Город на Стиксе - Наталья Земскова

Дома меня поджидали две грандиозные новости: у Томиной разыгрался новый роман, и поймали убийцу Крутилова.

Воистину, эту страну нельзя оставить ни на минуту.

О том, что убийца Георгия арестован, поведал таксист, который вез меня из аэропорта, и его рассказ полностью совпадал с версией, опубликованной в СМИ. С двадцатитрехлетним парнем, приехавшим откуда-то с севера, Крутилов, говорят, познакомился на улице, возле киоска, пригласил его к себе, у них возникла ссора, и балетмейстер был убит.

— Не повезло балеруну, — всю дорогу сокрушался водитель, — ну, ты только подумай: он этого парнишку вздумал трахнуть, а паренек-то — бывший зэк, вот так-то, милый мой, вот так-то…

Оказывается, желтая пресса подала все как есть, и не было в Городе ни одного человека, кто бы в этом сейчас сомневался. И никакой связи с «белыми рыцарями».

Даже не разобрав чемодана, я позвонила Дуняшину: что он думает по этому поводу?

— Рано еще делать выводы, — отозвался тот. — Да, кстати, я был по адресу в записке.

— Ведь просила же не ездить без меня! Ну и?

— Да чуть не помер!

— От чего?

— От страха, Лиз, от страха.

— Что, что случилось? Ты здоров?

— Почти. Только вот на больничном. Слушай по порядку. В записке точно про Нижнюю Курью. Там сохранился целый караван дачных теремов разных успешных людей позапрошлого века. Это они отстроены как терема, в стиле «ропет», было такое древнерусское зодчество, охраняются государством. Ну, приехал, искал и нашел. В записке — про дачу купца Ордина, она весной сгорела. Пришел на пепелище — точно: обрыв, весь берег обвалился, вниз листвой растет береза, из земли бьет родник. Походил, погулял — больше ничего интересного. Вдруг откуда-то свора собачья, ты представляешь, штук пятнадцать! Сначала лаяли, потом подобрались поближе, окружили и накинулись.

Бросился бежать, упал… Ну, в общем, если б не рыбак-прохожий с газовым баллончиком, они б меня сожрали.

Олег говорил нарочито беспечно, посмеиваясь, но эта нарочитость выдавала недавно пережитый ужас. И чем больше он хихикал и подтрунивал над собой, тем страшнее мне становилось.

— Но я же запретила ехать! Почему ты меня не послушал? Я знала: что-нибудь случится. Ты был в больнице?

— Был, конечно. Уколов двадцать штук вонзили.

Наскоро переодевшись, купила фруктов и помчалась к Олегу. Весь йодом перемазанный, бинтами перевязанный, Дуняшин лежал на тахте и даже переворачивался с трудом: бродячие псы искусали ему бок и чуть не вырвали клок мяса. Смотреть на него было жутко.

Вечером собрались у Жанетты — съесть привезенные мною из Испании сладости, разглядеть подарки (и той, и другой я купила парео для походов на пляж, хотя целая зима до того пляжа) и обсудить текущий момент.

Как выяснилось, приехала я к тому, от чего уезжала: объявившись на один вечер и сводив Жанну в ночной клуб, серб по имени Ивар пропал аж на четыре дня и не подавал признаков жизни. Фрониус пребывала в депрессии.

— Ты понимаешь, Жан, они как удавы. Съедят слона и переваривают до тех пор, пока не переварят, — объясняла ей Галина. — Зачем им еще что-то, когда желудок полон?

— Не поняла: какие удавы?

— Ну, я давно определила для себя: мы — сойки, а они — удавы. Любая, даже крохотная сойка весь день клюет, клюет, клюет. Чтоб получить энергию для жизни. Ну, а удав — наоборот: он заглотил и переваривает по неделе.

— Переваривает что?

— Как что? Тебя. «Проголодается» — и снова позвонит. Это — нормально.

— Но можно просто позвонить. Ты есть? Я есть. И и все.

— Нельзя звонить! Нельзя ни в коем случае, будет воспринято как посягательство на свободу и независимость — прочитала у Джона Грэя, американского психолога. Для них звонить любимой женщине без передыху — примерно то же, что звонить начальнику и поминутно спрашивать: вам нравится, как я у вас работаю?

— Да?! — подскочили мы с Жанеттой.

— Да! Но есть еще причина. Когда отношения только складываются, и формируется стереотип общения, мужчина, после каждой встречи нуждается в одиночестве, чтоб отползти в свою нору и взвесить «за» и «против». Спросить: мне вообще это надо? Мы тоже, кстати, взвешиваем. Вы сейчас на второй стадии отношений, теория которых давным-давно разложена по полочкам, чтобы такие, как мы, не изобретали велосипедов.

