Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - Наталья Копсова

– Ну это не ребенок, а божье наказание! Где тебя черти носили так долго? Я скажу Лидии, что больше с тобой сидеть на даче не стану, – бабушка, обеспокоенная долгим отсутствием, встретила меня рассерженными причитаниями. – В следующий раз сразу в милицию обращусь. Пусть они тебя ищут с собаками!

– Да вот… я тут… в поле с кузнечиками была. Потом… случайно… встретила председателя. А он… решил… подарить мне книжку и конфеты для тебя. Вот!

Бабушка как-то странно на меня посмотрела, недоверчиво покачала головой, но ничего больше не сказала, а блестящую, цвета чернее ночи коробку с золотым тиснением на французском языке унесла в дом.

О судьбе коробки я с тех пор так ничего и не знаю, никогда в жизни ее больше не видела, а ведь кто-то же те конфеты съел! Скорее всего соседки, да и ладно: мама привезла из города мои любимые «Столичные», «Белочек» и «Мишек на Севере». А вот Валентин Григорьевич с тех самых пор еще много лет помогал нам, одиноким женщинам, плотниками, стекольщиками, шифером, рубероидом и древесно-стружечными плитами. Может быть, и действительно он мог многое достать и не обязательно лишь прозаические, практичные и скучные вещи, но я никогда ни о чем его не спрашивала. Должна признаться: в присутствии Валентина Григорьевича отныне и навсегда уверенно чувствовала, что действительно необыкновенно хороша собой, и пожалела, когда узнала, что старый председатель умер на даче от сердечного приступа.

К тому времени я уже лет восемь была замужем за своим бывшим однокурсником Вадимом Малышевым.

Все три мальчика: Руслан, Марат и Вадим были моими хорошими институтскими товарищами; мы учились на одном курсе, в одном потоке и встречались каждый день. До сих пор то веселое студенческое время вспоминается, как самые лучшие годы жизни.

После окончания первого курса ректору нашего тогда Политехнического института имени чекиста с горячим сердцем и холодными то ли руками, то ли головой (и не вспомнить за давностью лет!) Феликса Эдмундовича, теперь, после гибели великой империи по имени Советский Союз переименованного в Политехническую академию имени академика Иоффе, пришло в голову собрать всех отличников курса в две первые группы и учить их по специальной, интенсивной и усложненной программе, чтобы доморощенные вундеркинды в баклуши на лекциях больше не били, наглядно демонстрируя всем остальным студентам второй из величайших человеческих грехов после уныния – гордыню. Вот тогда-то, перед началом второго курса, я впервые встретилась со своими друзьями-мальчишками. Вместе с ними летом я копала картошку в Луховицком районе Московской области (название близлежащего села, где можно было в сельпо купить поллитровку, помнится до сих пор – Выкопанка), с ними грелась, сушилась, пела песни и ела печеную картошку в лесу у костра, с ними же потом рыла траншеи под телефонный кабель у речки Красная Пойма и вообще дурачилась и делала много чего смешного. Чуть позже у нас появилась и много-много лет сохранялась незыблемая традиция хорошенько разыгрывать друг друга и окружающих в день первого апреля.

Самым удавшимся за все студенческие годы первоапрельским розыгрышем считаю свой. Это была моя идея, хотя и возникшая в результате совместной мозговой атаки, разослать в деканат некоторых кафедр приказ якобы начальника второго секретного отдела нашей альма-матер о тренировке по гражданской обороне в стенах института. Вчетвером, сгибаясь пополам, держась за животы и едва только не умирая со смеху, мы сочинили поистине гениальный текст, где в стиле незабвенного, всегда стриженного под знаменитого командарма Котовского, а, может, просто лысого от природы, но в целом спокойного и скромного Ивана Ивановича строго требовали, чтобы все сотрудники данных кафедр в респираторах и противогазах собрались перед обедом у входа в столовую и в таком виде на глазах у всех дожидались дальнейших распоряжений нашего особиста-скромника. Еще мы от души пообещали участникам проведение дополнительного, особо эффективного учения по эвакуации из задымленных помещений по пожарным лестницам, лекцию «Изучение ядовитых газов и устройств», а заодно и практическое занятие по правильному оформлению эвакодокументов во взрывоопасных условиях.

Респираторы и противогазы, согласно внутренней инструкции, должны были наличествовать на каждой кафедре, но только угроза немедленного расстрела могла бы заставить кафедральных сверхмоднючих секретарш напялить такие штуки на свои суперпрически и стрижки. При ядерной, водородной или нейтронной атаке они уверенно продолжали бы надеяться на свое женское очарование в тесно облегающих бедра юбках, высоких блестящих сапогах-ботфортах на шпильках, обрисовывающих стремящиеся в небо груди во всех анатомических подробностях очень пушистых и очень тонких кофточках и в колышащихся при легких девичьих вздохах длиннющих серьгах-висюльках в нежных ушках. Хотя посмотреть на умных, серьезных и интеллектуальных профессоров, доцентов и кандидатов в костюмах и в идиотском положении тоже представлялось не лишним. Может, кто из них будет так же красив, как Фантомас в исполнении душки француза Жана Маре из знаменитого старого фильма!

