Высший пилотаж киллера - Николай Басов

Глава 40

Здание «Преисподней», как оказалось, было выстроено давным-давно, при царе Горохе, в допетровской России. Собственно, это было, кажется, какое-то служебное или складское помещение какого-то серьезного терема значительного боярина либо очень богатого лабазника. Прямоугольное, сложенное из тяжелого, едва ограненного булыжника, с маленькими окошками, забранными коваными, действительно старыми решетками с косыми прутьями, связывающими коваными же кольцами.

Уже в наши дни его, конечно, перестроили. Появилось крыльцо с деревянной крышей, появилось новое крыло, сплошь забранное решетками. По верху к нему подходил довольно мощный пук проводов, кажется, связь тут была на уровне.

И все. Больше вокруг не было ни одного строения за тридцать, не меньше, метров. Просто голое пространство, засыпанное снежком, в двух местах укатанное машинами, но не очень сильно, впрочем. Сейчас ни машины на этих ресторанных стоянках не было.

Я проверил «узи» под мышкой, «астру» на ноге, запасные магазины, «ягуар» на спине, ближе к левой руке, и вылез. Куртку, чтобы не мешала, я вообще скинул. И натянул тонкие нитяные перчатки с крохотными резиновыми пупырышками на ладонях, в которых никакое оружие не скользило. Потом выбрал из-под сиденья шерстяную шапочку с прорезями для глаз и очень длинную, чтобы ее можно было натягивать до шеи.

Для начала я обошел все строение. Оно выглядело мертвым, не менее, чем разбомбленный дворец Дудаева. Но этот лабаз должен был хранить в своем чреве какую ни на есть информацию – я на это очень рассчитывал.

Решетки на окнах пристроечки были сварными, стилизованными под старину и достаточно большими. По идее они должны были защищать от проникновения. На деле они представляли собой на удивление удобный, как парадная лестница, вход на крышу, с которой, при желании, всегда легко пройти внутрь.

Я огляделся. Вокруг не было ни души. Я был уверен, что окрестные жители ненавидели этот ресторанчик за шум, за пьяных посетителей. А раз ненавидишь, то и не смотришь в ту сторону.

Решетки в самом деле были крепко пристегнуты к окнам, я со своими восемьюдесятью килограммами поднялся по ним легко, словно по шведской стенке. На крыше, как и ожидалось, обнаружилась дверца с грубым врезным замком. Я копался не дольше минуты, чтобы открыть его, а потом спокойно вошел в помещение «Преисподней» и аккуратно закрыл дверь за собой, чтобы снегу не намело, если поднимется метель.

В ресторане было тихо. Наверное, все участники черной мессы собрались или глубоко внизу, в подвале, который в зданиях такого типа должен быть очень просторным и удобным для такого вот рода занятий, или вообще в другом месте.

Ступени не скрипели подо мной, свет от редких ламп помогал не споткнуться, двери были заперты. Я спускался тихо, как привидение. Натянул шапочку поглубже.

Неожиданно я оказался в большом зале с расставленными столами, осмотрелся. Дверь на кухню была заперта. С противоположной стороны находилась дверь для гостей.

Опасаясь, что могу пропустить телекамеру или сигнальный датчик, я осмотрел все стены. На одной висел черный, очень броско изготовленный лозунг: «Сатана – оборотная сторона человека!» Даже вот так, с восклицательным знаком, как призыв ЦК к празднику Первомая.

Я расслышал какие-то тихие голоса. Мужской, потом женский. Женский, конечно, умолял о любви. Мужской, конечно, уже терпеть эту любовь не мог и приводил какие-то аргументы против… Телевизор. Там, где этот ящик, там и люди. Я подошел к двери, из-за которой неслись стенания покинутой подруги, чуть-чуть толкнул ее. Она приоткрылась ровно на три сантиметра. Этого было достаточно.

Перед телевизором, сонно кивая, сидел мордоворот за сто тридцать килограммов, стриженный очень коротко, в камуфляжной куртке и слаксах. По его виду нетрудно было понять, что телевизор составляет всю его компанию и что его сморило. Я бы оставил его в покое, но мне нужна была информация.

Я вошел и помял руки, подготавливая их.

Он стал поворачиваться, когда я мог его уже уделать. Примерно, хотя и не в полный мах, я это и опробовал. Сначала маваши ногой в голову, потом другой ногой ура-маваши по скуле. Но он был очень здоровым. Он все-таки вскочил.

Он дернулся вправо и тут же он согнул руку, приготовившись поймать меня там – соображал он от недосыпа и моих ударов не очень. Я тут же боком зашел слева, кулак его так и остался неиспользованным, а я сделал великолепную подсечку правой на возврате под его коленку. Такой подсечкой мог бы сам Стивен Сигал гордиться.

