Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи - Батист Болье

внизу

За мной пришла Брижит:

– Звонит какой-то врач, женщина. Хочет поговорить с коллегой.

– А шеф Викинг не может с ней поговорить? Я очень занят…

– Он тоже. Они с Анабель уехали по вызову. Так что, мой миленький, тебе не отвертеться…

Я схватил трубку. На другом конце провода услышал торопливый голос:

– Здравствуйте, я доктор Соль. Мне нужно сообщить вам о том, что я намереваюсь сделать. Свое мнение вы можете оставить при себе, потому что я все равно это сделаю. Сейчас расскажу и повешу трубку.

Я бы рассмеялся, если бы ее голос не звенел, словно скрипичная струна, которая вот-вот лопнет. Я стал слушать. То, что мне поведали в час ночи, меня потрясло.

У доктора Соль был пациент восьмидесяти шести лет, голова в порядке, зубы все свои, и воспоминания тоже при нем, как хорошие, так и ужасные, запечатленные при помощи татуировки на внутренней стороне запястья.

Он подошел к финалу своей жизни, но отказался умирать в одиночестве – дома ли, в больнице ли, все равно.

Так он чувствовал, так решил, такой сделал выбор. В восемьдесят шесть лет жизненный опыт так велик, а память хранит столько всего, ВСЁ напоминает обо ВСЁМ, каждая мелочь – это дата, встреча, вещь, череда добрых и злых призраков…

Кроме того, в восемьдесят шесть лет человек имеет право чего-то требовать.

Не дома.

Не в больнице.

А где же тогда? Где?

Доктор Соль говорила со мной долго: пациент в данный момент рядом с ней, вокруг темно, он спит у нее в машине. Она отменила прием на ближайшие дни.

Она отвезет его в Швейцарию, где разрешена эвтаназия – самоубийство с врачебной помощью.

Она будет держать его за руку.

Он так просил.

Она его врач уже многие годы и не могла ему отказать.

Права она или нет…

В Швейцарии они будут любоваться горами. Воспоминания Поля унесутся в заснеженные ущелья. Воспоминания печальные, радостные, о победах и горестях. Все, даже те, в память о которых он сделал татуировку.

Второй час ночи,

внизу, на выходе из отделения скорой помощи,

шеф Викинг и Анабель

Доктор Соль бросила трубку. Я не успел ничего ответить. Она не хотела ни с кем советоваться или выслушивать нравоучения – просто выговориться. Иногда разговор не хуже скорой помощи. Даже для собратьев – и сосестер – по профессии.

Все еще держа в руке трубку, я вспомнил слова Эмили Дикинсон, защекотавшие мою гипофизарную ножку: чтобы не поддаться обольщению, нужно бежать… рай – вопрос выбора.

Овидию и Эмили было что рассказать про злую судьбу, преследующую человека.

Незадолго до того в “скорую” поступил вызов: кому-то сделалось плохо на дискотеке.

Мадемуазель Шарбон, двадцать восемь лет. По свидетельству друзей, “она частенько притворяется”… Друзей ей хорошо бы сменить.

Врач скорой помощи больше всего ненавидит тех, кто притворяется. Мадемуазель Шарбон не повезло: в тот день на вызов приехал лучший из лучших врачей “скорой”. К тому же был час ночи… В сумме эти факторы сводили на нет шансы мадемуазель Шарбон. Она даже не представляла себе, что ее ждет. Устроившись рядом с “потерявшей сознание”, шеф стал объяснять Анабель:

– Вот смотри, я поднимаю ее руку, затем отпускаю. – Проделав это, он продолжал: – Если бы она на самом деле была без памяти, не сработал бы защитный рефлекс, и рука упала бы на лицо. А здесь он есть. Мадемуазель, давайте-ка открывайте глаза!

Белоснежка не послушалась.

– На теле существуют десятки болевых точек. Например, ты сжимаешь подушечку ее указательного пальца, приставляешь кончик шариковой ручки к ногтю и сильно надавливаешь. Вот так!

Мадемуазель шевельнулась, но глаза не открыла.

– Кроме того, есть одно надежное средство. Ты берешь и перекручиваешь сосок пациента.

Он кивнул медсестре, и та сделала, как он велел. Мадемуазель скрутило.

– Если пациент – женщина, то для этого этапа осмотра лучше привлечь женщину, чтобы потом не было вопросов.

Вот это да!

– Наконец, если еще остались сомнения, ты поднимаешь веко пациента и легонько щелкаешь по глазу прямо над зрачком. Раз-два, вот так! Два раза!

И щелкнул.