Несмотря на мои возражения и советы Марата, Вадим честно отстучал на машинке и даже выделил крупным жирным шрифтом вслед за липовым номером приказа совершенно реальную дату всеобщего дня смеха, сатиры и юмора, так, чтобы те, которые не совсем ослы, могли бы легко догадаться. Я тогда с Вадимом поспорила. Он же, единственный из нас, был весьма скептичен относительно всей затеи, даже предположил угрозу последующего вылета из института за подобные проделки, но до истерики расхохотался над итоговым текстом нашего документа и напрочь забыл обо всех опасениях.

«Действительно, надо быть полным ослом, чтобы купиться», – утвердил он решение остальных чуть ли не сквозь слезы от хохота. В конце концов, недаром же мы все были круглыми отличниками – главной гордостью нашего Политеха имени Ф. Э. Дзержинского.

При воспоминании о том далеком, но самом веселом первом апреля – дне смеха, мои губы сами по себе сразу же растягиваются в сладкой довольной улыбке.

Около двенадцати часов дня, создавая заинтересованный вид оживленной беседы о курсовых, я с Русланом, Маратом и Вадимом радостно наблюдала с тщательно выбранного поста на лестнице, как к институтской столовой начали потихонечку подтягиваться довольно дисциплинированные стада кафедральных мужчин и девушек. Однако противогазы они еще не примеряли, а неуверенно вертели в руках, как бы пытаясь бессознательно организовать некую дистанцию между ими и собой. Они тесно сгрудились у стеклянных дверей столовой и заулыбались, закурили и заговорили так оживленно, как будто бы не виделись лет сто.

Дражайший Иван Иванович еще не проголодался и спуститься откушать не изволил. И наша и их компания ждали и ждали его со все возрастающим нетерпением, но особист обедать упрямо не шел. Обеденное время утекало, как вода сквозь пальцы; стрелки больших настенных часов неумолимо приближались к часу, и стало очевидным, что «противогазники» наговорились, накурились, до предела оголодали и начали разбредаться. Трое из них степенно и незаметно влетели в столовую и взяли себе по подносу. Я решила, что чудесная затея с треском провалилась, как вдруг… Как вдруг долгожданный Иван Иванович, как всегда неожиданно, на миг материализовался возле нас, бесшумней любого привидения проскользнув мимо. Едва-едва мы успели вежливо-скромно его поприветствовать уже в спину и напряглись в тревожно-счастливом ожидании. По-английски вежливо, не желая привлекать внимания к собственной персоне или кого беспокоить, как поступают, например, знаменитые призраки с берегов туманного Альбиона, молчаливой тенью начальник Второго особого отдела промелькнул мимо рассредоточенных сотрудников кафедры, очень тихо кое с кем поздоровался и был таков… то есть уже сидел в столовой за стеклянной стеной. «Да, лысому Ивану шпионом-диверсантом работать при этаком таланте, а не в кабинете штаны протирать. Он повсюду бы проходил сквозь стены и проваливался сквозь землю» – так прокомментировал наблюдаемый нами ситуационный кризис Руслан Бухадов.

Ой, что тут началось! В панике и диком ажиотаже мужчины и женщины сразу же принялись весьма смешно и неуклюже, но старательно и как можно быстрее натягивать себе на головы и лица слоновьи и гиенные военные маски, здорово путаясь в деталях и пристежках, взвизгивая, вскрикивая и чертыхаясь. Они точно решили, что это и есть неожиданная проверка на «вшивость», то есть на упомянутую в нашем приказе боеготовность в условиях внезапной обороны – и вполне могут заставить все повторить еще раз в другой день, если получится плохо. Ох, вот и придется им всем, многоуважаемым и разнаряженным, ждать под дверями столовой с масками в руках эх раз, еще раз, еще много-много раз. Случайно мимо проходящие люди так же, как и сидящие за обеденными столами, растерянно остолбенели и замерли, глядя на разворачивающиеся прямо перед их ошалелыми взорами учения, лишь один Иван Иванович невозмутимо продолжал жевать свои котлеты. И действительно, трудно было не поверить нашим вполне боеспособным кафедральным работникам в том, что и впрямь случилась боевая тревога и требуется немедленная эвакуация. Перед их искренними оперативными действиями меркла вся хваленая театральная система Станиславского. Только мы вчетвером едва сдерживали на лестнице наши смеховые конвульсии, так похожие на горькие рыдания. Минут через пять все желающие потренироваться лихо выстроились в ряд в «симпатичных» масочках, прелестно гармонирующих с их респектабельными дорогими прикидами.