Он грохнулся так, что я даже забеспокоился, не сломал ли он себе что-нибудь. Но он попытался подняться.

Я прыгнул коленом ему на солнечное сплетение, а когда он все-таки почувствовал себя неуютно, заработал обоими кулаками со скорострельностью пулемета по скулам, по лбу – в перчатках мне было не больно – и по шее.

Он отключился через десяток ударов.

Я обыскал его, нашел ключик от наручников, потом и сами наручники и сковал его, пропустив руки под тяжелым офисным креслом старого образца, на котором он смотрел свой телик.

Потом плеснул ему водой в лицо. Пока наливал эту воду в его кружку, я заметил, что электрический кипятильник «Мулинекс» только что выключился, приготовив крутой кипяток для чая или для того, чтобы добывать у угрюмых охранников интересующие меня сведения.

Он вздрогнул, очнулся, уставился на меня. Самочувствие у него было, вероятно, очень скверным. По себе знаю, пару раз приходилось оказываться на его месте. Но он еще и трусил. А это определенно внушало надежду.

Я наклонился к нему очень близко, чтобы он видел мои глаза прямо перед собой, и спросил шепотом:

– Где остальные?

Он разжал слегка разбитые, мокрые от воды губы.

– Не знаю. Кто ты такой, да тебя наши ребята…

Я налил в кружку кипятка, не вставая. Он уже боялся, он понял, что я буду делать.

Тоненькой струйкой, так, чтобы это выглядело наиболее эффектно и чтобы вода остывала, потому что пока в мои намерения не входило причинить ему серьезный вред, я стал лить кипяток ему между ног. Он тоненько заверещал, корчась, стараясь выбраться из-под обжигающей струи.

Он был из негодяев с той стороны, на их совести были жертвоприношения и десятки затерроризированных торгашей.

Теоретически, правда, он мог не участвовать в их банде, но кто же поверит в такую смехотворную гипотезу? Тот, кто здесь служил, обязательно был одним из них. Я в этом сомневался гораздо меньше, чем в том, например, что Земля – круглая.

– Больно, – наконец пожаловался он.

– Пока не скажешь, будет больно, – я снова шептал, словно злодей из фильма ужасов. Как ни странно, это действовало на таких вот обломов.

Он вздрогнул. Шепот не позволял возникнуть и укрепиться в нем истерическому сопротивлению.

Я снова вылил ему на мошонку кружку кипятку. Уже поближе к интересному органу. И чуть быстрее.

Он зашипел, как кот перед дракой. Подергал наручники, они только сильнее впились ему в кожу.

– Когда этот кипяток кончится, я просто опущу твою мужскую гордость в этот кипятильник и сварю тебе пару яиц.

Он уже трясся. Он понял, в самом деле могу так сделать.

– Нет.

– Да, мальчик. Впрочем, скоро ты будешь не вполне мальчиком…

– Что мне будет, если я скажу?

Я снова приблизил к нему свои глаза. Он пытался сфокусировать зрение то на моем правом зрачке, то на левом. Я смотрел неподвижно, как бы сквозь него. Вообще-то, это один из приемов гипноза.

– Я уйду.

– А я? – он глотнул, поморщился от боли. – Я останусь живым?

– Ты останешься жить, потому что, если солжешь, должен будешь заплатить за ложь.

Он посмотрел, скосив глаза, на кипятильник.

– Месса состоится на стройке, в километре от дома Духовного. Мы там часто служим в последнее время.

– Кто такой Духовный?

– Второй человек у нас.

– После Папы?

Он кивнул.

– Как его зовут?

– Не знаю, у нас все на кличках.

– Какая кличка у тебя?

– Голобый, – он насупился, словно я собирался над ним смеяться, используя свое служебное и прочие превосходства.

Смеяться я не собирался. Через систему кличек можно было многое спрятать, особенно на суде. Поэтому мне было не до смеха.

– А где этот ваш Духовный живет?

– За Пушкином. Там такой будет поворот налево сразу за городом.

И вдруг на руке, странно вывернутой, словно он собирался меня отталкивать, я заметил татуировку. Наклонился, не обращая внимание на его боль, потянул руку на себя. Там была черная звезда с какими-то причиндалами. От этого открытия я даже растерялся немного. Потому что теперь я точно знал, кто такой Духовный. И точно знал, где состоится их месса.

– Слушай, Голобый, а почему вы все время по стройкам шастаете?

– Там ветра нет. И хоронить… концы проще.

Тогда я разозлился. И он это почувствовал. Хотя мгновение назад он колебался, но тут зачастил, стараясь упредить любые мои действия: