Восемнадцатое мгновение весны. Подлинная история Штирлица - Эрвин Ставинский

Мысли о встрече с Флорентиной, о вечернем торжестве вновь всплыли в голове, и, оттого что его включили в это идиотское, как ему тогда казалось, мероприятие, настроение портилось с каждым часом. В такой день – нарочно не продумаешь! – он вынужден то куда-то лететь сломя голову, то болтаться без дела, выслушивать речи Геринга, которого, как и других нацистских руководителей, вместе с их фюрером он в душе глубоко презирал, теперь трястись в этом «опеле» и – пожалуй, самое оскорбительное! – чувствовать себя совершенной пешкой, находиться все время в полном неведении относительно своих дальнейших действий.

Машина прибыла к имперской канцелярии и остановилась недалеко от центрального входа.

– Выходим! – скомандовал Бонац и быстро вывалился наружу. Леман не торопясь выбрался из «опеля» на тротуар; за всю дорогу он не произнес ни слова. Склонившись к шоферу, Бонац велел ему проехать метров пятьдесят и там ждать. Пока он наставлял шофера, Вилли, разминая затекшие ноги, отошел на десяток шагов назад, осмотрел свой костюм, поправил складки на брюках и заложил руки за спину. Наконец Бонац освободился.

– Идем! – сказал он и устремился вверх по лестнице. – Проверь оружие! – бросил он на ходу, и они стремительно вошли в здание имперской канцелярии. «Кого тут арестовывать, – недоуменно подумал Вилли. – В имперской канцелярии штурмовикам делать нечего».

Между тем Бонац и едва поспевающий за ним Леман, не обращая внимания на швейцара, вошли в приемную вице-президента фон Палена и подошли к столу секретарши.

– Нам нужно срочно видеть старшего правительственного советника Бозе, – навис над ней Бонац.

Миловидная женщина в очках от неожиданности растерялась и продолжала сидеть.

– Господин Бозе занят. У него посетитель, – наконец выдавила она из себя.

– Немедленно, дело государственной важности! – потребовал Бонац тоном, не допускающим возражений.

Она молча поднялась и направилась к кабинету. Через минуту из кабинета вышел Бозе – высокий, седой, хорошо одетый господин в очках. Он сделал лишь несколько шагов, как Бонац выхватил из заднего кармана брюк револьвер и дважды выстрелил в упор. Бозе обмяк и стал падать.

В первое мгновение Леман инстинктивно отпрянул назад и судорожно нащупал револьвер в кармане брюк: внезапность произошедшего ошеломила его.

– Стреляй! – зашипел над ухом Бонац, и Леман тоже дважды выстрелил в уже лежавшего на полу Бозе. Потом Бонац схватил его за рукав пиджака и потащил из помещения. В растерянности Вилли несся за ним по ступеням. Сердце бешено колотилось, дыхание прерывалось. Только внизу, справившись наконец с волнением, Леман крепко схватил Бонаца за плечо:

– Что ты сделал! Зачем ты его застрелил! – прохрипел он.

– Молчать! – неожиданно фальцетом закричал тот. – Это приказ, ты почему не стрелял?! Чистеньким хочешь остаться?! – и он с силой отбросил руку Лемана.

Вилли молчал, лихорадочно собираясь с мыслями, не зная толком, что ему отвечать. Пока он соображал, шофер задним ходом подал «опель», и Бонац втолкнул его на заднее сиденье.

– В министерство путей сообщения! – приказал шеф внешней службы шоферу, усаживаясь рядом.

Пока они ехали, Леман успел, как говорится, прокрутить в голове ситуацию: «Все, назад пути нет! Если я откажусь идти с ними, меня тут же убьют! Убьют… убьют…» – стучало в висках.

Когда подъехали к министерству путей сообщения, Леман коротко спросил:

– Кого?

– Директора Клаузнера! – отрывисто бросил Бонац.

Они быстро нашли нужный кабинет. Не обращая никакого внимания на выскочившего из-за своего стола секретаря, Леман рванул на себя дверь.

Директор Клаузнер сидел за большим столом и что-то писал. Подняв на шум голову и увидев перед собой двух незнакомых людей, он стал медленно подыматься.

Вперед выдвинулся Бонац и громко объявил, что Клаузнер арестован как враг «нации». Удивлению директора в имперском министерстве путей сообщения, в прошлом начальника отдела в министерстве внутренних дел, известного в консервативных кругах политического деятеля, не было границ. Тем не менее, взяв себя в руки, он направился к шкафу, чтобы надеть пиджак. В это мгновение Бонац вытащил из бокового кармана пиджака маленький маузер, быстро подошел к Клаузнеру и выстрелил в него сбоку, целясь в висок. Клаузнер осел и завалился на спину, Бонац проворно нагнулся и вложил в его холодеющую руку маленький маузер.

Они в молчании быстро покинули помещение и сели в свой «опель».

– В казармы Лихтенфельде! – скомандовал шоферу Бонац.

Ехали молча. Они еще не знали, чем все это может для них самих закончиться, и успокаивали себя лишь тем, что выполняли приказ свыше.

Шофер прибавил газу. Машина завиляла на улицах Вильмерсдорфа. Они проехали улицу Гинденбурга, оставив слева от себя бульвар, вылетели на простор Кайзераллее и скоро достигли цели – кадетский корпус на Теклаштрассе, превращенный в казарму для штурмовиков.

Трехэтажное здание окружено цепью эсэсовцев. Двор тоже забит молодчиками в черной униформе. И никого в коричневой рубашке, которые носят подчиненные Рема.

Перед тем как выйти из автомобиля, Бонац взял с заднего сиденья портфель из желтой кожи, который он прихватил в кабинете Клаузнера.

Потом передумал и протянул портфель Вилли:

– Побереги!

Когда они входили под темный свод подъезда, издали, с той стороны, где в подвале был расположен корпусной тир, донесся глухой залп. Вилли было приостановился, но видя, что Бонац идет дальше, поспешил его догнать. Залп повторился, Вилли почудилось, что он слышал какие-то отдаленные крики…

Возле одной из открытых дверей на втором этаже они остановились в ожидании вызова.

Тут уже находились начальник одного из отделений гестапо Майзингер и приданный сегодня ему в напарники Хиппе.

В проеме двери хорошо было видно освещенное помещение, где за большим столом восседал Геринг и принимал доклады. В кабинете было душно, поэтому толстяк Герман распахнул мундир и расстегнул нижнюю сорочку.

Рядом находились Гайдрих, Гильдиш и еще кто-то из свиты министра внутренних дел.

Перед Герингом, робко согнувшись, стоял один из высокопоставленных штурмовиков, принц Август-Вильгельм.

– Где же вы последний раз разговаривали с Карлом Эрнстом? – строго вопрошал Геринг.

– Это был телефонный разговор.

– Что вы с ним обсуждали?

– Я просил разрешение на отпуск, прежде чем отправиться за границу, – робко ответил Август-Вильгельм.

– Сейчас мы это проверим, – мрачно заверил Геринг и включил магнитофон, стоявший тут же, на столе.

Некоторое время он слушал пленку, которую ему приготовили специалисты из службы по контролю за телефонными переговорами из «Института Геринга».