История Нины Б. - Йоханнес Зиммель

— Именно так, уважаемая госпожа…

— Что ей от вас нужно?

Я молчал, смотрел на ее ноги и вдыхал запах ее духов.

— Ради бога, — холодно сказала она, — не подумайте, что меня интересует ваша личная жизнь. Но у меня такое ощущение, что речь идет о чем-то большем, нежели ваша личная жизнь. Почему вы меня не проинформировали, Хольден? Разве вы не понимаете, что мне неприятно, когда мой водитель вмешивается в мои личные дела, в личные дела моего мужа и…

— Я не вмешиваюсь, — сказал я, разозлившись, — это меня вмешивают.

Телефон зазвонил опять.

— Понимаю, — сказала Нина. Она подняла и сразу же опустила трубку. — Сколько еще это будет продолжаться?

— Не знаю. Надеюсь, что не очень долго.

— Я требую, чтобы вы мне немедленно рассказали все, что сегодня произошло!

— Я уже сказал вам, госпожа, что господин Швертфегер дал мне на ремонт машины триста марок.

— Но ведь это не все!

— Сожалею. Но я был у доктора Цорна, и он запретил мне рассказывать вам больше того, что я вам уже рассказал.

Она закрыла глаза. И медленно, слишком медленно опять сменила положение ног. Такой разозленной я ее никогда не видел. Ее губы дрожали, а грудь вздымалась от волнения. — Значит, он вам запретил, так?

— Да.

— Значит, он мне не доверяет.

— Не мне об этом судить. Советую вам лично поговорить с господином доктором.

Телефон опять зазвонил.

— Это невыносимо, — сквозь зубы процедила Нина. Она опять сняла и положила трубку, и аппарат умолк. Это было так просто. Точно так же просто заставить бедняжку прекратить мольбы о помощи, даже очень просто. — Хольден, — Нина тяжело дышала, — вы мой служащий, и я вам плачу. Вам это понятно?

— Понятно, уважаемая госпожа.

— В таком случае я приказываю вам рассказать мне о том, что сегодня произошло. Забудьте про адвоката!

— Я не могу это сделать.

— Нет, можете — я ведь плачу и адвокату.

— Ему платит господин Бруммер, — сказал я. — А адвокат платит мне. Очень сожалею, госпожа. Прошу вас не расспрашивать меня больше. Для вашей же безопасности будет лучше, чтобы вы ничего не знали.

Мы посмотрели друг на друга в зеркало. Наконец она сказала:

— Ну хорошо. Я думала, что мы уживемся с вами, Хольден. Несмотря на то, что сделала я и что сделали вы. Но вы этого не хотите. Хорошо, я это приму к сведению. Отныне я считаю вас своим врагом…

— Мне очень жаль.

— Не перебивайте меня. И вообще, я настоятельно прошу вас говорить лишь тогда, когда я предоставлю вам слово. Я понимаю, что это ваше первое место работы и вы еще не научились вести себя, как подобает хорошему водителю, но в конечном итоге вам придется этому научиться. И не смотрите на меня так. Я запрещаю вам так на меня смотреть! Выведите машину из гаража. Через полчаса я поеду в город. Вы поняли? Так почему же вы не шевелитесь? Вы что, не видите, что мне надо переодеться? Вы сошли с ума, Хольден? Довожу до вашего сведения, что я не потерплю вашу наглость. Меня абсолютно не волнует, что вы обо мне знаете. Я тоже кое-что знаю о вас, и это очень заинтересовало бы моего мужа. Что же вы замолчали? Итак, через полчаса. Вот что, Хольден…

— Слушаю вас, госпожа.

— Прошу вас ходить в вашей личной одежде в свободное от работы время. В остальное время вам надлежит носить исключительно форму водителя. Я настаиваю на этом.

«Надо подойти к ней, сорвать с нее пеньюар и повалить на кровать», — подумал я. И ответил:

— Так точно, достопочтенная госпожа.

Однако телефон больше не звонил. И это было уже кое-что.

23

— Улица Зонненбликштрассе, шестьдесят семь, — сказала Нина. Она села на заднее сиденье «Кадиллака», дверцу которого я открыл перед ней, и при этом намеренно посмотрела мимо меня. На ней была норковая шуба, узкое вечернее платье серебристого цвета и такого же цвета лакированные туфли на высоких каблуках.

Я захлопнул дверцу машины, сел за руль и нажал на газ. Когда мы проехали Цецилиеналлее, Нина сказала:

— Вы едете слишком быстро.

Она была права. Я все еще сильно злился. Я сбавил скорость. В зеркале заднего вида отражалось бледное лицо Нины. От мелькающих огней ее волосы время от времени поблескивали. Эта картина сохранилась в моей памяти и по сей день. Когда я закрываю глаза, я вижу ее перед собой. Я попытался поймать взгляд Нины, но она заметила это и отвернулась.

