Плач Агриопы - Алексей Филиппов

- Не могу поверить! Я просто не могу поверить, что ты додумался вызвонить ко мне домой эту фигню на колёсах! Скажешь, разыграл меня? Скажешь, это хорошая шутка? — управдом бросал убийственные взгляды на Людвига, но тот оставался безмятежен.

- Я говорю вам: это хороший автомобиль. Настоящий «Линкольн». Просторный и неприметный.

- Неприметный? — Павел чуть не взорвался от возмущения. — Да это же катафалк, приятель! Понимаешь ты? Катафалк, труповозка! И мы сейчас везём на ней мою жену и дочь!

- Перестаньте сходить с ума, — Людвиг слегка отодвинулся от брызгавшего слюной крикуна. — Это закрытый катафалк — с крышей и задней дверью. Нам нужна была машина — я её организовал. Мы могли угнать фургон скорой помощи, или газовой службы. Я думал об этом. Они бы точно приехали по вызову. Но там людей в разъездной бригаде — больше, и хватятся их — куда раньше. А тут — круглосуточное похоронное агентство. Визитки этих ребят есть у нас в Соборе. Спамят безбожно. Настоятель просит собирать и выкидывать. Ну — я себе часть этого мусора оставляю — мало ли что. Вот и пригодилось!

- Что ты им сказал? — Павел вцепился в руль так, как будто это было горло врага. — Почему они согласились приехать так поздно?

- Вам не понравится, — по своему обыкновению, объявил латинист. — Думайте о другом. Нам есть, на чём ехать. И места — всем хватает. Валтасар присмотрит за вашими родными. Там, позади, должен большой дорогущий гроб помещаться, так что уж два человека и ребёнок…

- Замолчи! — управдом ударил по баранке, случайно надавив на клаксон; машина коротко, басовито протрубила.

- Вот я и говорю: лучше не обсуждать неприятные темы. — Как ни в чём не бывало, подытожил Людвиг. — Хотя я надеялся, что приедет микроавтобус.

«Линкольн», словно сошедший со страниц гангстерской саги — самых печальных её страниц, — медленно полз по вечерней Москве. Большой и потрёпанный, покрытый матовым, местами облезшим, чёрным лаком, его корпус наверняка привлекал к себе нездоровое внимание: всем известно, что смерть страшит людей, но и притягивает — одновременно. Павел проклинал Людвига за странный выбор транспортного средства. Даже после всех объяснений, не верилось, что латинист, разрабатывая свой хитроумный план, руководствовался исключительно здравым смыслом. К счастью, тучи, бродившие над столицей ещё с полудня, к вечеру загустели, набухли и разродились-таки противным серым дождём. Он прогнал с улиц лишних зевак, но и заставил Павла потрудиться за рулём: неповоротливый тяжёлый катафалк, с очень плавным ходом, на мокрой дороге был куда сложней в управлении, чем юркие авто, с которыми Павел имел дело прежде. Однако, как ни странно, совсем уж затравленно за рулём этого сухопутного линкора управдом себя не чувствовал. К катафалку завсегдатаи московских трасс проявляли некое уважение: никто не торопил трогаться с места, никто не подрезал, и даже дистанцию соседи по проезжей части соблюдали исправно. Траурный «Линкольн» словно бы дисциплинировал водителей, напоминал им о неотвратимости расплаты за всё, совершённое на земле, и за рулём — в числе прочего.

В общем, на водительском кресле Павел осваивался быстро. А позади — там, где должен был располагаться гроб, на целом ворохе мягких одеял путешествовали к цели Еленка с Татьянкой. Там же, на крохотном откидном стуле, поместился «ариец». С тех пор, как Людвиг нашёл с ним общий язык, этот странный человек превратился из обузы не то в помощника, не то в угрозу — управдом ещё не решил, как относиться к «арийцу» после недавних событий. Тот, кстати, приоделся: старый Павлов свитер с оленями и спортивные трико отчего-то смотрелись на нём ещё нелепей, чем порванная смирительная рубашка. Правда, в заднем «гробовом» отделении «Линкольна» он был скрыт от чужих любопытных глаз.

