Святослав. Болгария - Валентин Гнатюк

«Всё-таки Феофано!» – пронеслось в голове императора, и он погрузился в черноту. То ли от удара, то ли по природной способности терять сознание в неожиданных острых ситуациях Никифор быстро лишился чувств.

Иоанн с гримасой омерзения пнул носком красного императорского сапога в лик поверженного, безвольно обвисшее тело которого ещё продолжали держать крепкие руки тагматархов Льва Аваланта и Льва Педиасима, и коротко приказал:

– Кончайте его!

Один взмах – и чья-то уверенная рука вонзила в спину императора острый клевец, пройдя остриём насквозь. Второй удар, третий… На восточный ковёр щедро хлынула «божественная» кровь. Тело долго пинали и пронзали мечами. Наконец, Аципофеодор, ухватив за волосы, напрочь отрубил голову императора Никифора Фоки. Меж тем в крепкие двери на лестнице уже били изо всех сил, а во дворе перед окнами царских покоев бегали возбуждённые стражники с факелами.

– Надо скорее уходить через женскую половину! – заверещал евнух, бросаясь к потайной двери.

– Нет! – повелительно отрезал Иоанн. – Надев красные сапоги, их уже не снимают! – Он гордо встал во весь свой небольшой рост и повелительным голосом велел соучастникам убийства: – Отворите дверь и покажите охране голову критского быка, пусть знают, что он уже не император!

Соучастники выполнили приказ, не понимая, откуда в Цимисхесе такая уверенность в своей безнаказанности. Никто из них не знал, что их главарь не просто отчаянный человек, но очень умный и по-своему осторожный и что ему было ведомо гораздо больше, чем остальным заговорщикам.

Ринувшиеся было в отворившуюся дверь царской опочивальни охранники вдруг застыли в немом параличе, когда им прямо под нос сунули отрубленную изуродованную голову императора. А посреди залы на окровавленном ковре стоял их дука Иоанн Цимисхес в царских красных сапогах. Наверное, у каждого из оцепеневших стражей одновременно полыхнула в мозгу одна и та же мысль – о сохранности собственной головы, ведь Армянская тагма уже выходила из казарм и плотными железными рядами выстраивалась вокруг дворца. Одно движение руки отчаянного дуки или хотя бы одного из стратигосов, что стоят с окровавленными мечами рядом с ним, и караул будет порублен на мелкие кусочки, как овощи у опытного повара. Страх пригвоздил воинов к ступеням лестницы. Самые сообразительные тут же рухнули ниц, бормоча: «Слава императору Цимисхесу!» За ними последовали менее проворные, и вот уже перед заговорщиками вся лестница заполнена согбенными спинами. Все знали крутой и безжалостный нрав дуки Иоанна.

– Прочь с дороги! – рявкнул новоиспечённый император, делая несколько шагов к лестнице.

Охранники, сшибая друг друга, в страхе ринулись вниз.

– Теперь выставьте голову Фоки в окно, а тело сбросьте вниз! – велел новый император. – И вызовите ко мне караульного кентарха и топотерита, пусть утихомирят своих слабонервных лохитов и восстановят порядок во дворце! Да и убрать в моих покоях пора!

Низкорослый лысый евнух тем временем, никем не замеченный, проскользнул в потайную дверь и с неожиданной для его тучного тела быстротой понёсся по коридорам женской половины дворца в покои проедра Василия Нофа, который, сказавшись больным, лежал на своём ложе, тихо постанывая и охая. Толстяк влетел в спальню, тяжело дыша, не в силах произнести ни слова.

– Ну, говори, – торопливо зашептал Василий.

– Всё… убит… на Иоанне… красные сапоги! – выпалил, едва переводя дух, евнух.

– Царствие небесное новопреставленному, – вздохнув, широко перекрестился Василий. И тут же перешёл на деловой тон. – Сообщи Феофано, – приказал проедр, быстро отбросив покрывало и поднимаясь с ложа, как оказалось, почти одетым. – После этого к дуке, то есть к императору Иоанну, скажешь, что мне стало легче и я, превозмогая болезнь, спешу подставить своё плечо в этот трудный час. Сейчас я к патриарху, а потом сразу к нему, у нас много неотложных дел!

Оба евнуха быстро вышли из спальни и разошлись в разные стороны.

На улице и в караульном помещении тем временем ещё более усилилась паника, хлопали двери, стучали кожаные подошвы обуви, звякало оружие. Возгласы «император убит!», «Никифор Фока мёртв!» понеслись по дворцу, а потом по всему Константинополю, как пожар в сухой степи.

Утро ещё не наступило, а Иоанн с проедром Василием Нофом уже подготовили первые указы о строгой и немедленной каре, грозящей каждому, кто посмеет нарушить порядок в городе. А также о возвращении служителям церкви всех привилегий и казённого довольствия, восстановлении в сане всех епископов, снятых с должностей Фокой за всякие прегрешения, и позволении церковным иерархам неограниченно приобретать собственность. Покойный Никифор считал, что епископы, скупая земли крестьян для монастырей, тем самым уменьшают количество свободных воинов, могущих пополнить ромейскую армию. Более того, Фока издал закон, что без его ведома нельзя ни избрать, ни рукоположить епископа. А в случае его смерти императорский чиновник скрупулёзно подсчитывал расходы и всё лишнее изымал. Новый же император видел в церкви главнейшую силу и поддержку ромейского трона.

– Пусть патриарх знает, что я держу данное слово, – произнёс Цимисхес, передавая свиток проедру, – доставь его святейшеству сегодня же, скажи, что я подпишу указ сразу после коронации.

– Хорошо, – угодливо кивнул Василий. – Необходимо также огласить на всех улицах столицы указ о запрещении грабежей, а я, – он хитро улыбнулся, – позабочусь, чтобы твоя победа сопровождалась народным ликованием. – Уловив вопросительный взгляд Иоанна, пояснил: – Я дам денег горластой молодежи, и она будет следовать за глашатаями, выкрикивая славу тебе и выражая народный восторг твоим приходом к власти. И ещё хорошо бы сегодня же заменить всех высших чиновников.

Указ был своевременным, потому как по давней константинопольской традиции при смене верховной власти горожане стремились пограбить своих сограждан, приближённых к свергнутому клану. Конечно, запрещение грабежей расстроило благочестивых константинопольцев, но спорить с вооружёнными и очень решительно настроенными воинами Армянской тагмы никто не решался. Все поняли, что царствование много прощавшего своим согражданам Никифора Фоки закончилось.

Император Цимисхес в сложных ситуациях сознания не теряет, а тут же рубит головы недовольных. Всё стало просто и понятно, многие вздохнули с облегчением. Особенно купцы и ростовщики, которые надеялись на снижение налогов и отмену привилегий «денег Фоки». Служители же церкви вовсе возрадовались обещаниям нового императора.

– Ну, ты был у патриарха, что святейший? – спросил дука-император вечером, пронзительно глядя своими холодными голубыми глазами на опытного царедворца, оказывающего помощь уже третьему императору. В отличие от нравов диких варваров-скифов, где слуга предпочитал отдать свою жизнь за хозяина, здесь слуги плели всяческие интриги и думали только о собственном тёплом и сытном месте. И хотя в жилах Василия Нофа текла наполовину славянская кровь, в стенах императорского дворца он был воспитан по жёстким правилам ромеев – выжить и стать благополучным любой ценой, для этого годится всё: лесть, обман, предательство, убийство. И если Феофано использовала свою красоту, чтобы, подобно «чёрной вдове», после совокупления просто сожрать партнёра, то придворным евнухам приходилось использовать другое оружие – ум, изворотливость, терпеливость, умение угождать и держать в руках все нити дворцовых интриг, чтобы пользоваться ими в своих целях.

– Святейший дал понять, что в общем-то все условия мы соблюли, только… – Евнух огляделся по сторонам и, наклонившись к Цимисхесу, что-то зашептал ему на ухо.

Ни один мускул не дрогнул на красивом лице голубоглазого армянина, обликом и вовсе похожего на северного росса. Что поделаешь, если армянским мужам издавна нравились славянские жёны. Однако славянская кровь, лишённая природного окружения и воспитания по законам Прави, нередко превращала своих носителей в циничных безжалостных убийц и отъявленных злодеев. На слова евнуха Иоанн только кивнул и тихо молвил:

– Хорошо, пусть будет так, я сам подберу воинов, а ты позаботься об императрице. Да, и пусть погребут тело Никифора, хватит ему валяться посреди двора.

На следующий день, 11 децембрия 969 года, Иоанн Цимисхес вместе с Феофано и друзьями-заговорщиками в сопровождении большой свиты прибыл к собору Святой Софии. Роскошь их одеяний соответствовала великолепию Божьего дома, ещё бы, коронация на ромейский престол – отнюдь не рядовое событие! И хотя ревнители традиций шушукались по всему граду, что такого ещё не бывало в истории империи, чтобы вот так открыто убить законного императора, а на следующий день явиться на коронацию… Ну, отравить тайно, придушить, в конце концов, или отправить в монастырь – это как-то привычнее и скромнее, а так цинично… Что же скажет патриарх Полиевкт, главный хранитель христианской морали и единственный, кто может принять решение о коронации?