Город на Стиксе - Наталья Земскова

Пришпиленный иголками, на стене красовался план моей будущей квартиры, который Бернаро изобразил в Испании, телефоны глухо молчали.

Разговор с Фоминым поселил во мне противоречивые чувства, особенно взволновала эта его ранняя картина.

Я ходила с тряпкой по комнате, бестолково тыкаясь во все углы. Попойка ночью в галерее — история в эстетике Эдгара По. Но! Что-то в этом было. И все время в голове крутилась пластинка: провинция, центр, гений места и жертва злодейства, отмена «правила Москвы»… Закрывая глаза, я пыталась сосредоточиться, разобраться во всем этом, но цепь никак не выстраивалась, звенья ее не желали сцепляться, словно кто-то пытался мне что-то сказать, все кричал и не мог докричаться.

— Я пойму, я подумаю, я догадаюсь, я умная, — обещала я этому кому-то и снова ходила по кругу: провинция… центр… гений места.

Все эти мысли и настроения жили во мне ровно до утренней планерки понедельника, где моего Фомина (закончила, привязав себя к стулу!) благополучно отложили в долгий ящик, а меня отправили «на дело» — писать про треснувший сверху донизу гипермаркет. Тема была не моя, а коммунальщика Коли Барашкова, но Коля Барашков дней десять в месяц пил горькую, и пара из этих запойных десяти дней аккурат приходилась на каждый отдел. Вяло и без толку поспорив об этом с редактором, я прихватила фотокора и поехала на место: сделаем снимок, напишу к нему сто пятьдесят строк. Но не тут-то было. Гипер, занимающий два квартала, был оцеплен ОМОНом, ибо, как только гигантское здание закрыли, народ ломанулся туда во всю прыть. В числе прочих за забором остались и СМИ, к которым командировали вице-мэра Тущенко — заговаривать зубы.

Не в силах разжечь в себе интерес к причинам возникновения трещины, — как у нас строят, все знают, — я уныло обозревала окрестности бывшего исторического центра, отправленного под нож и закатанного в асфальт три года назад ради этого треснувшего новомодного сарая, выстроенного Новым Городским Олигархом. Здесь можно было купить все — от еще шевелящей плавниками рыбы до неведомых местному люду артишоков, от фешенебельных шуб до повседневной одежды на рубль ведро. Но народ-то ходил не за шмотками. Народ ходил за «иллюзией центра» и ощущением того, что «теперь, как в Москве, как в Европе»: в Гипере простиралась аллея искусственных деревьев, бил фонтан, гоняли зеркальные лифты, шумели залы с фаст-фудом, фаст-досугом, фаст-дизайном. И пахло чем-то нездешним, забугорным. Что в этом было плохого? Ничего… Кроме того, что бес потребления выиграл у Города очередной раунд за место под солнцем.

Пока Тущенко обещал сообщить выводы экспертной комиссии, обменялись новостями со Сверкальцевой: пешего истукана отлили, камни наши выкинули на помойку — скоро открытие «Татищева с яйцами». Потом Глафира отошла звонить и жаловаться, что журналистов не пускают на место события, а я отвлеклась на затрапезного мужичка в кедах и ковбоечке, который бойко доказывал что-то невозмутимому тучному дядьке, тыча коротким пальцем в пожелтевший газетный листок:

— А я что говорил, а? Вот, читайте! — И, не дождавшись, пока тот соизволит прочесть, продекламировал наизусть дрожащим от волнения голосом:

— «Воды закованного в трубу Стикса взломают и смоют эти чертоги в назидание нашим потомкам»!

Трогательно потешный вид мужичка в кедах невольно привлекал внимание, а выдернутая из контекста выспренняя фраза заставила обернуться к нему несколько голов сразу. Но тут Сверкальцева дернула меня за рукав:

— Лизавета, пошли, я договорилась! — И, забыв про мужичка, я юркнула в приоткрывшийся на секунду фрагмент забора вслед за Глафирой, ее оператором и моим фотокором. Преодолев пустынную автостоянку перед Гипером, мы подошли к зданию, поглядели на трещину, вблизи казавшуюся совсем безобидной, потоптались на месте и вздрогнули от долетевшей фразы:

— Растет по миллиметру за неделю. Блин, если так пойдет, ёкнется к чертовой матери.

Охранники гипермаркета, вышедшие покурить на солнышко, нимало не шифруясь, во всех деталях описали нам положение дел, которое и точно было скверным. Как выяснилось, трещина наметилась еще весной, когда сходил снег, ее маскировали, но потом она стала расти и давать ответвления, за которыми пока что лишь в ужасе наблюдали. Наш фотокор, сняв эту красоту и отдельно, и вместе с парнями в форме, умчался в редакцию: он свое дело сделал.

