Интернат для брошенных мужчин - Марина Полетика

– Умышленная порча чужого имущества, – заметил знаток юриспруденции Володя. – Статья сто шестьдесят седьмая. Штраф до сорока тысяч, исправительные работы до года, лишение свободы на срок до двух лет.

– Юра, а может, в полицию позвонить? – склонившись к Родину, тихо спросила Людмила Петровна. – Она, похоже, сумасшедшая. Вдруг изувечит кого? Ревность – страшное дело.

– Пока не надо, – прошептал ей Родин. – Я сам прослежу. Веру же уговорил, она вон сколько держалась.

– Если ты моих женщин хотя бы пальцем тронешь… Хотя бы одну… – пробормотал Петр Борисович. – Если ты… То я удавлюсь. И напишу, что ты виновата. Живи потом.

– Да пропадите вы пропадом! – всхлипнула Алевтина. – Сволочи! И без того бабам с вами жизни нет, так вам все мало, вы еще и свалить норовите. А нам как же?

– Парадокс, – сочувственно поддакнул Володя. – Вечный конфликт мужского и женского начал. Не так с нами хорошо, как без нас плохо.

Говорить больше было не о чем. Гостьи встали и направились к выходу. Но Верка уже почти от дверей вдруг метнулась назад и звонко чмокнула в щеку отшатнувшегося с перепугу Саньку. Хотела еще что-то сказать, но только махнула рукой. Провожать их никто не вышел, все остались сидеть за столом с остатками недоеденного ужина. И каждый думал о своем, как в песне поется. Только Юрий украдкой показал Людмиле Петровне поднятый вверх большой палец. Молодец, мол!

У наступившей зимы оказался серьезный характер. Еще с ноябрьских зарядил снег и шел, и шел, будто там, наверху, порвался мешок, а хозяева не замечают убытка. Столбик термометра упал и замерз на отметке минус двадцать. Вместе с ним за одну ночь замерзла Чусовая. Лесную дорогу завалило снегом, так что к заброшенному руднику было не добраться даже и с трактором, и полюбившуюся горожанам игру в золотоискателей пришлось отложить до весны. Вскоре в город пришел грипп, школы балансировали на грани карантина. Групповые экскурсии отменялись одна за другой, продажи встали, и ближайшая перспектива выглядела безрадостной. Редкие экскурсии выходного дня, когда приезжали одна-две семьи, ситуацию не спасали. И к началу декабря только что вставший на ножки и сделавший первые шаги бизнес Людмилы Петровны впал в зимнюю спячку вместе со всем заваленным снегом Большим Шишимом.

Обитатели интерната маялись от безделья. С неохотой Людмила Петровна разрешила им переселиться из утепленного, но все же не рассчитанного на двадцатиградусные морозы сарая обратно в маленькую комнату дома. Правда, и жильцов стало меньше: еще в октябре Володя уехал в город, к любовнице. Он исчез из жизни своей подруги три года назад, уверенный, что если уж жена не стала ждать перемены участи, то у любовницы и вовсе как у пташки крылья. А она разыскала его через знакомых, настояла на встрече. Оказывается, все эти годы она его любила и ждала независимо от того, был ли у него контрольный пакет акций того свечного заводика или давно оттяпали его.

– Да и вообще, пора, конечно, возвращаться, не век же играть в робинзонов, – подвел итог Володя. – Дела надо налаживать, чтобы не с голым задом туда ехать. А Юлька моя и немецкий знает, и английский. Не пропадем!

Уезжая, оставил Людмиле Петровне ключи от новенькой «Нивы» и доверенность с правом продажи. Возражений слушать не стал, даже поблагодарил.

Родин постоянно уезжал в город, зачем – не говорил, да никто особо и не спрашивал. Санька утром уходил на работу, вечером исправно возвращался в интернат. Петр Борисович и Денис, похоже, бездельничали – печь затопить да снег во дворе раскидать, вот и все дела. По вечерам вся теплая компания, чего греха таить, потихоньку выпивала под неусыпным присмотром и чутким руководством деда Семена, как старшего по званию и более опытного. Пили от скуки, с устатку, для «сугреву», чтоб не драли горло пластилиновые магазинные пельмени, и просто потому, что если уж собрались мужики в количестве больше двух, то нет повода не выпить. Людмиле Петровне это очень не нравилось, но она смотрела на происходящее сквозь пальцы. В конце концов, все в рамках приличий, очень умеренно, а главное, Юрий пообещал, что все будет в порядке, и именно так оно и было: редких экскурсантов встречали расчищенные дорожки, сияющий чистотой дом и запах пирогов. Козочка Динка, пользуясь дремучей неосведомленностью горожан, успешно дебютировала в роли козлика Серебряное копытце (одна баночка серебряной акриловой краски), а в избе возле печки звонко мурлыкала исполнительница роли бажовской кошки Муренки – подброшенная Краевым кошка.

Так и шли дела ни шатко ни валко, пока не наступило шестнадцатое декабря. Этот день Людмила Петровна вряд ли сумеет забыть при всем желании. Подвыпивший Денис ввязался в драку у сельского магазина. Кто первый начал, кто кому что сказал и кто что ответил, не суть важно, но оказавшийся в родной стихии Денис изрядно подпортил физиономии двум таким же выпивохам, а третьему мужику сломал руку. После чего счастливый и довольный вернулся домой и с чувством выполненного долга улегся спать на печку.

Но выспаться ему не удалось. Через полчаса прибежала Людмила Петровна, которой немедленно доложили о том, что «доигралась, ее уголовник едва человека не убил». Не снимая валенок и пуховика, влетела в дом, тычками согнала Дениса с насиженного места и устроила ему разнос. Денис, грубо вырванный из блаженного состояния заслуженного отдыха, лишь невнятно мычал и отворачивал лицо, украшенное несколькими сине-багровыми синяками. Но когда вошедшая в педагогический раж Людмила Петровна принялась размахивать у него под носом экземпляром «Устава интерната для брошенных мужей», некстати попавшимся ей на глаза, невыветрившийся хмель ударил Денису в голову, и он дружески посоветовал Людмиле Петровне:

– Ой, да иди ты со своими бумажками! Смех один. Подтереться ими, и все дела.

Не без труда сосредоточив взгляд на маячившем перед его лицом листке бумаги, он вырвал его из рук Людмилы Петровны и бросил на пол. Она была женщиной сильной и решительной. Не пускаясь в дальнейшие рассуждения, схватила Дениса за шиворот и вытолкала в сени, а потом на крыльцо – в чем был. Швырнула вслед валенки, шапку и куртку. И молча захлопнула дверь.

Вернулась в комнату всклокоченная, красная от злости, обвела глазами мужиков. Юрий молчал. Санька подпрыгивал на месте, готовый броситься за Денисом, но вмешиваться остерегался. Петр Борисович смотрел осуждающе, но тоже молчал. А дед Семен, сразу вспомнив о неотложных домашних делах, протиснулся мимо Людмилы Петровны в двери и стал суетливо натягивать телогрейку.

– Ну? Что молчите? Я виновата, да? Я плохая, а он хороший, так, что ли? – уперев руки в бока, крикнула она.