Перед вахтой - Алексей Кирносов

— Смотри, как на Охотина похож! — донеслось до него.

— Похож, — согласился второй курсантик. — Только Охотин помальчишестей выглядит, и рожа у Охотина круглая.

Антон застегнул верхний крючок шинели и спустился в метро, где и затерялся до времени, ибо автора оттерла от него бесцеремонная предпраздничная толпа.

Часть 3

Скоротечным тропическим шквалом пронеслись балы, гулянки и маскарады, закрутив, разметав, посбивав с курса. Все мигом. Оглянешься — что было, а что приснилось, не понять. Задумываться, ахать, вспоминать некогда. Потому что сразу экзаменационная сессия.

Готовиться к экзаменам удобнее не в одиночку, но и не целым взводом, а парой. Антон объединился с Игорем Букинским, который давно забросил краски, освободил мыльницу, налег на учение и лишь изредка позволял себе нарисовать карикатурку. Они нашли пустой закоулок за кабинетом начальника клуба, оборудовали его столом и лавкой, прилепили к стене фотографию красивой актрисы Фатеевой и врубились в науку, как шахтер в угольный пласт.

В период экзаменов внутренний распорядок мягчает, сохраняя, впрочем, свою едва ли не Петром Великим установленную форму. Никто, конечно, не публикует разрешения грызть пауки в коридорах, курилках и разных углах подсобных помещений. Нет официального разрешения не ложиться с отбоем и вставать до подъема. Но на эти вещи командиры в период экзаменов смотрят как бы на слишком ярко освещенный предмет, стараясь поскорее отвести глаза в сторону. Схватит курсант — не допусти такого аллах! — два шара на экзамене и потом упрекнет: не разрешили мне заниматься после отбоя, я как раз один вопрос и не доучил. Двоечники всегда оправдываются. Всегда им кто-то помешал. Всегда им достался в билете тот именно один вопрос, который они не доучили. Ладно, думают в период сессии командиры, фрукт с вами, долбайте хоть всю ночь, терзайте наше командирское сердце. Стерпим. Зато потом, после отпуска завинтим гайку до последней нитки, застегнем вас так, что два пальца не просунете!

Новый старшина роты Лев Зуднев — угловатый верзила с четвертого курса, вознесенный в чин главного старшины прямо из рядовых, — перед строем еще робел и порой попадал впросак. К новой своей обязанности он относился очень серьезно и за дело болел.

— Вот, — говорил Лев Зуднев, вышагивая вдоль строя и стараясь не глядеть в нахальные глаза подчиненных, изучающие свежего командира. — В семестре двоек нахватали и сейчас по коридорам шляетесь, разговоры разговариваете вместо того, чтобы долбать науки. Если так будет продолжаться, и на экзаменах гусей наловите!

— А ты не каркай! — вырвалось у кого — то из второй шеренги.

— А я и не каркаю! — запальчиво откликнулся главный старшина. — Я смотрю на ваше поведение и делаю выводы.

Тут он запоздало сообразил, что дерзость крикнул не курсант курсанту, а подчиненный своему старшине роты. За такое нарушение порядка и правил полагается карать, и Лев Зуднев, покраснев, рявкнул:

— Кто сказал? Выйти из строя!

Ищи теперь, кто сказал… У всех непроницаемые лица, прямые рты и ехидно поблескивающие глаза. Уж чего-чего, а выдержки у военного человека достаточно.

Лев Зуднев смирился с тем, что опять опростоволосился, махнул рукой и повел роту на камбуз обедать.

Там уже звенели ложками пришедшие раньше, и оркестр старшего лейтенанта Трибратова исполнял мелодичный, никогда не надоедающий вальс «Амурские волны». Рота растеклась в проходы между столами, и курсанты повернули головы на выход, сохраняя положение «смирно».

— Разрешите посадить роту? — спросил Лев Зуднев у дежурного офицера, как будто тот мог не разрешить и заставить роту есть стоя.

Но порядок помогает нам жить без лишних хлопот и утомительных раздумий о мелочах поведения, традиции мудры, как пословицы, и говоришь же ты приятелю «здравствуй», хотя от твоей воли никак не зависит, будет он здравствовать или зачахнет в недугах. Твой приятель поймет, что ты желаешь ему здравия и рад его здравию, и он станет относиться к тебе с симпатией и доверием.

Дежурный офицер повел белой фланелевой кистью руки, и Лев Зуднев скомандовал:

— Р-рота… сесть!

Вот теперь можно взять кусочек хлебца, намазать его тонко горчицей, посыпать солью и лакомиться, ожидая, пока бачковой разольет по тарелкам суп… Выкинув на время из головы всякую физику, Антон наслаждался едой.