А я, прогулявшись туда-сюда, вернулась за забор и снова наткнулась на мужичка в ковбойке, который уже оброс несколькими слушателями, вяло внимавшими его рассказам про Стикс и трубу.

Очередной городской сумасшедший… Впрочем, в ясных и озорных его глазах я прочла нечто такое, что заставило подойти и зачем-то спросить:

— А причем здесь мифический Стикс?

От такой удачи мужичок оторопел, на миг потеряв дар речи, громко крякнул и поглядел на меня так, словно это я была не в себе.

— Вы, простите, откуда свалились? — резво спросил он меня и, не дожидаясь ответа, продолжил, чтобы слышали остальные: — Стикс — никакой не мифический, а самый что ни на есть реальный, он течет тут вот, под нами.

Я посмотрела на гладкий асфальт, на своего собеседника, потом опять на асфальт. Покровительственно улыбнувшись, мужичок с удовольствием потопал по нему кедами и пояснил:

— Вы молодая, не знаете. Да еще приезжая? Точно, приезжая. Дело в том, что здесь течет речка Стикс, которая берет начало в районе кинотеатра «Кристалл» и впадает в Егошиху на подступах к кладбищу. Да-с, под землей три километра с гаком. Речушка, большой ручей, но, знаете, своенравная! Сорок лет назад горе-архитекторы загнали ее в трубу — значит, чтоб не мешала, — но того не учли, что в земле-то труба может лопнуть. А она и лопни. Нельзя здесь было строить ничего, тем более высотки! Не представился, — спохватился он вдруг, — Скарабеев Мелентий Петрович, краевед, так сказать, по призыву души. Вас как звать-величать?

— Елизавета… Федоровна, — сказала я и поднесла к глазам его газету.

К моему изумлению, это была не какая-нибудь многотиражка или предвыборная однодневка, а выдерживающий санитарную норму «Вечерний вестник», где подвалом стояла статья «На берегах Стикса», подписанная Меленти-ем Скарабеевым.

— Если уж по правде-то, Елизавета Федоровна, — зашептал мне Мелентий Петрович, нагнувшись и понизив голос, — не в инженерных ошибках тут дело! — Почесав затылок, он отвернулся, раздумывая, можно ли мне доверять такую важную информацию, и, видимо, решив, что можно, тихо прошептал: — Да-с, в мистике-с! Мстит он, Стикс, за такое к себе отношение. И не только к себе. И не только!

— Но позвольте, — опять зачем-то спросила я, — это что, официальное название — Стикс?

— Да куда уж официальнее, милая! Возьмите любой справочник, прочтите. Изначально, правда, у него было другое название — Акулька, но в одна тысяча семьсот восемьдесят четвертом году образованное городское общество обратилось в Думу с прошением о переименовании этой речки, которое и было принято. Есть, правда, «императорская» версия: Акульку, мол, в Стикс превратил Александр Первый во время своего визита. Но подумайте сами, на кой царю наши проблемы? Да еще какая-то Акулька!

В словах Мелентия Петровича засквозила очевидная городская легенда, вдруг поманившая своей интригой, но в моей голове ворочались тонны непереплавленной руды будущей книги мага, которая тянула совсем в другую сторону. Отработаем тему Коли Барашкова по минимуму, обойдемся официальной версией — и довольно.

— Мне пора, я пойду, до свидания, — вернула я газету Скарабееву и спрятала блокнот в сумку. Но Мелентию Петровичу было явно жаль терять собеседника. Смешно припрыгивая в своей легкой китайской обувке, он зашагал рядом, объяснив, что свободен и готов проводить. Дружно ругая городские власти, мы дошли до трамвайной остановки, которая ни с того, ни с сего оказалась вдруг перекрыта — трамваи стояли, как вкопанные, — и мне ничего не оставалось, как продолжать вынужденный марш. Конечно, это был сигнал поддержки Скарабееву, который тут же сориентировался:

— А хотите, пройдемся вдоль Стикса, до устья? Вам все равно в Разгуляй, и так даже короче. — Он прочитал в моих глазах сомнение и поспешил успокоить: — Вы не бойтесь, меня здесь все знают. Паспорт вон, посмотрите, с пропиской… В ВООПИКе состою сорок лет.

Членство в ВООПИКе — Всероссийском обществе охраны памятников искусства и культуры — решило дело. «Отчего не пройтись, — подумала я, — а в Разгуляе сяду на троллейбус».

Мелентий Петрович предложил идти напрямки, сквозь дворы, и минут через двадцать мы уже подходили к Егоши-хинскому некрополю, который обогнули козьими тропами, прошли по узкому мостику и оказались у небольшой канавки, поросшей камышом и редкими кувшинками. Здесь порхали блестяще-синие стрекозы, мягко шелестела осока, заросли ивняка давали рваную тень, куда радостно сочилось последнее летнее солнце, образуя беспечное импрессионистское полотно, от которого захватывало дух.