История германского фашизма - Конрад Гейден

Летом 1923 г. юстициисоветник Клас, стоявший во главе пангерманского союза в Берлине, задумал план. Клас видел, как рурская война сходит на нет, как правительство Куно колеблется между забастовкой против французов и активным сопротивлением, между единым фронтом и уничтожением марксизма. Между начальником рейхсвера генералом фон Сектом и прусским министром внутренних дел социал-демократом Зеверингом существовали неплохие отношения. Клас задумал свергнуть правительство Куно-Геслера-Розенберга-Хамма. Дерзкий замысел для частного лица, но у Класа била пылкая фантазия в области политики. Он хотел независимо от парламента установить с помощью рейхсвера национальное правительство, директорию, как его стали называть в тесном кругу. Военной опорой нового правительства должен был стать генерал фон-Сект, а его вдохновителем — Клас.

Нити заговора тянулись также в Баварию, а именно к Пенеру и Кару; последний был покровителем всех монархистов и стоял во главе окружной администрации Верхней Баварии. Правой рукой Кара был Питтингер, так сказать баварский двойник Класа. План берлинского советника Питтингер перекроил по мудрому партикуляристскому рецепту и таким образом сделал его приемлемым для Баварии: директория должна была стать придатком к баварскому правительству и возглавляться Каром. В директорию должны были войти, кроме того, Пенер и Гитлер.

Это было великим искушением для Гитлера. Этот столь тягостный год имел для него и кой-какие светлые стороны. Так, например, 20 апреля, в день рождения Гитлера (ему исполнилось 34 года), Рот, бывший всамделишный министр юстиции, торжественно приветствовал Гитлера как великого вождя. Далее, у Гитлера была беседа с Людендорфом и Лоссовым о судьбе Германии. Но все это перекрывалось предложением Питтингера. Самый влиятельный закулисный деятель в Баварии хотел сделать его соправителем страны. Если даже допустить, что Питтингер хотел таким образом поймать Гитлера и обезвредить его — «ему не следует произносить столько цирковых речей», — выразился о Гитлере Питтингер, — если даже допустить это, то все же такое предложение показывало, как высоко уже котировался Гитлер.

Как Гитлер ответил бы лично от себя на это искушение, мы не знаем. Несомненно, что в своих многозначительных речах он оставил все лазейки для разрешения баварской проблемы на свой лад, проблемы, которая теперь подступала к нему в образе сатаны. «В разные времена, — сказал он в июле 1922 г., — спасение для Германии являлось из разных мест. В настоящее время на долю Баварии впервые за все время ее существования выпадает общегерманская миссия. Возможно, Бавария воспрепятствует тому, чтобы пожар большевизма распространился с востока на Европу». Эта тирада была кокардой, которая годилась ко всякому мундиру. На основе ее можно было принять предложение Питтингера или отклонить его, можно было воздвигнуть на Майне плотину или построить мост. Но речи Гитлера, которые содержали решительно все и ни к чему определенному не обязывали, уже давно не являлись директивами самого Гитлера; он должен был просто повиноваться силе, во власть которой он попал. Пленник рейхсвера, он даже при желании не мог проводить политику баварского партикуляризма, о которой не желали и слышать националистическая молодежь, офицеры и не баварские покровители партии.

Снова выступили друг против друга оба баварских фронта, черно-бело-красный (сторонники имперского единства) и бело-голубой (баварские партикуляристы). Первый лагерь возглавлялся Людендорфом, за ним шли военные союзы: «Имперский флаг» во главе с Гейсом, союз «Оберланд» со своим новым главой ветеринарным врачом д-ром Вебером, штурмовые отряды, предводительствуемые Герингом, и, наконец, радикальные офицеры рейхсвера во главе с Ремом. В другом лагере в качестве идейного вождя находился Питтингер с его союзом «Бавария и империя» и Каром как почетным председателем союза, затем принц Рупрехт и на некотором расстоянии кардинал фон Фаульгабер и часть баварских министров. Иные все еще находились между обоими лагерями и либо не сознавали противоречия между ними, либо не хотели знать его. Сюда принадлежали те баварские деятели, которые не желали обособления Баварии и которые, напротив, скорее всего предпочли бы поднять бело-голубой флаг над Бранденбургскими воротами:[76] Пенер, Рот и профессор Бауер, руководитель «патриотических союзов», существовавших больше в воображении, чем в действительности. А Лоссов колебался на другой лад: он предпочел бы остаться в стороне от всякой политики. Для тех, кто яснее всего видел противоречия, труднее всего было решиться примкнуть к той или другой стороне; Гитлер принадлежал к их числу.

Военные союзы, стоящие за Людендорфом, устроили 2 сентября в Нюрнберге так называемый «немецкий день». Это была грандиозная демонстрация; явилось около ста тысяч человек, для тогдашнего времени неслыханная цифра. Сто тысяч человек маршировали в стальных шлемах, в спортивных шапочках, в обмотках; отовсюду неслись крики, песни, слышались неистовые речи — все это создавало картину бурного политического сражения. Цель этого выступления была выражена в резкой и заносчивой речи Людендорфа в прусском стиле: «Единение и сила, так блестяще проявившие себя на полях сражения, были делом государей». Гитлер никогда не мог бы сказать что-либо подобное; но еще невозможнее было то, что последовало за этими словами: «В первую очередь это было делом династии Гогенцоллернов, которую теперь так поносят, потому что боятся ее и больше всего ненавидят. Но народ, лишенный чувства своей национальной и расовой солидарности, поверг в прах мощь государства».

Это был тот же офицерский стиль, то же презрение к народу, которое сказалось в словах Рема: «Я констатирую, что не принадлежу более к этому народу». У слушателей «сперло дыхание», они смущенно потупили головы. Национал-социалисты вообще не пожелали слушать речь Людендорфа, что с их стороны было красноречивым жестом.

Но этот жест не помог им. Людендорф обладал в то время поистине сверхчеловеческим престижем во всем правом лагере; несмотря на все свои бестактности, он был героем дня. Через свое доверенное лицо Шейбнера-Рихтера он заставил и Гитлера подчиниться обстоятельствам. На большом смотре боевых союзов стояли рядом Людендорф и Гитлер. Публика видела в этом единение вождя и народа.

В то время Гитлеру не везло. Боевые союзы, в том числе и его штурмовые отряды, еще раз были склеены в Нюрнберге в одно целое, причем о руководстве Гитлера не было и речи. Новая организация называлась «Германский боевой союз» и состояла из «Имперского флага» капитана Гейса, из союза «Оберланд» под руководством д-ра Вебера и из штурмовых отрядов национал-социалистической партии. Тяжеловесная прокламация в стихах и прозе отвергала Веймарскую конституцию, нападала на «жалкое преклонение перед большинством», на марксизм, еврейство и пацифизм; она выступала за союзное государство в духе Бисмарка и за частную собственность и требовала смертной казни за измену отечеству.

Эта прокламация была творчеством Людендорфа. Составил ее помощник генерала по части публицистики, капитан в отставке Вейс; Готфрид Федер внес в нее некоторые национал-социалистические штрихи. Гитлер вел себя апатично. Не будь Людендорф таким мало разбирающимся в земных делах полубогом, он мог бы тогда отнять у Гитлера политическое руководство его штурмовыми отрядами; военное руководство уже раньше было отнято у него рейхсвером, потребовавшим от членов союзов уже известное нам обязательство. Так или иначе политические дела союза вел доверенный Людендорфа Шейбнер-Рихтер. Гитлер сидел в золотой клетке и изведал всю горечь высоких почестей.

Вызволить его стало теперь главной заботой его друга Рема. Сплочение боевых союзов было в сущности его делом. Новая организация должна была представлять собой не партию, а армейский корпус; но вместе с тем она должна была находиться в боевой готовности на случай политического выступления, к которому никак не удавалось в нужный момент склонить генералов. Гитлер собственно не желал всей этой военной игры, но так как он каждый раз позволял использовать себя как безвольное орудие, то в глазах Рема он являлся подходящим политическим руководителем. Итак, Рем изо всех сил старался завоевать для Гитлера политическое руководство боевым союзом.

В записке от 24 сентября Шейбнер-Рихтер выработал основную линию будущей политики Рема, т. е. овладение государственной властью с помощью переворота и в обход конкуренции из бело-голубого лагеря. В этой записке говорилось:

«Национальная революция не должна предшествовать взятию политической власти; овладение полицейским аппаратом государства является предпосылкой национальной революции. Другими словами — необходимо по крайней мере сделать попытку овладеть этим аппаратом хотя бы по внешности легальным путем; при этом мы безусловно согласны, что на этот легальный путь придется вступать под более или менее сильным нелегальным давлением… Риск будет тем меньшим, чем больше выступление будет опираться на симпатию народа и чем больше оно будет производить вовне впечатление легальности».