Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века - Ян Хельфант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первая антирабическая станция за пределами Франции появилась в Одессе в июне 1886 года. Вслед за ней, в том же месяце, открылась станция в Москве, а до конца года – в Петербурге, Варшаве и Самаре[96]. Благодаря этим станциям лечение бешенства стало возможно по всей Российской империи и за ее пределами. К декабрю 1886 года на этих пяти станциях получили лечение 815 пациентов, из которых умерли от бешенства только двадцать два. К 1917 году в России насчитывалось 35 станций, и прививку от бешенства получило более ста тысяч пациентов по всей стране[97].
Несмотря на широкое распространении вакцины Пастера и быстрое открытие антирабических станций по всей Российской империи, бешенство оставалось существенной проблемой как для царской, так и для послереволюционной России. В эти десятилетия выпускались многочисленные брошюры (в том числе для малообразованных читателей), в которых доходчиво рассказывалось о болезни и помещались указания, как поступать тем, кого покусали бешеные животные[98]. В некоторых публикациях подчеркивалось, что именно волчьи укусы особенно часто приводят к бешенству при несоблюдении режима вакцинации. Однако вакцина Пастера, даже не будучи панацеей от всех опасных последствий волчьих укусов, положила начало эпохе, когда бешеные животные, так устрашавшие русских людей, утратили часть своей прежней способности внушать ужас. Страх перед бешеными волками как воплощениями зла – суеверный ужас, который отразился в демонизированном описании бешеного волка Максимом в рассказе Чехова и послужил контекстом для противопоставления несчастной вдовы и ее детей бешеному волку, символизирующему полное разрушение их жизни, в рассказе Кузминской, – постепенно уступил место более современным представлениям, что волки являются не только разносчиками, но и жертвами вируса, приносящего страдания представителям других видов. В следующей главе я рассмотрю, каким образом изменилось отношение к волкам в России на рубеже столетий, когда у некоторых людей выработалось чувство сострадания к этим хищникам, которое предвосхитил Чехов, описывая промелькнувшее у Нилова сочувствие к бешеному волку.
Глава 4
Охота на волков, гуманное общество и литературная реабилитация страшного хищника
Волчица тяжело дышала: ободранные, израненные бока, на которых видно было красное мясо, бились, как пульс; высунутый из окровавленной морды язык лежал на земле, с него текла красная пена. Но, странно, глаза ее не выражали свирепости, злобы; большие, открытые, они выражали скорее тоску и недоумение. Она смотрела на людей с каким-то удивлением, словно спрашивая, зачем здесь люди, и не понимая, что такое случилось.
С. Поспелов. Травля [Поспелов 1905: 450–451]
В предыдущих главах было рассмотрено, как русские люди демонизировали волков и пытались сократить их численность при помощи псовой и ружейной охоты, а также более утилитарных методов, в том числе отравления. И сама деятельность российских охотничьих обществ, направленная на борьбу с волками, и ее законодательное закрепление в законе об охоте от 3 февраля 1892 года отразили распространенное в обществе мнение, что волки представляют собой проблему, которую следует искоренять всеми возможными способами. Однако в последние десятилетия XIX века, в одно время с появлением вакцины Пастера от бешенства и последующим открытием антирабических станций в различных частях Российской империи, начали раздаваться отдельные голоса, которые ставили под сомнение свойственную русской культуре демонизацию волков и критиковали по меньшей мере некоторые методы, употреблявшиеся для контроля над их численностью. Иногда подобные сомнения возникали у самих охотников, которые в ходе происходивших на страницах российских охотничьих журналов постоянных дискуссий о приемлемых и эффективных методах сокращения численности волков выступали против некоторых способов охоты и стимулирующих мер, о чем я говорил во второй главе. Но самые сильные сомнения по поводу борьбы с волками и даже охоты как таковой высказывались в массовой прессе и особенно в журнале Российского общества покровительства животным (РОПЖ), у которого с момента основания в 1865 году сложились непростые отношения с охотниками[99]. Основное внимание РОПЖ уделяло защите домашних животных – например, упряжных лошадей и скота – от жестокого обращения, но также оно проявляло интерес к популяции диких животных в империи. Так, и охотники, и члены РОПЖ выражали озабоченность из-за ловли силками и сетями певчих птиц для продажи и разорения деревенской детворой птичьих гнезд в период весеннего гнездования[100]. Эта озабоченность, проявлявшаяся прежде всего представителями дворянства и интеллигенции, была связана с общим беспокойством из-за изменений природной среды в сельской местности после отмены крепостного права, а также с опасениями насчет будущего российской дикой природы и диких животных; ко всему этому присоединялось осознание, что благополучие животных и судьба русской деревенской бедноты находятся в сложной взаимосвязи. Впрочем, несмотря на определенные точки пересечения, члены РОПЖ выражали категорическое неприятие некоторых аспектов российской охотничьей культуры.
Особенно решительно РОПЖ выступало против «волчьей травли», которую многие ее члены считали неоправданно жестокой. В ежемесячном журнале Общества появился ряд статей, посвященных как страданиям волков и других животных, терзаемых стаями борзых на глазах у наблюдателей, так и губительному влиянию подобных зрелищ на тех, кто при них присутствует, в особенности на молодежь и малообразованных людей. Как можно видеть, противникам травли зачастую внушали беспокойство не только страдания животных, но также возможные нравственные и психологические последствия для ее участников или свидетелей, которые или сами проявляли жестокость, или наблюдали за ней. В критике некоторых методов, используемых сельскими жителями для убийства волков, от беспорядочного использования отравы до различных «варварских» способов, описанных в публикациях РОПЖ и других источниках, также отразилась тревога о нравственности простого народа на фоне перемен, происходивших после отмены крепостного права.
Появлению проблесков сострадания к волкам способствовали также литературные и мемуарные сочинения. К таковым относятся, например, рассказ Чехова «Белолобый» (1895), ряд рассказов и статей, опубликованных в ежемесячном журнале РОПЖ и других периодических изданиях (в некоторых рассказах повествование ведется от лица самих волков), произведения о волках, принадлежащие менее значимым писателям того времени. В подобных сочинениях (одни из которых, в том числе «Белолобый», предназначались для детей, другие – для широкой взрослой аудитории, далеко не только охотников) предпринимались попытки представить точку зрения самих волков с помощью различных повествовательных техник и в разной степени выраженного антропоморфизма.
Иногда убедительные мнения против охоты высказывались самими бывшими охотниками. Так, Л. Н. Толстой перестал охотиться примерно в 1880 году (на что сам указывает в своей статье «Первая ступень»), а его ближайший сотрудник, единомышленник и редактор В. Г. Чертков окончательно решил отказаться от охоты вследствие озарения, произошедшего у него после собственноручного убийства волка. Эту главу я начну с подробного разбора статьи Черткова, вызвавшей оживленную реакцию как у охотников, так и у простых читателей. Прослеживая эту реакцию, я кратко обрисую историю РОПЖ от его основания в 1865 году до рубежа веков и уделю особое внимание его взаимоотношениям с российским охотничьим сообществом. Описав один особо примечательный способ, употреблявшийся крестьянами для убийства волков, я детально рассмотрю жаркие дискуссии