На улице Зонненбликштрассе я помог ей выйти из машины. При этом она заметила:

— Вы поступаете правильно, помогая мне выйти из машины. Но вы не должны брать меня под руку, чтобы поддержать. Вам следует лишь подать мне руку, чтобы я могла на нее опереться, если захочу.

Я промолчал.

— Будьте здесь в одиннадцать. Если хотите, сходите пока в кино.

На это я тоже ей ничего не ответил, только поклонился. Я подождал, пока она исчезнет в саду виллы, затем подошел к телефонной будке и позвонил Петеру Ромбергу. Я спросил, не могу ли я подъехать к нему:

— Я рядом с вами, но если я вам помешаю, вы скажите…

— Ни в коем случае! Мы будем очень рады!

Вечер был прекрасный, в городе после такого жаркого дня стало прохладнее, и по улицам прогуливалась масса народу. Они рассматривали витрины. В эспрессо я купил коробку конфет для Микки.

Когда я приехал к Ромбергам, малышку как раз купали. Она подняла страшный крик:

— Мама, прикрой дверь, чтобы господин Хольден меня не видел! Я стесняюсь!

Ромберг, у которого веснушек стало еще больше, представил меня своей жене. Она распаренная вышла из ванной:

— Я очень рада. Петер и Микки мне много о вас рассказывали. Особенно Микки, она от вас просто без ума!

Карла Ромберг была маленькой нежной женщиной с каштановыми волосами и карими миндалевидными глазами. Как и ее муж, она носила очки. Ее нельзя было назвать красивой, но она вызывала невероятную симпатию.

Как только я вошел в маленькую квартирку, то сразу почувствовал, что здесь живет счастливая семья.

Микки, чтобы про нее не забыли, стала напевать песенку. Из ванной до нас донеслось:

— «Я чувствую себя такой одинокой, на сердце у меня тяжело, когда я слышу мексиканские песни…» Мама!

— Что случилось?

— Открой дверь!

— Ты только что попросила ее закрыть.

— А ты оставь щелочку, чтобы я могла вас слышать.

— Тебе не обязательно все слышать, — сказала фрау Ромберг и чуть приоткрыла дверь в ванную. Без всякого сомнения, главной здесь была Микки! Пока она плескалась в ванне, молодые люди с гордостью показывали мне свою квартиру. Все три комнаты были обставлены современной мебелью. В первой комнате стоял письменный стол, на котором лежали кипы фотографий и разных бумаг. Повсюду лежали фотокамеры, пленки и книги. В углу я увидел коротковолновый радиоприемник. Он был включен, и я слышал монотонное тиканье.

— Это полицейская волна. Так что, если что-то произойдет, я могу сразу же выехать на место.

В соседней комнате по радио звучала танцевальная музыка.

— Мы его недавно купили. Видите, он клавишный! Мы его уже полностью оплатили!

Микки продолжала напевать в ванной. Это была шумная семья. Казалось, что на всех троих членов семьи шум не производит ни малейшего впечатления. В квартире был еще торшер, на кухне стоял морозильник («Купили в кредит, но все же купили»), а в маленькой гостиной — затянутый пестрой занавеской гардероб.

— Петер подарил мне его на день рождения, — сказала фрау Ромберг. — Нам еще много чего надо приобрести.

— Постепенно мы все сделаем, — сказал Петер с гордостью и поцеловал жену. Она покраснела, как юная девушка.

— Если он и дальше будет так хорошо работать, на будущий год они возьмут его в штат, господин Хольден, на должность редактора!

— Эти господа побаиваются, что меня переманят конкуренты, — пояснил Петер. Они смотрели друг на друга — влюбленные и единые в своих целях, полные восхищения друг другом, оба не красавцы, но оба с красивыми глазами за толстыми стеклами очков…

— Дюссель-пять, Дюссель-пять, — раздался мужской голос из динамика коротковолнового лампового приемника, — направляйтесь в сторону перекрестка Гетештрассе — Эльфенштрассе. Там столкнулись трамвай и грузовик.

— Говорит Дюссель-пять, все понял, — ответил другой голос. И опять раздалось тиканье часов из динамика.

— Что вы об этом скажете, господин Ромберг? — спросил я.

— Это мелочь. На таких новостях я не проживу. Давайте лучше выпьем по бокальчику, и я покажу вам мои фотографии.

— Я к вам присоединюсь, — сказала фрау Ромберг. — Сейчас только положу малышку и приду. — Она исчезла в ванной, и тотчас же громко запротестовала Микки:

— Ну мамочка, как я могу идти спать, когда у нас господин Хольден!

Ромберг посмотрел на меня, и мы рассмеялись.