Невинность - Дин Кунц

– Откуда ты знала Уолтера? – спросил я.

– Мой отец провел в больнице несколько дней с кровоточащей язвой. Жена Уолтера была его дневной медсестрой. Очень хорошо о нем заботилась. Он продолжал с ней перезваниваться и после того, как его выписали из больницы. Когда она умерла еще молодой, через два года после папы, я убедила моего опекуна использовать часть унаследованных мною денег для создания фонда на обучение ее и Уолтера детей.

– Уолтер надеялся, что ты возьмешь на себя расходы по жизнеобеспечению этой девочки?

Гвинет покачала головой.

– Он не знал, чего хотел, когда позвонил мне. Просто сказал, что, по его мнению, она совсем не овощ.

– Он же не доктор.

– Нет. Фельдшер. Но он также сказал, что есть в этой девочке что-то особенное. Не мог определить, что именно, но это чувствовал. И он провел меня в ее палату после полуночи, когда в больнице людей мало и я могла не бояться, что рехнусь от их присутствия.

– Ты никогда не рехнешься, – заверил я ее.

– Бывает, когда я на грани, – возразила она.

Я указал на вялую руку ребенка, которую Гвинет держала в своей.

– В ту ночь ты тоже к ней прикоснулась?

– Да. Не знаю, как мне это удалось, но прикоснулась.

– И ты думаешь, что она особенная?

– Да.

– Почему?

Она наклонилась, чтобы поцеловать девочке руку.

– Не могу сформулировать, кем я ее воспринимаю. Но уверена, что должна защищать ее, пока она не очнется и не скажет нам свое имя.

– В том, что она очнется, сомнений у тебя нет.

– Никаких. Я уверена, несмотря на это… – Мягким движением она отодвинула льняные волосы с левой стороны головы девочки, открыв вмятину от виска до лба, метку какого-то монстра, расписавшегося не пером, а тяжелым и тупым предметом.

– Как девочка сюда попала?

– Я расскажу тебе за обедом. Не хочу больше доставлять неудобств Уолтеру и его семье. Подожди меня на переднем крыльце, пока я поговорю с Джанет и Корой.

Я спустился в прихожую. Кто-то уже выключил телевизор. В одиночестве я стоял в теплой тишине, в широкой арке, которая вела в гостиную, нервничая оттого, что нахожусь в четырех незнакомых мне стенах, но тем не менее наслаждаясь домашним уютом.

Слева от арки, на полочке, горела свеча в подсвечнике из прозрачного стекла, закрытого перфорированной крышкой, с тем чтобы не начался пожар, если подсвечник случайно упадет на мягкий ковер. Поставили свечу перед маленькой нишей, чтобы она освещала фарфоровую статуэтку Святой Девы.

Я прошел в гостиную, чтобы рассмотреть фотографии, которые обрамляли этот домашний алтарь. Увидел женщину, и камера сумела запечатлеть не только ее красоту, но также доброту и ум. Поблескивали серебряные рамки, на которых мастер выгравировал узор из роз.

На крыльце я встал у ступенек и наблюдал, как ветер ваяет из снега призрачные фигуры, меняет их форму, когда они летят сквозь тень и свет ближайшего уличного фонаря. Голые ветви кленов стучали одна о другую, выбивая какой-то идиотский ритм, скрипели, словно ступени лестницы, сработанной плотником-неумехой.

Через минуту появилась Гвинет, закрыла за собой дверь, подошла ко мне.

– Как я понимаю, все в порядке. Ничего плохого с тобой не случилось, так?

– Все было плохо, хуже, чем я ожидал, но не в том смысле, как мне представлялось.

– Пошли, мне должны позвонить, но пока мы пообедаем.

Уже в «Ровере», когда она завела двигатель, я нарушил затягивающуюся паузу:

– Жена Уолтера, она хорошо заботилась о твоем отце?

– Как я слышала, она хорошо заботилась обо всех.

– Она не просто умерла, ее убили, так?

– Да.

– Ее звали Клер?

– Значит, ты об этом знаешь.

– Их было трое. Они бросили ее в пруд в Береговом парке. Словно какой-то мусор.

Горячий воздух поступал через вентиляционные решетки, отгоняя холод. Мы сидели молча. Не глядя друг на друга, не соприкасаясь, но близко.

– У Райана Телфорда репутация, – заговорила она, – респектабельность, хорошее образование, престижная должность, но он такой же, как те трое. Сделает что угодно. Для них всех важно только одно – власть. Верховодить другими, говорить им, что они должны делать, брать, что захочется, использовать любого, унижать, ломать, заставлять повиноваться, отнимать веру в справедливость, вгонять в отчаяние, подводить к мысли, что надежды нет и никогда не было. С прошлой ночи Райан знает, что я для него угроза. Он не может этого допустить. Он уже многого достиг и не собирается останавливаться.

– Может он узнать об этом доме?

– Не думаю. И о том месте, где я сегодня проведу ночь, – тоже. Но, с учетом его связей, ни в чем нельзя быть уверенным. Я бы не стала просить тебя оберегать девочку. Твои возможности ограничены, и такая просьба – перебор.

– Твои возможности тоже ограничены, но ты для нее сделала многое. Я бы тоже как-нибудь справился. Но до этого не дойдет. Ты можешь доказать, что Телфорд вор?

– На сбор доказательств ушло время, но теперь они у меня есть. Доказательства – самое легкое. Кому мне их представить? Это пазл, в котором не хватает половины элементов.

– В полицию.

– Полиция, управление окружного прокурора, суды – везде есть хорошие люди, Аддисон. Но коррупции хватает и там. Это уже не тот город, каким он когда-то был. Все говорят о правосудии, но не может быть правосудия без правды, а ныне правда признается редко и зачастую презрительно отбрасывается. Это болото, а деньги – зловонная жижа, немалая их часть – грязные деньги и растрачиваемые деньги налогоплательщиков, и в этой жиже барахтается больше людей, чем ты можешь себе представить. Если доказательства попадут не в те руки, они пролежат под сукном, пока уже ничего не смогут доказать, а у меня появится гораздо больше врагов.

…Когда мы отъехали от тротуара, снег валил, будто пепел с горящего над головой невидимого неба. Город потускнел, несмотря на яркость огней, его миллионы комнат не обещали безопасности.

36

Отец умер в такую же снежную ночь. Улицы закрылись для движения по причине забастовки рабочих департамента уборки улиц и вывоза мусора, с которой трусливый мэр не сумел справиться. Снегоочистительные машины не вышли на улицы, точно так же, как мусоровозы. В тот раз снегопад не сопровождался ветром, поэтому толстый слой снега покрывал все горизонтальные поверхности, гладкий, как сливочный крем. Защитные козырьки светофоров обрели белые колпаки, из-под которых глаза циклопов светили красным, желтым или зеленым, конечно, если светофоры вообще работали. Разъезжавшие по городу несколько черно-белых внедорожников с эмблемой полиции и полноприводных «Скорых» эти сигналы игнорировали и пересекали перекрестки без остановки.