Дай лапу - Геннадий Абрамов

На следующее утро Линда познакомила его со своими друзьями.

Оказалось, у нее куча знакомых.

Бобтейл Джеф послал им горячий привет с балкона. Лабрадор Добряк гавкнул в форточку и долго рассматривал Ронни через стекло. Козявка-шпиц скулила, сварливо жалуясь из-за двери, что хозяйка ее, копуха, еще не готова, а одну к друзьям не пускает. Нечистопородная, с туманной примесью овчарка Моня сама прихромала к калитке, чтобы обнюхать новенького. Моня передвигалась на трех лапах, и Линда объяснила Ронни, что четвертую ей бандиты прострелили, когда на хозяина покушались, а она его героически защищала.

В конце тенистой улицы они встретили целую группу собак с хозяйками, которые собрались вместе, чтобы идти гулять в лесопарк. Линда с Ронни к ним присоединились. К Линде уважительно относились в этой компании и против друга ее, разумеется, ничего не имели. По дороге, пока шли, Ронни узнал, что бассета зовут Разиня, курцхара Живчик, ротвейлера Ваня Грозный, а модницу кэри-блю, щеголявшую в розовых штанишках, Герла. Еще за ними увязался Доби, боксер, сам, без спроса и разрешения, выполз из подворотни и помчался впереди всех. Хозяйки других собак называли его не Доби, а Долболоб по причине невоздержанности и дурного характера.

Линда заметно нервничала. Она очень хотела, чтобы Ронни им всем понравился и чтобы они понравились Ронни. Хозяйка Разини даже упрекнула ее:

— Что-то ты, девонька, нынче дерганая. На себя не похожа.

Они бродили по лесу. Потом на пологой горке, поросшей невысокой травой, возились, играли, отнимали друг у друга палки, мятые хрустящие бутылки из-под кока-колы, понарошку боролись и кувыркались.

Линда напрасно беспокоилась. Ребята его сразу приняли в свой круг. Они обращались с новеньким просто и по-товарищески. За исключением, может быть, Долболоба, который беспрерывно приставал с разными глупостями. Бурчал, задирался и скалился, как будто Линда его личная собственность и он не позволит какому-то самозванцу любезничать и заигрывать с его давней подругой.

Конечно, Ронни был доволен и рад, что судьба свела его с Линдой, что она нашла его и приютила, а друзья ее и знакомые развлекали и не позволяли скучать. Тем не менее, все его помыслы были о том, как разыскать свой потерянный дом. Верность людям, приручившим его, отныне заполняла всё его существо, направляла и руководила им и лишала покоя. Играя, гуляя и забавляясь, он постоянно думал о месте, где родился и вырос, о том, что не по своей воле утратил, о своей настоящей хозяйке и ее окружении. О той любви и нежности, что они временами испытывали друг к другу. О своем подъезде с упрямой разговорчивой дверью, о лифте и лестнице, о своей подстилке в коридоре и запахах, об одежде на вешалках, картинах на стенах, о телефоне, наконец, о всех милых и дорогих ему мелочах, без которых своего существования не представлял. Какая-то могучая сила, дремавшая в нем, вдруг ожила, переменила его и сделала устремленным. Больше всего на свете он хотел бы вернуться туда же, в свой дом, в свое недавнее прошлое, но сделать это оказалось настолько трудно и сложно, что он не знал даже, с чего начать. Дожив до зрелого возраста (прошлой осенью ему исполнилось пять лет), Ронни, к стыду своему, даже не догадывался, насколько огромен его родной город, в котором он родился и вырос. Даже один новый район, где обитала Линда, для него как целая другая страна — со своими порядками, улицами, рынками, магазинами, со своими автобусами и пешеходами.

Легче найти иголку в стоге сена или монетку в пучине морской, чем дом, из которого его увезли, сокрушался Ронни.

Чуткая Линда прекрасно понимала состояние своего нового друга. Она всей душой хотела бы ему помочь, но не представляла, как это можно сделать. Если бы она только знала, как выглядят те люди, у которых его украли, кто они по профессии, чем занимаются и где живут, она бы, конечно, тоже искала. По дружбе и за компанию. Но, к сожалению, она не была с ними знакома и никогда их не видела.

Единственное, что ей пришло в голову, — чтобы хоть как-то посодействовать ему, разделить с ним досаду, отчаяние и растущую тревогу, — это показать, как ездить в метро. Достаточно много людей, решила она, пользуются этим видом транспорта. Вдруг ему повезет, и он встретит в вагоне Глафиру Арсентьевну, Никиту, Елисеича или Оксану Петровну.

Однако когда она ему об этом сказала, Ронни, несмотря на природную смекалку и врожденную сообразительность, долго не мог в толк взять, о чем она говорит и что при этом имеет в виду. Линде пришлось подробно ему объяснять, чтобы он наконец понял и прикинул, подходит это ему или нет, и, может быть, заинтересовался.

Сама она освоила ветку еще позапрошлой зимой, когда мерзла, скиталась и не имела пристанища. На «Молодежной», говорила она, собак не любят, свирепствуют и гоняют. А на «Багратионовской», например, или «Фили» вполне терпимо, следят спустя рукава. Для входа и выхода, втолковывала она ему, лучше выбирать станции неглубокие, которые под открытым небом, тогда не путаешься с эскалатором, и вообще для собак они гораздо удобнее. В метро следует вести себя дисциплинированно, по возможности, сохранять достоинство, не высовываться, быть тише воды ниже травы. В часы пик лучше совсем туда не соваться, а то лапы отдавят и еще ребра переломают. Входить в вагон надо сразу, не мешкая, как только пассажиры выйдут, чтобы первым устроиться в уголке и никому не мешать. Подремать, учти, не удастся. Надо внимательно слушать названия станций и смотреть, какая вокруг архитектура, чтобы запомнить и не ошибиться, иначе заедешь черт знает куда и дороги назад не найдешь. Если по нашей ветке захочешь проехать весь город насквозь и очутиться, положим, в Измайлово, где тоже лес, даже лучше, чем здесь, есть каскад старинных прудов, а собаки и люди на пятачке собираются замечательные, тогда придется сделать переход. Это самое трудное. И самое важное. Он неприятный, совсем не простой и на собак не рассчитан, она в этих лестницах и коридорах часто путалась. Смотри, не попади на «Киевскую»-кольцевую, надо свернуть на «Киевскую»-радиальную. Ну, а дальше всё опять легче легкого. Ждешь, когда за окном посветлеет. Поезд выйдет из-под земли, ветерком свежим потянет. Увидишь открытую станцию, такую же, как наши, значит, приехали, пора выходить.

«Отлично, — загорелся Ронни, — надо попробовать». Эта идея с метро показалась ему подходящей, интересной и вовсе не безрассудной.

По его настоятельной просьбе Линда выкроила свободный вечерок, и они вместе прокатились до «Измайловской» и обратно.

По пути она показала ему, как устраиваться в вагоне, делать переход, как вести себя с чересчур любопытными и назойливыми пассажирами. На другом конце города, как и обещала, она ввела его в дружеский круг, познакомила с людьми и собаками, которые каждый вечер собирались в здешнем лесу под навесом.

И когда благополучно вернулись, Ронни решил, что Линда просто гений и молодец, его это более чем устраивает. Как раз то, что нужно. Столько новых фигур, походок, случайных разговоров, лиц. В толчее и неразберихе шансов встретить Никиту, Глафиру Арсентьевну, Елисеича, конечно же, больше. К тому же, ищет не только он. Они тоже, наверное, с ног сбились, чтобы его найти.

С понятным беспокойством, скрепя сердце, Линда его по-дружески поддержала, и Ронни теперь, не пропуская ни дня, отправлялся с окраины в центр города, как на работу.

С утра вместе с ней обегал шумные местные рынки, потом спускался в метро и уезжал.

В жаркие душные дни Ронни утолял жажду в фонтанах. Купался вместе с детьми.

Ел мало и где придется. Не гнушался и попрошайничеством. Проголодавшись, садился возле столика в кафе на открытом воздухе и ждал, когда на него обратят внимание. Не нахальничал, не скулил, вымаливая подачку, тоскливыми голодными глазами жующим в рот не смотрел, а с подчеркнутым безразличием отворачивал голову, делая вид, будто он праздный гуляка, грустно ему, одиноко, не с кем слова сказать. И с ним непременно делились. Его угощали. Просили не обижать отказом. Умоляли взять половину сардельки, кусочек куриного крылышка или бедра.

Под настроение, перекусив, Ронни позволял себе короткий дневной сон. Ложился подремать в скверике у Соловецкого камня, или у памятника Героям Плевны, или на Покровском, Сретенском, Рождественском бульварах, где гуляют люди воспитанные, интеллигентные и спящую собаку, как правило, не беспокоят. Отдохнув, вставал, встряхивал шерстью и легкой трусцой, переходя временами на иноходь, бежал по выбранному маршруту, заглядывая в лица, вслушиваясь в человеческую речь.

Главная трудность и самая большая печаль его по-прежнему заключались в том, что он не знал, где находится дом, который он потерял и хотел бы найти, и ни одна живая душа не могла ему в этом помочь.

От Линды он утаил, что ослушался.