Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя - Скотт Стоссел

– А если я пристращусь к ксанаксу и не слезу с него до конца жизни? – спросил я. От бензодиазепинов, как известно, развивается зависимость. Резкая отмена может вызвать жуткие побочные эффекты.

– И что в этом плохого? – возразил доктор. – У меня вечером будет пациентка, которая принимает ксанакс уже 20 лет. Без него бы не выжила.

На следующем сеансе у доктора Стэнфорд я сообщил, что боюсь отказываться от ксанакса, и поделился доводами доктора Гарварда. Она посмотрела на меня как на предателя. На секунду мне показалось, что она расплачется. После это я перестал рассказывать ей о визитах к доктору Гарварду и встречался с ним чуть ли не тайком.

Доктор Стэнфорд была симпатичнее и приятнее в общении, чем доктор Гарвард, она пыталась докопаться до причин моей тревожности и видела во мне человека. Для доктора Гарварда я, кажется, был просто диагнозом (тревожность), к которому применяется шаблонное лечение – таблетки. Однажды я прочитал в газете, что его позвали лечить затосковавшую гориллу в местном зоопарке. Что он назначил горилле? Селексу, тот же самый антидепрессант из группы СИОЗС, что и мне.

Не знаю, помогло ли лекарство горилле. Вроде бы да{175}. Нужны ли после этого еще доказательства, что подход доктора Гарварда был сугубо биологическим? Наполнение (а значит, и суть) любого психического расстройства значит для него меньше, чем сам факт болезни: расстройство, не важно, у человека или у другого примата, – это медико-биологический сбой, который нужно исправлять лекарствами.

И как тут быть? Доктор Гарвард утверждает, что у меня, как у той гориллы, медицинская проблема, требующая фармацевтического вмешательства. Доктор Стэнфорд утверждает, что проблема не столько биологическая, сколько когнитивная: если скорректировать неправильности мышления (силой воли, когнитивной перенастройкой и подверганием меня моим самым главным страхам), то тревожность можно снизить. Но лекарства, которые я принимаю, не дают, по словам доктора Стэнфорд, заняться моей тревожностью как следует[111].

Время от времени я все же пытался бросить клонопин и ксанакс, чтобы подготовить почву для когнитивной перенастройки, и иногда у меня даже что-то получалось, но потом снова накатывала тревожность, и я начинал в отчаянии хлопать по карманам в поисках таблеток. Как бы ни хотелось мне излечиться, перенастроив образ мыслей, или обретя душевный покой, или просто научившись справляться со страхом, без допинга для нейромедиаторов сбои в моем тревожном мозге не исправить.

Транквилизаторы, снижая пагубное воздействие тревожности на сознание, способствуют более эффективному и координированному использованию имеющихся у человека ценных качеств. Тем самым они возвращают человеку радость жизни, возможность достижений и достоинство.

Франк Берджер. Тревожность и изобретение транквилизаторов (Anxiety and the Discovery of Tranquilizers // Discoveries in Biological Psychiatry, 1970)

Насколько изменит западную культуру засилье транквилизаторов? Не вымрет ли американский пробивной характер вовсе? Не вредно ли глушить тревогу химией?

Стэнли Йоллес, руководитель Национального института психического здоровья, на заседании Специального комитета сената США по малому бизнесу, май 1967 г.

Основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд в борьбе с собственной тревожностью к медикаментам прибегал весьма активно. Шесть из его самых ранних научных трудов посвящены благотворному воздействию кокаина, который он регулярно принимал по крайней мере 10 лет, начиная с 1880‑х гг. «При последней моей серьезной депрессии я снова принял кокаин, – писал он жене в 1884 г., – и эта небольшая доза чудесным образом вознесла меня ввысь. Сейчас я собираю материалы для хвалебной оды этому волшебному веществу»{176}. Он полагал, что исследование лечебных свойств этого препарата принесет ему славу. Считая зависимость от кокаина не более сильной, чем от кофе, Фрейд прописывал его и себе, и другим для лечения всего подряд – от нервного напряжения и меланхолии до несварения и пристрастия к морфию. Фрейд называл кокаин «волшебным лекарством»: «Я регулярно принимаю его в крошечных дозах и от угнетенного состояния, и от несварения желудка – результаты впечатляют»{177}. А еще он принимал кокаин для избавления от социальной тревожности перед вечерними салонами в парижском доме своего учителя Жана-Мартена Шарко[112]. Лишь выработавшаяся у близкого друга катастрофическая зависимость от кокаина заставила Фрейда поумерить энтузиазм. Однако к тому времени собственный опыт употребления укрепил Фрейда в мысли, что у некоторых психических болезней имеется физическая подоплека, связанная с процессами в мозге. История медицины причудлива: если в поздних своих работах Фрейд выступает основоположником современной психодинамической психотерапии, построенной на концепции, согласно которой психическое заболевание возникает из-за психологических конфликтов в области бессознательного, то монографии о кокаине помещают Фрейда в ряды основателей биологической психиатрии, где главенствует постулат, что психическое заболевание вызывается в том числе физическим или химическим сбоем в организме, который можно исправить медикаментозно{178}.