Яркая многоцветная иллюминация вечерней столицы наполняла душу Павла покоем. Он вообще любил эти часы: днём Москва похожа на огромное колесо для глупой белки, глухой ночью — на пустую театральную сцену, а вот вечером, когда свет дня сменяется электрическим освещением, — кажется, что каждый фонарь и каждая неоновая вывеска делают окружающий мир маленьким и уютным. Павлу хватало ума, чтобы понять: успокоенность — фикция; в действительности вокруг творилось мало хорошего. Огромное количество синих проблесковых маячков, принадлежавших различным тревожным службам, разгоняли темноту и подтверждали неутешительный вывод. Но напряжение дня настолько изглодало Павла, что он ненадолго смирился с самообманом; даже отыскал какую-то джазовую радиоволну и еле слышно дудел носом в такт округлым руладам саксофона.

- По-моему, мы здесь уже были, — утверждая, а не спрашивая, кивнул на окно Людвиг.

- Дмитровское шоссе, — подтвердил Павел, неохотно отвлекаясь от джаза. — Я подумал, что двигаться так — самое лучшее. Икша — по Дмитровскому. Главное — перескочить МКАД.

- А в чём проблема? — Латинист нахмурился.

- Если ты прав, и всё настолько невесело, что от нас замалчивают информацию, могут быть проблемы с выездом из города, — неохотно пояснил Павел. — Днём я видел, как выселяли районную больницу. Всех подняли с коек и рассовали по неотложкам. Что-то говорили о заразе. Не помню, чтобы такое случалось прежде. Как думаешь, это из-за эпидемии?

- Наверняка, — молодой человек, казалось, ничуть не сторонился неприятной темы, как будто и вправду имел гарантии от Господа Бога, что будет сохранён от зла. — Если б удалось выйти в Интернет, мы узнали бы об этом больше. Хотя и там, думаю, много пустых слухов. Я бы сказал, что всей правды о болезни сейчас не знает никто.

Приближалась Московская кольцевая. Павел уже начал верить, что вырвется за город, обойдётся без неприятностей, — и тут неожиданно широкое шоссе сузилось равно наполовину: часть полос перегораживали странные железные конструкции, вроде противотанковых ежей; две патрульные машины, посверкивая синим пламенем мигалок, следили, чтобы транспортный поток добросовестно вписывался в новые дозволенные рамки. Останавливать — никого не останавливали, с проверкой не лезли. И всё-таки, преодолев препятствие, автомобили начинали катиться намного медленней, чем прежде. Пробки, в полном смысле этого слова, не наблюдалось, что внушало лёгкий оптимизм: если машины двигались, хотя и едва-едва, значит, на МКАД и за кольцевую им перебираться, вероятно, удавалось.

Причина медлительности впередиидущих авто выяснилась через десять минут.

- Ни хрена себе. — Выпалил Павел.

- Что будете делать? — В голосе Людвига наконец-то послышался лёгкий испуг.

На всех съездах с Дмитровского на МКАД и на мосту, позволявшем перемахнуть через кольцевую, выстроились в ряд десятки единиц служебного транспорта. Здесь были полицейские машины, машины МЧС, «газики» военных. Разноцветные мигалки создавали видимость чего-то праздничного — новогоднего гуляния или клубной вечеринки. А прямо посередине моста, словно одинокий айсберг посреди океана, возвышался достопамятный восьмиколесный медицинский фургон. Он как будто намекал: один поворот руля, один полный оборот огромных колёс — и тонкий ручеёк легковушек и «газелей» будет перекрыт. Казалось, только лень водителя фургона причиной тому, что восьмиколёсник всё ещё обтекают автомобили. Делали они это медленно, крадучись, трусливо. И почти каждый — после проверки инспекторами ГАИ. Действовали сразу несколько бригад; довольно слаженно и чётко, на «раз-два-три»: взмах полосатого жезла, беседа с растерянным водителем, приказ двигаться дальше или отъехать к обочине.