Невинность - Дин Кунц

Мы прочитали о грядущем буране в газете, во время одного из полуночных визитов в библиотеку, и приготовились к ночи осмотра достопримечательностей, предвкушая красоту засыпанного снегом города. В теплой одежде под дождевиками на флисовой подкладке, в сапогах, перчатках и балаклавах, с капюшонами, закрепленными липучками под подбородком, мы в прекрасном настроении поднялись на поверхность.

В первый час нашей экскурсии увидели много замечательного, особенно нам запомнился квартал, в котором располагался кафедральный собор Святого Сатурния Тулузского[12]. Церковь и связанные с ней здания занимали целый квартал на широкой плоской вершине Кафедрального холма. Гранитные ступени вели к трем входам в собор, каждый с двумя бронзовыми дверьми под пятилистной аркой. Две готические башни поднимались так высоко в ночь, что их шпили иной раз полностью исчезали в падающем снегу.

На улице появились сани, которые тащила лошадь, размерами не уступающая клейдесдалю[13]. Приглушенные снегом удары железных копыт и звяканье колокольчиков на упряжи подтвердили, что нам все это не привиделось. Очень уж необычно смотрелись на городской улице канадские сани на четырех человек, запряженные лошадью. Одна пара расположилась на переднем сиденье, вторая на заднем, одетые, как персонажи Диккенса: женщины в капорах и пышных платьях под пелеринами, руки прятались в меховых муфтах, мужчины в пальто и цилиндрах, с яркими шарфами на шее. Мы подумали, что они давно планировали такую поездку, ради шутки, и нам нравилось, что люди могут затратить столько усилий исключительно ради того, чтобы повеселиться. Мы помахали им руками, они – нам, и сани повернули на запад, вдоль вершины Кафедрального холма.

Вдохновленные этим зрелищем, мы с отцом затеяли игру в снежки, в полуквартале от церкви. Играли, смеялись, из наших ртов вырывались клубы пара, когда из-за угла выехал полицейский внедорожник и покатил к нам.

Возможно, патрульные хотели только предупредить нас, что нельзя играть посреди улицы, даже если транспортный поток меньше, чем после Судного дня. Возможно, их тревожило, что мы можем повредить один из припаркованных у тротуара автомобилей, случайно подхватив с мостовой камень и запустив вместо снежка в ветровое стекло.

Мы и им помахали руками, показывая, что понимаем их озабоченность, прошли мимо двух автомобилей на тротуар и зашагали на север. Но наше дружелюбие не произвело на них впечатления. Они не проехали мимо, но, поравнявшись с нами, направили на нас мощный фонарь, а из динамика раздался голос: «Пожалуйста, остановитесь».

Когда моя мать выставила меня из дома, моя жизнь покатилась по склону холма перемен, но мне куда больше понравились двенадцать лет спокойствия и стабильности, которые обеспечил отец после того, как спас меня от сожжения. Случившееся в последующие несколько минут напоминало уже не склон, а крутой обрыв, с которого меня сбросили в темноту. Я не смогу вспоминать это без боли.

37

Сидя в «Ленд Ровере», окруженный городом, я подумал, что падающий снег теперь выглядит зловеще, словно я перенесся в тот самый буран, во время которого погиб мой отец, и ветер, за шесть лет обогнув землю бессчетное число раз, на этот раз вернулся за мной.

– Смерть Клер изменила Уолтера, – поделилась со мной Гвинет, когда мы направлялись в убежище, где она укрылась, покинув квартиру у Берегового парка. – Жестокость ее убийства, за которым последовал позорный приговор «невиновны», обозлила его.

Из троих насильников, Оркотта, Саббато и Клеркмана, последний был сыном многолетнего президента профсоюза городских полицейских и пожарных. Пресса и все городские власти сходились на том, что связи семьи Клеркмана никоим образом не помешают управлению окружного прокурора подготовить обвинительное заключение и провести процесс.

Как выяснилось в ходе судебных заседаний, в документах о передаче и обеспечении сохранности вещественных доказательств указывалось, что чепчик и трусики медсестры нашли среди остальных ее вещей на берегу пруда. Полицейский, который взял их у Вербины и оформил соответствующий протокол, уже вышел на пенсию и уехал в другой штат, а состояние его здоровья не позволило вызвать его в суд повесткой. По причинам, так и оставшимся без объяснений, прокуратура точно знала, что вещественные улики и соответствующие протоколы не подменялись. Более того, адвокат защиты предположил, что тетя Оркотта, Вербина Оркотт, заявлявшая, что нашла эти предметы одежды, сама могла подложить их в цветочный фургон, чтобы очернить своего племянника, которого ненавидела и считала законченным наркоманом. Разве она не думала, что ее муж слишком наивен и щедр по отношению к племяннику? Разве они не спорили о деньгах, которые он давал племяннику? Разве ее муж не подал на развод, узнав, что она передала в полицию так называемые улики? Вызванная свидетельницей, Вербина показала под присягой, что в суде ей показали совсем не те чепчик и трусики, которые она нашла под сиденьем в кабине фургона, но при безжалостном перекрестном допросе иногда путалась в показаниях.

Хотя в первоначальных заявлениях пресс-секретаря полицейского управления упоминалось, что на найденном матрасе обнаружены следы ДНК троих обвиняемых и жертвы, к тому времени, когда начался суд, прокуратура заявила, что следов ДНК жертвы и Оркотта на матрасе не обнаружено вовсе, а оснований утверждать, что найдены следы ДНК Клеркмана и Саббато, недостаточно. Поскольку тело медсестры плавало в пруду долгие часы, вода затекла в каждое отверстие. Заместитель коронера показал под присягой, что он не смог найти в трупе ДНК преступника. По какой-то неуточненной причине самого коронера среди свидетелей обвинения не оказалось.

При таких вроде бы жалких уликах дело никогда бы не дошло до суда, если бы не признание Саббато. На суде обвиняемый заявил, что написал признание, потому что два допрашивающих его детектива угрожали и психологически мучили его и он написал признание, опасаясь за свою жизнь. При этом они не позволили ему позвонить адвокату. Два психолога показали под присягой, что коэффициент интеллекта у Саббато ниже среднего и он страдает от комплекса неполноценности, а потому забитый и пугливый даже в самых обыденных жизненных ситуациях. Правда, они не зашли так далеко, чтобы утверждать, что Оркотт и Клеркман дружили с убогим Саббато исключительно по доброте душевной, но намекали на такое благородство.

Детективы, которые допрашивали Саббато, Хайнс и Корсо, закадычные друзья, давая показания, не стали отпираться, признав, что надавили на обвиняемого. После того как присяжные вынесли вердикт «невиновны», обоих детективов на год отстранили от службы, оставив без содержания. Но, пусть они лишились средств к существованию, на их жизненном уровне это никак не отразилось. Более того, они сняли квартиру в Лас-Вегасе, где и провели большую часть года, наслаждаясь всеми благами, которые мог предложить этот город. После чего вновь приступили к своим обязанностям, раскаявшиеся и ступившие на путь исправления.