал, как бы изложить дело четко, ясно и убедительно.

Но, войдя в приходский дом, он невольно вспомнил о кошках. Потому что в лицо пахнуло осторожностью и опаской. Крестьяне сидели с неподвижными, словно бы замкнутыми физиономиями.

Поручик заподозрил, что они пожалели о своем согласии, и действительно, так и оказалось. Все его предложения были отвергнуты.

— По нашему разумению, от этого рытья будет выгода Морбакке, — сказали они, — а для нас разницы никакой.

Другого ответа поручик от них не добился.

Воротившись домой, он совершенно пал духом. Дело-то решено теперь надолго вперед. Речка по-прежнему будет наносить ущерб. Коли на поле к нему забредет чужая скотина, ее можно прогнать, а речные воды не прогонишь, так и будут бесчинствовать на свободе да все портить.

Посидел он, поразмыслил об обманутых надеждах, а потом встал и пошел в людскую к Маленькому Бенгту.

— Не вышло ничего с речкою, Бенгт, — сообщил он.

— Н-да, вот досада так досада, — вздохнул старик. — Батюшка ваш, полковой-то писарь, твердил, что усадьба вдвое подымется в цене, коли с Эмтан как-нибудь совладать.

— Послушай-ка, Бенгт, — понизил голос поручик, — кошек на скотном дворе теперь не очень много. Пожалуй, лучше пусть все, какие есть, останутся у Бритты.

— Как прикажете, барин, — отвечал Маленький Бенгт.

Поручик еще больше понизил голос, словно опасаясь, что старые стены людской услышат его слова:

— Ты где их топил, Бенгт?

— В речке, где ж еще? Боялся я, что, коли топить в утином пруду, всплывут они и люди их увидят.

— В речке, значит, — сказал поручик. — Так я и думал. — Он надолго замолчал, а потом обронил: — Н-да, на свете и впрямь много странного.

— Что правда, то правда, барин, — закивал старик.

До конца своих дней поручик Лагерлёф, хочешь не хочешь, терпел, что речка распоряжалась на его прекрасных полях, как ей заблагорассудится. Год за годом смотрел, как она выходит из берегов и по всей долине вниз от Морбакки оборачивается вереницей мелких озерков.

И глядя на это, он каждый раз говорил о рыжих кошках, что сидели на столбах ворот, когда он поехал на то собрание. Может, они впрямь знали, что в то утро его ждет неудача? И вправду ли того, кто обижает кошек, непременно ждет расплата? Без устали размышлял об этом до последнего дня.

Новый скотный двор

Поручику Лагерлёфу хотелось сделать Морбакку не просто богатой и процветающей. Он стремился, чтобы усадьба стала красивой и привлекательной, с большим садом вокруг жилого дома.

А ведь по другую сторону двора, прямо напротив жилого дома, стоял старый уродливый скотный двор с провалившейся соломенной крышей, крохотными оконцами и серыми дощатыми стенами. Рядом росли столетние клены с желтыми от лишайника стволами и пышными кронами, они заслоняли нехитрую постройку, и усадьба выглядела не столь уж неказисто, однако поручик считал, что, если старый скотный двор не убрать, Морбакка никак не будет похожа на господское поместье.

Поселившись в Морбакке, он на первых порах был по горло занят земледельческими улучшениями и только после поездки в Стрёмстад и кончины старой г-жи Лагерлёф приступил к возведению нового скотного двора, ведь не построив нового, старый снести нельзя.

Чтобы из жилого дома новый скотный двор виднелся как можно меньше, поручик решил поставить его внизу, на ровном участке возле песчаного бугра, на вершине которого располагались все прочие морбаккские постройки. Усадебные женщины, услышав про этот замысел, запричитали. Даль-то какая — ходить туда обихаживать коров, а скотнице и помощнице ее каково будет по три раза на дню таскать молоко вверх по крутому склону в молочную! Но поручик и слышать ничего не желал. Он намеревался перенести вниз все хозяйственные постройки, в том числе и молочную, а когда все сосредоточится в одном месте, и работникам, и скотине выйдет огромное облегчение.

Скотный же двор, хоть и расположенный далековато, будет самый расчудесный во всей округе. До самой крыши сплошь из кирпича, в форме креста, и поместятся в нем, по меньшей мере, пять десятков коров. Еще бы крышу куполом — так прямо церковь, да и только.

Поручик потолковал о своих планах с тестем, а фабрикант Вальрот видел старый скотный двор и понимал, что его давно пора заменить. И, стало быть, предоставил поручику на строительство весьма значительную сумму. Тот начал подготовку. Несколько зим кряду ломал камень в осбергской каменоломне для фундамента. Год-другой летом возле утиного пруда в Морбакке стояла глиномялка, кирпичники месили глину и формовали кирпичи, которые затем сохли на солнце, пока не делались крепкими и прочными. Осенью же он посылал людей в лес рубить деревья — на поперечные балки и стропила.

В конце концов, пришло время размечать участок и рыть траншеи под фундамент. Великая минута настала для поручика, когда рабочие взялись за лопаты и начали снимать дерн.