Восемнадцатое мгновение весны. Подлинная история Штирлица - Эрвин Ставинский

Некоторое время он слушал пленку, которую ему приготовили специалисты из службы по контролю за телефонными переговорами из «Института Геринга».

– Вам повезло, что вы сказали мне правду, – торжественно объявил он, после того как прослушал запись. – Я рад, что вы решили отправиться в Швейцарию на несколько дней!

Принц молча смотрел на Геринга.

– Не говорил ли я вам, что у вас самое тупое лицо в мире? – спросил Геринг и громко рассмеялся, довольный остроумной, как ему казалось, шуткой. – Конечно, вы поедете в Швейцарию! Отпустите его!

Принца поспешно увели, а ему на смену притащили руководителя СА Герта, в прошлом, как и Геринг, летчика, тоже кавалера ордена «За заслуги». Грузный Геринг не поленился выбраться из-за стола и подошел вплотную к Герту.

– Я специально попросил привести вас сюда, – сказал Геринг, – потому что вы солдат и когда-то были моим боевым товарищем. Это делает вашу вину еще более тяжкой. Я хотел бы расправиться с вами сам!

Он сорвал с Герта орден «За заслуги» и бросил его в угол. Но старый летчик сохранял хладнокровие.

– Убрать его! – загремел раздосадованный Геринг.

Теперь настала очередь докладывать Бонацу. Он встал, одернул пиджак, мельком взглянул на Лемана и, не говоря ни слова, вошел в кабинет. Какое-то время Вилли ожидал его у закрытой двери. Вдруг она с треском распахнулась, и Вилли увидел спину пятившегося Бонаца, а за ним Гайдриха с лицом, искаженным яростью.

– Быстро к Юнгу! И если вы его упустите, я сдеру с вас шкуру! – прокричал он своим тонким голосом, вырвал из рук Вилли портфель и быстро скрылся за дверью.

Бонац повернулся и побежал по лестнице вниз. Леман едва поспевал следом. По дороге Бонац захватил еще кого-то из охранной роты, и они втроем вскочили в автомобиль.

Только после того, как Бонац выкурил половину сигареты, он сказал Вилли:

– Едем к Юнгу.

«Юнг? Ах да, Юнг! В некотором роде второе “я” фон Папена, творец его речей. Значит, и Юнг?» – подумал Вилли.

Автомобиль остановился у небольшой виллы. У входной двери Бонац бросил:

– Найди Юнга и… живо! Только не дома! За городом!

– А ты? – невольно вырвалось у Вилли.

– Я займусь документами.

Бонац бесцеремонно оттолкнул отворившего дверь лакея.

– Где хозяин? Быстро!

В сопровождении эсэсовца Вилли побежал вслед за лакеем, в испуге устремившемся во внутренние комнаты. Он остановился у двери, перед которой в нерешительности замер лакей. Вилли, не раздумывая, ударом ноги отворил ее. В большой белой ванне колыхалось голубоватое зеркало воды. Из-за света лампы, отражающегося от ее поверхности, из-за Блеска белых кафельных стен Вилли показалось вокруг необыкновенно светло. В этом ослепительном сиянии тело сидевшего в ванне человека казалось мертвенно бледным. Вилли посмотрел ему в лицо и убедился, что этого человека он не знает. Юнг это или нет? Время на раздумывания не было.

– Господин Юнг? Одевайтесь, живо! Вы арестованы! Полуодетого Юнга вывели и втолкнули в автомобиль. Вилли с эсэсовцем уселись по бокам.

– Прямо! – крикнул Бонац шоферу, прыгая на переднее сиденье с портфелем в правой руке.

Автомобиль помчался по пустынной улице. Потом Бонац крикнул шоферу: «Сигнал!» – и кивнул головой эсэсовцу. Тишину улицы прорезал пронзительный вой сирены. Заглушенный ее воем звук выстрела, раздавшийся рядом с Вилли, показался совсем негромким.

Спустя две недели тело Юнга обнаружили в придорожной канаве.

…Они вернулись, когда уже совсем рассвело. Бонац побежал с докладом наверх, а Вилли решил прогуляться во дворе, на свежем воздухе. Вскоре он заметил, что к казарме подъезжают один за одним грузовики, набитые арестованными штурмовиками. Как пояснил ему один из его сослуживцев, сюда свозили всех, кто не был убит на месте или кому не удалось сбежать. Арестованных быстро перегоняли в подвал. Кое-кого допрашивали, но большинство избивалось, после чего всех по очереди выводили во двор и ставили к стенке. Расстрельная команда работала без перерыва.

Команда эсэсовцев располагалась в пяти метрах от приговоренных, а стена, у которой они стояли, была покрыта кровью. Залпы сопровождались криками: «Хайль Гитлер! Это нужно фюреру!», причем здравицы в честь фюрера иногда выкрикивали сами расстреливаемые.

Через некоторое время появился Бонац и сообщил новое указание: прибыть в гестапо и поступить в распоряжение Мюллера.

На Принц-Альбрехтштрассе, куда они приехали через полчаса, царила суматоха. Мюллер принял их в своем рабочем кабинете и лаконично поставил задачу: включиться в работу штаба по координации акций на территории всех земель. Выглядел он теперь гораздо лучше, чем тогда, в зале, перед совещанием; видимо, наглотался лекарств.

Леман быстро включился в работу: отдавать приказы о ликвидации согласно заранее подготовленным спискам, принять отчеты о казнях, сообщения об арестах и побегах, о расстреле на месте тех, кто пытался бежать или сопротивлялся, а также тех, кого было приказано уничтожить немедленно. В целях секретности все, кто фигурировал в списках, были помечены порядковыми номерами. В сообщениях по телефону, в телеграммах и распоряжениях значилось: № 8 – прибыл, № 35, 37 – арестованы, № 5 – по-прежнему не обнаружен и так далее.

Вилли пробегал глазами списки: часто встречались люди, которых он хорошо знал. Капитан Эрхард, префект полиции Глейвица Рамсорн, префект полиции Магдебурга Шрагмюллер, журналист Вальтер Шотте, тоже сотрудник фон Папена, и многие, многие другие. Все эти люди не имели никакого отношения ни к Рему, ни к его штурмовикам.

В течение всей субботы и утра воскресенья первого июля в квартале Лихтерфельде слышался грохот залпов. Казни остановили лишь в два часа пополудни.

Освободился Леман только к утру второго июля. Неимоверно уставший, он с трудом добрался до своей квартиры. Отпивая маленькими глотками чай, Вилли понуро сидел за кухонным столом, и перед его глазами невольно вставали картины происшедшего.

При мысли о случившемся остро, словно иголками, кололо сердце. Он пытался успокоиться, убеждая себя, что это, очевидно, объективная необходимость и ничего тут не поделаешь – такое часто происходит в борьбе за власть.

Глава 7. Василий Зарубин, оперативный псевдоним «Бетти»

Василий Зарубин с паспортом на имя американского гражданина Ярослава Кочека, с женой и сыном прибыл в Берлин в начале осени 1934 года в качестве представителя американской кинокомпании «Парамаунт».

По тому, как были почтительны пограничники и таможенные чиновники при пересечении франко-германской границы, как отнеслись в берлинской гостинице, где американскую чету встречали с неизменной улыбкой, стараясь мгновенно выполнить каждое их желание, можно было судить, что отношение к американским гражданам в Германии было более чем предупредительным. Как тут было не вспомнить наставления Артузова.