История Нины Б. - Йоханнес Зиммель

Это была хорошая, но еще не до конца обставленная квартира. Очевидно, у ее владелицы в середине процесса обустройства закончились деньги, или тот, кто финансировал это, внезапно решил сэкономить. В таких квартирах, как правило, живут юные красивые девушки с беспомощными лицами. У них есть друг, но нет ни денег, ни профессии. Девушки живут любовью и надеждой, а их друг чаще всего женат…

Пока Хильде Лутц копалась в одном из ящиков стола, я вышел на балкон и посмотрел вниз. Маленькие машинки ехали по улице Регинаштрассе. В солнечном небе висел серебристый дирижабль. На его борту было написано «Пейте «Ундерберг».

— Господин Хольден… — Хильде Лутц стояла у рояля. Я услышал, как она скрипнула зубами. — Вы хотели увидеть… один документ. Вот он. — Она что-то положила на рояль. — Я… пойду позвоню моему другу.

После этого она исчезла. Я подошел к роялю. То, что я на нем обнаружил, было фотокопией официального документа.

Я прочел:

От: Начальника полиции безопасности и СД Белоруссии

Кому: Личный штаб рейхсфюрера СС

Протокол № Секретно 102/22/43

Только для офицеров

Минск, 20 июля 1943 г.

Во вторник, 20 июля 1943 г. около 7.00 утра я согласно приказу арестовал 80 евреев, занятых у генерального комиссара Белоруссии, и провел с ними спецоперацию. До этого все лица, имевшие золотые пломбы, были согласно предписанию показаны врачу-специалисту…

Так начинался этот документ на целую машинописную страницу, отпечатанную с одним интервалом. В конце был указан расход патронов: 95 штук. По всей видимости, несколько человек из 80 евреев были убиты не сразу. Под документом стояла подпись:

Герберт Швертфегер, оберштурмбаннфюрер СС.

Я присел на стул, стоявший у рояля, прочитал документ еще раз и начал кое-что понимать. Когда я все понял, открылась дверь и в комнату вошел человек лет пятидесяти. Он был коренаст, с красным лицом и чрезвычайно элегантен. Мне редко доводилось встречать более элегантных людей. Светло-коричневые лайковые перчатки, бежевые носки, тропический костюм песочного цвета, кремовая рубашка, шелковый галстук под цвет ботинок — все создавало полную цветовую гармонию. Коротко подстриженные седые волосы были зачесаны назад и аккуратно разделены пробором. Голубыми глазами он смотрел на мир абсолютно без всякого страха. Узкие губы, господин комиссар криминальной полиции Кельман, убедительно свидетельствовали о серьезности этого человека.

Из нагрудного кармана его пиджака выглядывал белый шелковый платочек. С приходом этого господина в комнате повеяло освежающим запахом дорого одеколона. Коренастый, скорее небольшого роста, он держался прямо и независимо. Без всякого сомнения, он был уважаемым бюргером, который так же любил своих классиков, как и они любили своего Баха, — как бокал доброго вина и снежный карнавал. Тихим приятным голосом человек произнес:

— Приветствую вас, господин Хольден.

Я встал:

— Господин Швертфегер, если не ошибаюсь.

Неожиданно он вдруг стал пожимать мне руку, и это ему удалось, так как я почему-то растерялся.

Я взглянул на фотокопию, наверняка сделанную низкорослым доктором Цорном, и еще раз прочитал то место, где говорилось о двухлетнем ребенке, которому размозжили голову о ствол дерева. При этом я вдыхал изысканный запах одеколона, что очень благоприятно воздействовало на меня в страшную жару того полдня.

Я поднял глаза на седого господина:

— Я никогда бы не пришел сюда, если бы предполагал, какую цель преследовала ваша подруга.

— Моя подруга, — ответил он без какого-либо волнения, все тем же ровным, приятным и очень спокойным тоном, — вообще не имела никакой цели. Она просто выполнила мое пожелание.

— Это значит, что она намеренно врезалась в «Мерседес» господина Бруммера? Вы хотите оплатить нанесенный ущерб, или мне обратиться в полицию?

— Само собой разумеется, я все оплачу. Об этом не стоит даже говорить. Это абсолютно неважно.

— Но не для меня. Я полагаю, что все это обойдется в двести или триста марок.

Он положил на рояль три сотенные купюры и спросил:

— Вы воевали?

— Да.

— Где?

— В России, — ответил я. — Однако перестаньте задавать такие вопросы. Иначе меня вырвет.

— Я тоже был в России, — громко сказал он.

— Об этом я только что прочел.