Жизнь курсанта очень серьезна. Куда серьезней, трудней и ответственнее, чем у какого-нибудь студента. К примеру, что делает студент в дни экзаменационной сессии? Студент только перелистывает книжки, мусолит свои конспекты и пишет шпаргалки. А курсант плюс к тому служит военную службу, которая не имеет права прекратиться ни на единый миг. Курсант плюс к тому поддерживает в строгом порядке себя, свои учебные классы и свое жилье, потому что за ним нет ни мамы, ни уборщицы. Курсант плюс к тому всегда в строю и всегда наготове. Нервы его напряжены. Курсант принял военную присягу, он имеет право распустить нервы, когда на то будет дана соответствующая команда. И ни в какое другое время.

Жизнь курсанта принадлежит государству. Целиком и навеки.

Когда все бачки и тарелки были опорожнены, Лев Зуднев, утерев губы салфеткой, спросил у дежурного офицера разрешения поднять роту, привел ее в расположение курса, но не распустил строй, а сходил в кабинет командира и вернулся оттуда с большой и толстой книгой.

— Сегодня наша рота заступает в караул по училищу, — обрадовал он своих подчиненных и зачитал по книге, кому на какой пост и в какую смену.

Когда главный старшина перечислил все внешние посты, Антон с облегчением сердца подумал, что на сей раз его миновала чаша сия, но не тут-то было.

— Рассыльные дежурного по училищу курсанты Букинский и Охотин, — провозгласил Лев Зуднев напоследок и захлопнул книгу.

Это неприятней караула. Во-первых, потому, что караульные стоят во втором сроке, то есть в повседневной одежде, а рассыльный дежурного офицера, который на виду у всех прибывающих и убывающих, должен нести службу в наглаженном и надраенном парадном обмундировании. Во-вторых, в караулку, куда караульных запирают на сутки, можно пронести учебники и учиться в свободное от поста время. В комнате дежурного офицера такой возможности нет. Значит, сутки выпадают абсолютно.

— Уделал нас с тобой главный, — сказал Антон после роспуска строя. — Кто хоть дежурным офицером заступает?

— Многоплодов, — сообщил Игорь. — А помощником старлей Арканьев с кафедры торпедных аппаратов. Свои ребята.

Надо думать, они нас с тобой там парой держать не станут. Одного отпустят заниматься. Давай-ка разыграем смены.

В отношениях между курсантами жребий считался наиболее надежным инструментом справедливости. Всякие доводы типа «мне надо это потому-то, а тебе достаточно того потому-то» можно оспорить. Жребий бесспорен и абсолютен, как судьба. Против него не возразит самый отъявленный склочник. Жребий при всей его видимой случайности есть форма проявления одного из законов мироздания.

— Давай разыграем, — согласился Антон.

Игорь написал билетики, скрутил, кинул в бескозырку и потряс. Антон сунул руку и вынул себе ночь с часу до семи и день с тринадцати до девятнадцати.

— Тебе повезло, — сказал он. — Всю ночь спишь, весь день учишься.

— В общем, да, — согласился честный Игорь. — Тебе хуже.

После развода, приняв дежурство у своего предшественника, капитан третьего ранга Многоплодов посмотрел на обоих понимающе. В дежурке было тепло, светло и тихо. Блестел линолеум, перед сдачей сменяющиеся рассыльные помыли палубу. Старлей Арканьев вытащил из пистолета обойму и смочив лицо, смотрел на лампу через ствол.

— Физику выучили? — спросил Многоплодов.

— До середины в общих чертах, — ответил Антон.

— За исключением трудных мест, — добавил Игорь.

— В физике есть только одно легкое место. Это исторический обзор, — заметил старший лейтенант Арканьев. Щелкнул затвором и всадил обойму в ручку.

— Это даже интересный раздел, — согласился Игорь Букинский. — Знаете, однажды премьер-министр Гладстон спросил Фарадея, когда тот открыл электромагнитную индукцию: какая от нее польза государству?

— Да без нее невозможно представить нашу жизнь, — пожал плечами старлей Арканьев и упрятал пистолет в кобуру. — А что ответил великий англичанин?

— Фарадей сказал: со временем вы сможете обложить ее налогом.

— Блестящий ответ.

Пронзительно зазвонил телефон. Арканьев небрежно подкинул к уху трубку:

— Помощник дежурного по училищу старший лейтенант Арканьев… — Внезапно он преобразился, подобрал живот, напрягся и до предела распрямил все те места, в которых предрасположена, сгибаться человеческая фигура. — Есть, товарищ адмирал, — сказал он и плавным движением протянул трубку Многоплодову.