Путешествия никогда не кончаются - Робин Дэвидсон

Мои верблюды были еще молоды и продолжали расти. Зелейке, самой старшей из них, было, наверное, четыре-пять лет. Дуки приближался к своему четырехлетию, а Бабу едва исполнилось три года, все — сущие младенцы, учитывая, что верблюды доживают до полувека. Поэтому им нужно было есть как можно больше. Во время путешествия я всегда исходила прежде всего из интересов верблюдов, а потом уже из своих. Мне казалось, что для своего юного возраста они несут непомерно много, хотя Саллей, конечно, поднял бы меня на смех. Он рассказывал, как однажды верблюд встал с тонной груза на спине, и считал, что обычно верблюд способен нести около полутонны. Навьюченному верблюду трудно встать и опуститься на землю. Нести поклажу гораздо легче. Но очень важно, чтобы груз был распределен равномерно, иначе седло начнет натирать, раздражать верблюда, на спине появятся ссадины, поэтому вначале я навьючивала верблюдов, соблюдая все мыслимые меры предосторожности и десять раз проверяла, правильно ли распределены вьюки. На второй день погрузка заняла у меня около двух часов.

Утром я обычно ела очень мало. Разводила костер, кипятила один-два котелка чая, остатки выливала в небольшой термос. Иногда мне страшно хотелось сладкого, я насыпала в котелок две столовые ложки сахара и с жадностью набрасывалась на мед или пила кокосовое молоко. Но ожирение мне не грозило.

В первые дни я больше всего тревожилась, не развалится ли упряжь, не будут ли натирать седла, справятся ли верблюды с непривычной нагрузкой. Беспокоилась о Зелейке. Дигжити чувствовала себя прекрасно, но иногда сбивала лапы. Я сама была на верху блаженства, хотя к концу дня еле передвигала ноги. Двадцать миль в день, шесть дней в неделю — таков был мой план. (А на седьмой день она отдыхала.) Увы, это удавалось не всегда. Я хотела пройти побольше на случай, если что-то случится и мне придется застрять где-нибудь на несколько дней или недель. Я была связана некоторыми обязательствами и не могла относиться к срокам своего путешествия так беззаботно, как мне бы хотелось. Я боялась идти через пустыню летом и обещала «Джиогрэфик» завершить свое путешествие до конца года. Таким образом, в моем распоряжении оставалось шесть месяцев, то есть вполне достаточно времени, тем более что в случае нужды я могла задержаться еще месяца на два.

Пока я складывала вещи и затаптывала костер, верблюды успевали часа два попастись. Я наматывала носовой повод Зелейки на хвост Баба, носовой повод Дуки — на хвост Зелейки и приводила их в лагерь, привязывала недоуздок Баба к дереву и очень вежливо просила верблюдов лечь. Сначала я подкладывала потники и надевала седла в том порядке, в каком верблюды лежали, потом затягивала подпруги, просовывая их под брюхом и перекидывая через грудину. Разматывала носовой повод и привязывала его к седлу. После этого начиналось навьючивание: одна сумка, на другой бок еще одна, непременно равная по весу. Вес сумок я проверяла раз сто, затем наконец приказывала верблюдам встать, снова подтягивала подпруги и потуже завязывала веревки. Все в порядке, можно идти. Еще раз оглядываю сумки. Пошли. Хей-хо! [23]

И надо же было случиться, что на третий день пути, когда я еще ничего толком не понимала — зеленый юнец на зеленой травке, — когда я еще слепо верила картам и не сомневалась в их непогрешимости, даже если они вступали в явное противоречие со здравым смыслом, надо же было случиться, что я увидела на карте дорогу, явно не существующую в действительности, а нужной мне дороги на карте не оказалось.

— Ты умудрилась потерять не что-нибудь, а дорогу, — сказала я себе, не веря собственным глазам. — Бывает, что пропустишь поворот, колодец, какой-нибудь хребтик, но дорогу, большую дорогу!