— На войне как на войне, господин Хольден. Я был офицером. И выполнял приказы. Я выполнял их в соответствии с присягой. Или вы считаете, что сегодня, спустя тринадцать лет, я должен позволить этим засранцам, которые не имеют ни малейшего представления о том, как все это было, привлечь меня к ответственности? — Он завелся. — Или, может быть, вы думаете, что мне было легко исполнять такие приказы? Немцы, господин Хольден, созданы не для такого!

— А ребенок, голову которому размозжили о ствол дерева? — спросил я.

— Это сделал пьяный солдат. Я был вынужден давать своим служакам шнапс, иначе они бы вообще ничего не делали! — Он вытер губы носовым платком и поправил галстук. — Но ведь за всем не углядишь. Стоит отвернуться, как тут же насвинячат. Естественно, я этого солдата тут же пристрелил. Но давайте перейдем к делу, господин Хольден!

— Прощайте, — сказал я, но он цепко ухватил меня за рукав:

— Выслушайте меня. Вы именно тот человек, который притащил сюда это дерьмо, — он посмотрел на фотокопию как на отвратительную рептилию, — с Востока.

Я тоже посмотрел на фотокопию документа, потому что лучше смотреть на нее, чем на господина Швертфегера, и прочитал абзац, в котором оберштурмбаннфюрер СС жаловался, что среди восьмидесяти евреев, «к сожалению, преобладающее большинство составляли женщины».

Он продолжал говорить:

— Прошло уже тринадцать лет. Да, мы нагрешили. Но мы все восстановили. И вдруг появляется вот такая свинья, которая хочет тебя уничтожить!

— Поговорите с доктором Цорном. Полагаю, что это он прислал вам фотокопию. Я к этому не имею никакого отношения.

— Имеете, еще как имеете! Позвольте мне вам рассказать. Так что, это должно продолжаться вечно — я имею в виду ненависть и отмщение? Может быть, стоит наконец покончить со всем этим? Я думаю, что уже давно пора, что настало время подвести черту под прошлым.

— Доктор Цорн, — сказал я, — вот с кем вам надо разговаривать. Я не тот человек.

— Господин Хольден, я уж не говорю о том, что я создал процветающее промышленное предприятие, причем потом и кровью: за десять тяжелейших лет я воссоздал его из пепла и развалин! Нет, об этом никто и слова не сказал! Никто и слова не сказал о том, что я даю работу и хлеб четырем сотням служащих. Ни слова не говорят и о моей семье…

— Ах вот как! У вас есть семья?

— Моя жена умерла, — ответил он, — но у меня много родственников, о которых я забочусь. У меня два взрослых сына. Один студент юридического факультета, а другой уже врач. Но и о них ничего, ничего.

Я внимательно слушал, с напряжением ожидая, когда он сформулирует свою мысль.

— Господин Хольден, ваш работодатель — спекулянт, место которому за решеткой. Он причинил мне ущерб на сумму в полмиллиона марок. Другим он навредил еще больше. Он не сдержал своего слова, ложью и обманом он получил преимущество в нашем общем бизнесе. Давайте будем исходить из фактов! Господину Бруммеру место в тюрьме! И разве это позволительно — взывать к справедливости, когда ты сам несправедливо обращаешься с другими!

— А чего вы так волнуетесь? Ведь вы же сами взываете к справедливости.

— Ну и что же происходит? А вот что: он атакует нас этими документами. Он хочет, чтобы я замолчал, чтобы отказался от своего обвинения, чтобы я сдался. Вы же нормальный человек, господин Хольден. Ну посудите сами: разве это порядочно? Вот здесь стою я, — он показал левой рукой в сторону, — человек, не сделавший ничего иного, кроме исполнения своего долга и приказов, за которые мне пришлось отвечать перед своей совестью. А вот здесь стоит господин Бруммер, — он махнул правой рукой, — подлый обманщик; шантажист каких мало; настоящая свинья, и мне нетрудно повторить это еще раз — настоящая свинья. И при этом вы еще раздумываете, чью сторону вам принять?

— Я не раздумываю. Я на стороне господина Бруммера.

Он сунул руки в карманы брюк, посмотрел на меня и начал насвистывать. Я молчал. Напоследок он сказал:

— Ну хорошо. — Он вытащил из нагрудного кармана пиджака маленький листок бумаги и положил его на рояль рядом с фотокопией. — Это чек на сумму сто тысяч марок. Здесь не хватает лишь моей подписи. Мне не известно, сколько вы получаете у господина Бруммера. Но я уверен, что столько он вам не платит. Достаньте мне оригинал этого письма, и я подпишу чек. Да проснитесь же вы!

— Я не смогу достать оригинал. Он находится в сейфе банка.