В истории современной психофармакологии немало таких же попаданий пальцем в небо, как во фрейдовских экспериментах с кокаином. Каждый из коммерчески успешных классов успокоительных и антидепрессантов, появившихся за последние 60 лет, был открыт случайно или изначально разрабатывался для лечения чего-то совершенно не связанного ни с тревожностью, ни с депрессией – туберкулеза, послеоперационного шока, аллергии – либо и вовсе в качестве инсектицида, консерванта пенициллина, промышленного красителя, дезинфицирующего средства, а то и горючего для ракетных двигателей.

Однако, несмотря на несистематичность и случайность, именно новейшая история психофармакологии сформировала наше современное представление о психических заболеваниях. Достаточно вспомнить, что ни «тревожность», ни «депрессия» – термины, прочно укоренившиеся в профессиональном и обыденном лексиконе, – еще полвека назад не существовали как медицинская категория. До 1920‑х гг. диагноз «депрессия» не ставили никому; до 1950‑х гг. мало у кого диагностировали клиническую тревожность.

Что же изменилось? Одна из версий – эти клинические категории изобретены фармацевтическими фирмами. Плод измышлений маркетологов получил конкретное воплощение в медицине.

Из этого никак не следует, что до 1950‑х гг. никто не страдал тревожностью или депрессией в современном понимании. В те или иные жизненные периоды кто-то всегда испытывал патологическую тоску и страх. Так было и тысячи лет назад, задолго до того, как термины «тревожность» и «депрессия» проникли в обиход для обозначения эмоциональных состояний и клинических расстройств. (Как выразился Сэмюэл Беккет, «слезы людские непреходящи».) Но лишь в середине прошлого века после разработки новых медикаментов, направленных на облегчение этих эмоциональных состояний, мы стали воспринимать их как болезни.

До 1906 г., пока новоявленное Управление по контролю за продуктами и лекарствами не начало требовать от изготовителей указывать состав лекарства, потребители даже не подозревали{179}, что вместе с некоторыми популярными успокоительными – «Неврозином», «Нервином доктора Майлза» (который рекламировался как «патентованное средство от нервных расстройств»), «Оздоровителем нервов» Уэллера или эликсиром «Американитис» Рексолла – принимают алкоголь, марихуану или опиум[113]. В 1897 г. немецкая фармацевтическая компания Bayer начала выводить на рынок диацетилморфин, вещество, широко применявшееся на полях сражений Гражданской войны в Америке и Франко-прусской войны в качестве болеутоляющего и средства от кашля. Новое лекарство под торговым названием «Героин» продавалось в американских аптеках без рецепта до 1914 г.[114] «Руководство Мерка» в редакции 1899 г. (по сей день не теряющий авторитета и постоянно обновляющийся справочник по клинической практике) рекомендовало опиум как стандартное средство при тревожности{180}.

Безмятежное спокойствие, с которым «Руководство Мерка», а также врачи и аптекари того времени назначали в качестве лекарств наркотические, вредные или бесполезные в нашем теперешнем понимании средства, заставляет усомниться, можно ли доверять такой же спокойной уверенности сегодняшних врачей и лекарственных справочников. Да, в распоряжении нынешних ученых и медиков имеются контролируемые эксперименты, нейровизуализация и анализы крови, а в качестве дополнительной страховки (или препоны – смотря из какого вы лагеря) – осторожничающее Управление по контролю за продуктами и лекарствами, которое не допустит медикамент в продажу без многолетнего тестирования на животных и клинических испытаний. Однако лет через 100 историки медицины, возможно, снова будут ужасаться количеству наркотических, токсичных и просто бесполезных препаратов, которыми мы массово накачиваемся сегодня.