— Не кипятись, малышка, успокойся, все будет хорошо, друг, только не теряй голову, только не теряй голову.

Моему сердцу вдруг стало тесно в груди, как пальме в клетке канарейки. Я ощутила беспредельность пустыни животом, шеей. Никакая непосредственная опасность мне не угрожала, я с легкостью могла найти Арейонгу по компасу. Но что, если такое случится, когда я окажусь неизвестно где, стучало у меня в мозгу, что, если это случится миль за двести до ближайшего человеческого жилья? Что, если… что, если… Я вдруг почувствовала себя песчинкой в беспредельном пустом пространстве. Я могла вскарабкаться на холм, бросить взгляд на горизонт, слившийся с голубизной неба, и не увидеть ничего. Ничего.

Я вновь уставилась на карту. Полная неразбериха. Я находилась примерно в пятнадцати милях от поселения, но вместо песчаника и перекати-поля на карте пролегало мерзкое широкое шоссе. Идти в этом направлении или нет? Куда, черт возьми, ведет это проклятое шоссе? Может быть, к какой-нибудь новой шахте? Посмотрела на карту — ни одна шахта в этих местах не значилась.

Я уселась поудобнее и решила сама дирижировать ходом собственных мыслей. Начнем по порядку. Прежде всего ты не заблудилась, ты просто оказалась не там, где предполагала, нет, нет, ты прекрасно знаешь, где находишься, поэтому возьми себя в руки, перестань кричать на верблюдов и пинать Дигжити. Рассуждай спокойно. Разбей лагерь, благо здесь сколько угодно корма для верблюдов, и используй остаток дня на поиски этой злосчастной дороги. А если не найдешь, иди напрямик. Подумаешь, проблема. И перестань, пожалуйста, размахивать руками, ты не ветряная мельница. Где твоя гордость? То-то же.

Я вняла собственным советам и отправилась на поиски, в руке я держала карту, под ногами путалась Дигжити. Мне удалось найти заброшенную тропу, петлявшую по горам не совсем там, где указывала карта, но все-таки в пределах допустимых неточностей. Одну-две мили тропа шла явно не в ту сторону, а потом, как ни странно, вывела меня на довольно широкую дорогу, также не имевшую права на существование.

— Пропади все пропадом!

Я прошла по этой дороге еще полмили в сторону Арейонги и наткнулась на пробитый пулями кусок железа, перегнутый пополам и почти до дыр изъеденный ржавчиной, но со стрелкой, направленной острием в землю, и тремя уцелевшими буквами: «А…ОН…» В сгущавшихся сумерках я стремглав помчалась назад в лагерь, принесла глубокие извинения моим бедным бессловесным спутникам и четко сформулировала правило номер один, дав обет неуклонно следовать ему до конца путешествия. В случае сомнений доверяй своему носу, полагайся не на карты, а на свою интуицию.

Три дня я провела в пустыне, где путники — редкость. Сейчас я брела по безлюдной пыльной тоскливой дороге, в кустах на обочине поблескивали жестянки из-под пива и кока-колы. Ходьба уже начала сказываться на наших ногах. Лапы Дигжити, изукрашенные яркой сеточкой уколов, напоминали подушечки для иголок, поэтому я посадила Дигжити на спину Дуки. Она тяжело переносила лишение свободы: устремляла взгляд в пространство, трагически вздыхала, в ее глазах появлялось страдальческое выражение, свойственное чересчур воспитанным собакам. Мои ступни покрылись ссадинами и болели; как только я останавливалась, икры сводила судорога. Обширное уплотнение на вымени у Зелейки привело к тому, что рядом распухла вена, рана вокруг носового колышка начала гноиться. Дуки слегка натирало седло, но он бодро шагал вперед и в отличие от остальных искренне радовался жизни. Я подозревала, что ему всегда хотелось путешествовать.