— Стоп, еще раз про стадии.

Галка потянулась, как кошка, подобрав полы длинной юбки, пересела с дивана в кресло и с видимым удовольствием произнесла:

— По Грею, первая стадия — это влечение. Вы выделили друг друга и стали встречаться. Вслед за ней — неопределенность, о чем мы только сейчас говорили. Человек остается один и думает: а стоит ли впрягаться? Мужчина на этой стадии обычно пропадает, и худшее, что может сделать женщина, это вызвать его на откровенный разговор и допросить: а что, мол, происходит?

— Постой, надолго пропадает?

— От двух дней до двух месяцев, которые для него пролетают мгновенно. В отличие от нас.

— Что делать?

— Ничего не выяснять. Ну, можно позвонить, «продемонстрировать хорошее расположение и настроение». Но никаких вопросов.

Третья стадия — сближение и переход в исключительные отношения, то есть когда вас только двое, и никаких параллельных связей. И лишь четвертая — секс. Жан, не первая, не вторая — четвертая! До которой проходит три месяца, а может, все четыре. И только пятая — помолвка. От влечения до помолвки — пять месяцев. И еще есть момент: если отношения сразу начались с секса, минуя три первые стадии, вслед за этим наступит откат: вы снова возвращаетесь в начало. Откат — это ссора, размолвка, в общем, временное прекращение отношений, то есть пауза, которая теперь нужна как воздух.

— Вот он, откат и есть, — вздохнула Жанка. — Уж сколько раз твердили миру!

— А паузы всегда важны как воздух, — встрепенулась я. — Все и случается только в паузы, Жанн.

— И потом, согласись, — продолжала, не слушая, Галка, — ну, не вариант этот серб, если б был вариантом, давно бы прибрали.

— То есть, по твоему Грею, если все стадии соблюдены, их непременно увенчает свадьба?

— По Грею — да. Но все зависит от намерений сторон. А первые четыре стадии проходят не все, разрывы чаще происходят на второй.

— Ну, хорошо. А у Лизаветы с Бернаро сейчас какая стадия? — не унималась Фрониус.

— У Лизы — неопределенность, и, по Грею, наш фокусник все делает отлично.

— А что он делает? — спросила я Галину.

— Тянет время, не спешит. Присматривается, то есть.

— По-моему, так ничего этого нет, — попыталась я прикончить тему Бернаро. — книга ему понадобилась — вот и все.

После второй коробки южных сладостей и моего краткого отчета о рабочем визите на берег Средиземного моря перешли к к Галкиному роману, вспыхнувшему на маскараде.

Предметом романа оказался тридцатипятилетний инженер завода авиадвигателей по имени Леонид, который только что вернулся из трехлетней командировки в Индию и, как Чацкий, попал на наш бал. В местной действительности Чацкого-Леонида потрясло все — от открывшихся на каждом углу суши-баров и стеклянно-бетонных торговых центров (как у больших) до резко поредевшего за такой срок круга знакомых, которые либо уехали, либо женились, либо сидели за компьютером и играли в войну. Галке так и не удалось постичь, за каким чертом ее новый знакомый подался в эту Индию на такой срок (он твердил про какие-то обстоятельства), но одно было очевидно: «индус» вцепился в нее с первого танца и, отрицая Джона Грея, звонил пять раз в день и назначал свидания, словно боясь, что Галина исчезнет.

После душераздирающей истории с Аркадием, который, как серб-евроремонтник, не подавал признаков жизни, это было более чем приятно, но когда по истечении неполных двух недель свежий кавалер вознамерился познакомить ее с родителями, тетей и бабушкой одновременно, Томина обмерла и задумалась.

— Нет, девочки, здесь что-то не то, — медленно поедая дольки инжира в меду, — в третий раз протянула Галина. — Мужчина, если он нормальный, — как черт от ладана несется от серьезных отношений. А он с квартирой, между прочим.

— С квартирой? Очень хорошо. Постой, как выглядит он, наш индус?

— Не Аполлон… Но симпатичный. И, я б сказала, без особенностей. Метр восемьдесят рост. С залысинами, но не лысый. Смотрит отчего-то исподлобья.

— Метр восемьдесят — очень хорошо. Выше, чем санитарная норма. А вес?

— Жанн, я не взвешивала.

— Ну, толстый?

Томина оскорбилась:

— Но вы же видели, когда он подходил! Не толстый, не облезлый, не зануда.

— Стандарт номер один. Не обижайся, Галь, но, может, этот Чацкий путем общения с тобой хотел бы обрести утраченный контекст? Три года в этом возрасте не шутка.

— Нет, рано делать выводы пока что, — вступилась я за неизвестного мне Леонида, которому предстояло заново осваивать Город. — Предлагаю устроить смотрины.