Мадемуазель Шарбон села, бурча что-то невнятное. Анабель расшифровала это так: “Сдаюсь! Хватит! Сдаюсь!”

Обязательно расскажу эту историю Жар-птице.

2 часа ночи,

наверху

Сильный жар. Жар-птица пылает.

Неделей раньше,

палата 7

Речь ее была сбивчивой:

– Однажды я занималась нудизмом. Теперь это невозможно, я же смотрю на себя в зеркало… Видел бы ты мои ноги тогда, в молодости… Летом надевала шорты – и была королевой! Кто-то из кожи вон лезет, чтобы привлечь парней. А мне стоило только ножкой притопнуть. Это были не ноги, а колонны храма, посвященного богине любви! Парни это чувствовали безошибочно: они в очередь выстраивались, чтобы туда зайти! Тестостерон повышает умственные способности. – Она указала на свое тело и поморщилась: – Слава богу, болезнь у меня не заразная. Иначе никто не осмелился бы ко мне подойти. Еду подсовывали бы под дверь. С пюре, жарким и смородиновым желе были бы проблемы. Пришлось бы питаться пиццей и блинчиками. Тома очень хорошо готовит. Зато ничего не рассказывает. Никогда. – По ее лицу пробежала тень. – Он молчун, говорить не любит. Я только примерно знаю, как он проводит свои дни. Не знаю, а ведь он мой сын… Он только раз рассказал мне одну историю, и все. Про девушку с эпилепсией и сковородку. Ты знаешь?

Я промолчал: эта история известна всему свету. Ее рассказывают во всех отделениях скорой помощи, однако сомневаюсь, чтобы это было правдой. Но если это все, что Тома рассказал своей матери, я, разумеется, подтвержу, что так оно и было…

Жил-был однажды внимательный молодой человек, который решил подарить своей Дульсинее букет роз.

Она обняла его за шею, дотащила до кухни, усадила на барную стойку и пожелала выказать свою признательность оральным способом.

Разумеется, приступ эпилепсии у мадам в программе милых шалостей не значился. Ее челюсти сомкнулись, словно капкан, на хвостовом отростке месье.

У него сработал естественный рефлекс: он попытался освободиться, дернулся вправо, взвыл, дернулся влево, взвыл, рухнул на пол, накрыв собой мадам, и схватил первый попавшийся предмет кухонной утвари.

Половник? Пусть будет половник. Но с половником ему не повезло. Вилка? Она оказалась маловата. Скалка? Слишком варварское орудие.

В конце концов месье выбрал идеальный предмет – сковородку.

И ну лупить мадам сковородкой по голове – слева, справа, сверху, снизу.

В результате он ухитрился освободиться.

Да здравствуют сковородки!

Ничто не устоит перед тефлоном, ни пятна, ни эпилептички.

Затем их доставили в больницу: его с травмированным пенисом, ее с тяжелейшим сотрясением мозга.

Мораль: если твоя подружка страдает эпилепсией, цветы ей дарить не возбраняется. Однако следует всегда держать под рукой сковородку. Или шприц с десятью кубиками валиума.

Тома окончил рассказ, и Жар-птица долго смеялась.

2 часа ночи,

внизу, бокс 1

Анабель, держа во рту леденец со вкусом кока-колы, осматривала Владимира, лицо без определенного места жительства, подобранного на улице в час ночи и пропитанного спиртным до кончиков пальцев. Высокая температура и боли в области таза – тревожные симптомы.

– Нам нужно взять у вас мочу на анализ. Пожалуйста, предупредите меня, когда будете готовы.

– У вас не найдется леденца? Уже года три как я их не пробовал.

– Сначала помочитесь, потом решим этот вопрос!

Прошло полчаса. Так и не пописал.

Владимир, все еще под мухой, начал потихоньку скандалить:

– Не получается. Скажи-ка, Блонди, а нельзя отопление посильнее включить? И свет выключить? А то мне покемарить охота!

Анабель удивилась:

– А почему я Блонди? У меня волосы темные!

Владимир вылупил глаза:

– Подумаешь! И что с того? Как там с моим отоплением, Блонди? Сил нет, сейчас задрыхну!

– У вас температура тридцать восемь и боли в области таза! Я не могу вас вот так оставить. Не пописаете, значит, не… – Она замялась. – Значит, не пописаете. Вот!

Прошло полчаса. Анабель, человек слова, не оставила пациента на произвол судьбы.

– Получилось?

– Слушай, Блонди, тебе никто не говорил, что у тебя с пипкой какие-то проблемы?

Было два часа ночи, и Анабель, готовая на все ради нескольких капель мочи, ответила ему в тон: