У всех разные игрушки - Дмитрий Бондарь

– А наших европейских лобби можно сделать совершенно прозрачными, обязать, заставить, предписать им работу определенным образом, чтобы не возникло даже мыслей о коррупции! Это решаемый вопрос.

– Только ли нужно вам его решение? Думаю, что очень скоро все навязанные правила окажутся отброшенными. В Вашингтоне так и не нашли управу на своих лоббистов. Я слышал реальный рынок их услуг втрое превосходит то, что они указывают в налоговых декларациях. Вы уверены, что сможете держать все под контролем?

– Вы же видите, как развиваются технологии. В Лондоне на улицах развешивают видеокамеры, а вскоре это будут делать повсюду. Любые телефоны могут быть прослушаны. Не думаю, что это проблема. Во всяком случае, мы знаем, что нужно делать, чтобы она не начала мешать развитию. Весь мир постепенно интегрируется. Американцы скоро договорятся о едином рынке с канадцами и мексиканцами. И нам нельзя отставать. Чем больше рынок, тем больше его возможности. А мы создаем самый большой рынок в мире! И самый богатый. Полмиллиарда человек, четверть мировых производственных мощностей…

– Все давно уже обдумано и решено, верно?

– Осталось согласовать частности, – кивнул Деккер. – У всех есть свои маленькие интересы. Думаю, за год-другой мы с основными трудностями справимся. И… мне хотелось бы видеть вас в числе наших друзей. В моем докладе предполагается, что Испанию и Францию должен соединить туннель. И я слышал, что вы уже ведете разведку в этом направлении. Кажется, этим занимается мистер Трамп?

– Да, верно. Все так и есть, – я не стал отрицать то, о чем писали все европейские газеты.

– Мы могли бы согласовать наши усилия. Я уверен, что дело пошло бы быстрее и вам не нужно было бы нести единоличные риски. Мы можем встретиться еще с кое-кем, кто очень рассчитывает на этот туннель и мы готовы взять на себя его частичное финансирование.

Предложение было неожиданным и очень своевременным. По подсчетам Трампа стоимость прокладки двухуровневого туннеля должна была вылиться в совершенно неподъемную сумму и я уже всерьез подумывал о приостановке работ до лучших времен. Взять и просто так выбросить восемь-десять миллиардов долларов на непонятную затею с весьма мутной перспективой даже для меня было бы слишком. Пока не появился Деккер со своим предложением.

– Туннель будет строиться в любом случае, сэр, – не останавливал напор Деккер, – но раньше предполагалось, что он пройдет западнее Андорры. И будет строиться по окончанию работ над Евротуннелем. Но ведь мы можем начать прямо сейчас, если объединим свои усилия?

– Мне нужно подумать, сэр, – сказал я. – Не люблю давать обещаний, если не знаю точно, во что мне это выльется. Давайте вернемся к вопросу через месяц? – я протянул ему одно из приглашений на празднование Дня Рождения короля. – Приезжайте, буду рад вас видеть.

Он пожал мне руку и отошел к группе громко смеющихся людей.

– Очень энергичный человек, – произнес Николас Оппенгеймер над головой. – И совсем не дурак.

– Что вы здесь делаете? – я несколько удивился потому что не ожидал его увидеть. – Разве вы европейский промышленник?

– Американо-африканский, – хихикнул Оппенгеймер, усаживаясь в освободившееся кресло. – Принимаю посильное участие в работе по объединению Европы. Благородное и нужное дело.

– Выращиваете себе конкурента?

– Ну… что вы! Это они так думают. Они уже лет пять собираются по нескольку раз в год и согласовывают, согласовывают, уточняют… Все происходит так медленно, что порой кажется, что никогда не произойдет. Какой же это нам конкурент? Они серьезно обсуждают вопрос возрождения Ганзы – разве не смешно?

– И все же дело движется?

– Конечно.

– Тогда зачем?

– Подумайте сами. Мы сейчас контролируем европейский бизнес процентов на семьдесят – через кредиты, фонды, международные договора и организации. Мы контролируем их валюту, их производственные мощности, их правительства. И они правы – здешний бизнес сильно социализирован, слишком зависит от политиков и нуждается в реформе. Объединение нескольких пока еще богатых стран в один большой рынок, выступающий единым согласованным фронтом и находящийся полностью под нашим контролем – прекрасный инструмент для глобального влияния. Это кто угодно, только не конкурент. Пусть играются в независимость, пусть обретут иллюзию силы – нам не жалко, пока под Франкфуртом стоит американская военная база. Если это нужно для их хорошего самочувствия – пусть думают, что независимы и сильны. Главное, чтобы вырос спрос, а он вырастет на какое-то время. За последние десять лет Америка исчерпала возможности роста, мы катастрофически замедляемся. Рейганомика помогла высвободить кое-какие резервы, но этого мало. Алан вам все это рассказывал, да вы и сами наверняка читали в газетах об очередном снижении ставок. Экономика буксует. Нам нужны не многие отдельные рынки, но один большой. Глобальный. И объединение Европы – неплохой шаг в этом направлении. Потом мы объединим Южную Америку, Африку, Океанию. Лет через пятьдесят вы бы не узнали этот мир! Жалко, я этого уже точно не увижу.

– Почему бы вам не подумать о России? Почти триста миллионов человек, ВВП лишь вдвое меньше американского. Отличный рынок. Есть Китай… правда там людей на площадях стреляют…

– Вы о прошлогодних событиях? – поднял бровь Оппенгеймер. – Тяньаньмэнь? Перестаньте. Открою вам страшную тайну – не было в Пекине никакого погрома. Вернее был, но не в тех масштабах, как описала The Guardian. Все эти тысячи убитых… Это был продукт работы наших СМИ. Нам нужно было объяснить старине Дэну, что не он, а мы решаем когда и на каких условиях нашему бизнесу заходить в Шанхай или Гуанчжоу. Он понял. Даже уже не пытается в своих газетах писать опровержения на статьи в наших газетах. Отныне китайские краснозадые будут делать вид, что что-то контролируют, мы – что принимаем их беспокойство. Но править в Китае будем мы. Мы его перекричали. И перекричим любого. А лет через десять все вообще будут свято уверены, что китайцы расстреляли на площади тысячи несчастных студентов. В общем, не берите в голову. У вас другая задача. Россия пока еще мнит себя большим игроком и нужно сбить с них эту спесь. В чем вы нам и поможете, раз уж оказались на острие атаки.

Не услышав от меня комментария, он участливо заглянул мне в глаза:

– Вы чем-то расстроены? Бросьте, дружище! Добро пожаловать в высшую лигу!

– Не знаю, хотел ли я этого? – пробормотал я.

– Вы серьезно? – Николас выпучил и без того круглые, хотя и маленькие, глазки. – Сотни миллионов людей спят и видят себя на вашем месте, а вы сомневаетесь? За русских не беспокойтесь, мы уже их победили. На самом деле не очень важно, кого они выбрали себе в Президенты – Баталина, Горбачева или еще кого-нибудь – не имеет значения. Все сделано уже давно и вся разница заключается лишь в дате их окончательной капитуляции. Если, конечно, вы и подобные вам, будете на нашей стороне – на стороне свободы, честных отношений между людьми и…

– А если они продержаться еще лет десять? – я не стал дожидаться окончания спича и перебил его.

– Русские? Лучше об этом не думать, Зак. Здесь не может быть двух победителей – либо они, либо мы. Русские – это не только Москва, это половина арабского мира, это семьдесят процентов Африки, огромная часть Индо-Китая. И если мы не получим этого всего, то… хуже может быть только, если русские преодолеют свой кризис и сумеют подружиться с Пекином. Тогда придется воевать.

– У вас… у нас нет никаких иных вариантов, кроме как свалить Москву и отобрать их рынки? Поймите меня правильно, я, конечно, люблю риски, но не хочу рисковать сверх меры. А война с Москвой меньше всего входила в мои планы, равно как и отказ от возможных доходов.

– У нас нет выбора, – отрезал Оппенгеймер. – Вы же понимаете, что такое современная экономика? Мы должны постоянно расти. Нет роста – нет прибыли, нет инвестиций, нет развития. Вы когда-нибудь задумывались, на чем зарабатывает Голливуд?

Я покачал головой:

– Признаться, никогда не интересовался этим бизнесом.

– А между тем это крайне интересно, – Николас закинул ногу на ногу и удобнее устроился в кресле. – Кстати, на сцене сейчас Гилленхаммер из Volvo – обязательно попросите потом стенограмму выступления, у него свой, весьма интересный взгляд на будущее Европы. Но мы с вами рассуждали о кино?

– Так на чем же зарабатывает Голливуд?

– На государственных субсидиях, например. Та же Германия возмещает едва не половину съемочного бюджета, если в титрах указывается она как страна происхождения фильма. То же самое во Франции, Дании. Киношники зарабатывают на долгосрочных договорах с прокатчиками, на инвесторах, на продаже сопутствующих товаров, на отчислениях с каждой проданной копии. На производстве кино, как это было в шестидесятые, сейчас много не заработаешь. Зрителей в кинотеатрах стало меньше и билеты подешевели. Если в справочнике вам напишут, что бюджет фильма десять миллионов, а доход – пять, не думайте, что кино убыточное, наоборот, свою долю пирога получили все: кинокомпания, ассоциированный с ней дистрибьютер, сеть кинопроката, критики. Без денег остались только те, кто допустил в контракте глупость и согласился работать из будущей прибыли – ее-то в отчете как раз не будет.