Шальная звезда Алёшки Розума - Анна Христолюбова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всю тайную суть амурных радостей открыла ей Мавра. Откровения эти вызвали у Прасковьи такой ужас, что она даже стала всерьёз подумывать, не принять ли постриг, если матери вздумается выдать её замуж. Но вскоре при дворе появился казак-певчий из Малороссии, и Прасковья пропала. Сперва она старательно закрывала глаза на собственные странности — внезапно накатывавший жар, сердце, пытавшееся выпрыгнуть из груди, когда вдруг встречалась с ним взглядом. На странную дрожь в коленках, пронизывающую при звуках его голоса — глубокого, низкого, с непривычным московскому уху мягким звучанием. Прасковья сердилась, металась, не понимая, что с ней происходит. Замирала при виде него, немела и готова была часами смотреть ему в лицо. Потом жизнь и вовсе превратилась в ад — даже при всей неискушённости она видела, что предмет её грёз влюблён в Елизавету: в присутствии цесаревны он, как и сама Прасковья, утрачивал дар речи, то бледнел, то краснел и не замечал ничего вокруг. За глаза весь двор потешался над этой глупой влюблённостью, то и дело поминая «Сеньку» с «шапкой» и «не свои сани».
После разговора с Маврой Прасковья долго и мучительно размышляла, взвешивая все за и против: конечно, лучше бы обойтись без того, стыдного, чем Господь зачем-то соединил мужчину и женщину, но Мавра права, и если избежать оного никак не получится, то и впрямь лучше заниматься этим с человеком, коего любишь, нежели с чужим и насилу знакомым, которого родители подыщут ей в мужья.
И она решилась. Будь что будет! Если Мавра считает, что тем возможно добиться любви Розума, Прасковья принесёт эту жертву. Выспросив у подруги, как и что следует делать, Прасковья решила последовать её совету и отправиться в баню, когда там будет казак. Благо, как она вызнала у своей горничной, парился он один и помощью прислуги при этом не пользовался.
Подходящий случай представился через несколько дней — после ужина истопник Василий, как обычно доложил, что баня готова, однако Елизавета, с самого утра отчего-то пребывавшая в отвратительном настроении, париться не пожелала. Она весь день была не в духе, извела их с Маврой придирками, а Анне Масловой устроила такой показательный разнос за обедом, что Прасковье стало ту жалко. Иной раз весёлая, ласковая и простая в обращении Елизавета становилась изощрённо жестокой, как палач Преображенского приказа. Вот и Анне нынче досталось — отчитав за какую-то ерунду, Елизавета вдруг принялась обсуждать будущую Анину свадьбу, превознося достоинства её жениха, и закончила тем, что сама попросит императрицу, чтобы та вызвала его из Петербурга и поторопила венчание. На несчастную Маслову было страшно смотреть — Прасковье казалось, она вот-вот упадёт без чувств, так та побледнела.
Отказавшись от бани, Елизавета ушла к себе, а Прасковья украдкой наблюдала, кто из мужчин отправится в мыльню. Первым ушёл Розум. Остальные кавалеры по обыкновению сели играть в карты, и Прасковья решилась. С колотящимся сердцем она зашла к себе, как и советовала Мавра, облачилась в длинный шлафрок, надушилась какими-то терпкими духами, которые позаимствовала всё у той же Мавры, накинула поверх епанчу и, крадучись, как кошка, выскользнула из дворца.
На дворе весь день накрапывал дождик, на дорожках после вчерашней грозы валялись сломанные ветки и сбитые ливнем листья. То ли от непогоды, то ли от страха Прасковью била мелкая дрожь. Добежав до приземистой бревенчатой избушки, она замерла на пороге, прислушиваясь и с трудом удерживая порыв развернуться и умчаться без оглядки — за стеной было тихо. Тогда, широко перекрестившись, Прасковья распахнула дверь.
В предбаннике никого не оказалось. На лавке в углу лежали вещи, на подоконнике крошечного оконца стояла свеча. За стеной, в парной что-то звякнуло, послышалось шевеление, и всё стихло.
Не давая себе возможности одуматься, Прасковья сбросила шлафрок, стянула через голову рубаху и едва не бегом ворвалась в парную. Густые клубы жаркого душистого пара окутали, лаская, тело, она замерла посреди тесного помещения, упершись взглядом в лежащего на полке мужчину. Тот поднял голову, выпучил глаза и вскочил, прикрывшись веником. Прасковья обомлела — на неё таращился, как видно, онемевший от изумления Алексашка Шувалов.
* * *
Прийдя в себя, Алёшка не сразу понял, где находится. Над ухом настойчиво звенели комары, должно быть, целый батальон. Он медленно сел, потёр гудевший висок. Огляделся. Оказалось, лежал на земле возле стены дворца и, кажется, уже давно — тело затекло, и теперь его точно иголками кололо. Что случилось?
Происшедшее испуганно жалось по задворкам памяти, позволяя ей выхватывать лишь какие-то рваные куски — дымная тёмная изба, заплёванный пол, стол из плохо оструганных досок, липких от грязи, глиняная кружка с мутной жидкостью, какие-то незнакомые перекошенные лица, разинутые рты, грохот падающей мебели. Нет, не помнил…
Боль в голове наливалась силой, и Алёшка, осматриваясь, косил вокруг глазами, стараясь ею не шевелить без особой нужды. Деревья в саду тонули в сером сумраке подступающего утра. Он лежал возле самой стены, и место отчего-то казалось знакомым. Ну да, он же каждый вечер сидел здесь, под окошком Елизаветы, слушая её наполненные печалью песни… Внезапная вспышка в памяти отозвалась болью в груди. Елизавета… Перед глазами встала картина — пара, слившаяся в жарком объятии. В один миг увиденное сделало неважным всё, о чём ему грезилось и мечталось, что чудилось в её глазах, что отзывалось в сердце при взгляде на неё…
Алёшка пошатываясь поднялся, резкий приступ головокружения едва не сбросил его на землю, и пришлось ухватиться за стену. Напился… кажется, морду кому-то набил… Он коснулся рукой саднящей скулы и сморщился. Или ему набили?.. И приполз, как пёс, подыхать к ней под окно… Он поднял голову — вон оно, покачивает распахнутой створкой.
Уехать. Вернуться домой. Жаль, конечно, что денег скопить совсем не удалось. Да и шут с ними… Жил он без этой Москвы и дальше проживёт. Воротится к старому Гнату, женится на Гане… А не на ней, так на ком-нибудь ещё — какая разница… Лишь бы подальше отсюда. Лишь бы не бередили душу лукавая улыбка и
