Стихи и поэмы - Константин Фофанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1897
ПОЭЗИЯ — БОГ
Посвящается памяти
А. С. Слуцкого
Когда его судьба не мучила суровоИ в небеса мечты волшебные влекли,Как часто повторял он с детства это слово:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли”.
Тогда он жизнь любил и веровал так страстноВ поэзию, в добро, в свободу и любовь,Что даже родичи подшучивали властноИ на его восторг — нахмуривали бровь.
Он с ранних лет стал петь, все больше о небесном:О вечности, любви, о грезах и цветах;Он в мире не хотел исчезнуть неизвестным,Кончина ранняя вселяла тайный страх.
Наивный юноша, он думал, что со славойБогатстве и почет к нему вернутся в дверь,И вот чрез тридцать лет, с мучительной отравой,С отчаяньем в груди, терзается теперь.
Меж тем как где-нибудь в заброшенном селеньиСчастливый юноша досужим вечеркомВосторженно твердит в его стихотвореньиСозвучья легкие, склоняясь над столом;
Меж тем как стих его, затверженный украдкой,Девица юная строчит в альбом подругИ говорит о нем в мечтах с улыбкой сладкой:"Как счастлив, кто создал такой волшебный звук!
Должно быть, он красив и смелым взором ясен.О если бы его увидеть, хоть вдали!..И это потому, что мир мечты прекрасен:Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”
А он, создатель строф, волнующих так нежно,Певец восторженной любви и красоты, —Нахмурен, голоден, одет всегда небрежно,Не может выбиться из бед и нищеты.
Подруга, что, пленясь прекрасными строфами,С ним разделяла жизнь, насмешливо ушлаИ музу прокляла, игравшую сердцами, —Затем что бедностью истерзана была.
Ей надоело жить в священных недостатках,Блестящей прозою ее с ума свели;И шепчет вновь она в алмазах и перчатках:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”
Поэта же язвят то клеветой, то сплетней.Укоры рвутся с уст и сердце боль щемит.О, лучше б жизнь прожить глупей и незаметней,Чем вечно ощущать позорный жар ланит!..
Вот и теперь идет он городом огромным;Вновь скоро Рождество и скоро Новый год.Морозит… Снег хрустит… И силуэтом темнымПоспешно тень его озябшая идет.
Повсюду суета… Движение на рынках…Пред конками толпы, разносчики кричатИ машут новыми журналами в картинках.Весь в белом инее Александринский сад.
Здесь бюстов много есть писателей-собратьев…Счастливые! Им нет забот земного дня!И крепко держит их мороз в своих объятьях,Но крепче их металл — без крови и огня!
И, голову склонив, как бы пугаясь дали,Певец "Светланы” здесь… Остановись, внемли!Ты видишь письмена на сером пьедестале:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”
А дальше в золотом шеломе Исаакий,Адмиралтейства шпиц вознесся, как стрела.Мороз крепчает все… Торопится не всякий.И медленно толпа на Невский поплыла.
В редакции тепло. Свет льется из камина.Конторщики гремят "ренгтонкою”… ЧасыУныло тикают. К нему идет мужчина,Изящен, надушен, закручены усы.
"У нас довольно есть из вашего… К тому же,Редактор обещал не помещать стихов…Авансы не даем: дела у нас все хуже!” —Раскланялся, сказал: "pardon” — и был таков!
И вот поэт опять на улице холодной.Движенье, суета… Зажглись огни вдали…И едут, и идут… И мыслит он, голодный:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”
Толкнулся в новую редакцию. В ней — то же.И подозрительно курносый господинСмотрел через очки, как будто думал: боже,Уже не сыщик ли от кружковых дружин?
Зашел к приятелю… Тот хмурится — без денег,Бранит издателей, пальто стащил в ломбард.Опять схватил бронхит, бродя весь день без денег,И не на что побрить проросших бакенбард.
И вот поэт идет к приятелю другому…Тот — как сапожник пьян и потчует вином.Напился и поэт. Идет, шатаясь, к дому.И на ночлег попал он в полицейский дом.
Он бредит, он не спит, он брошен в яму волчью,Косматые тела вокруг него легли,И шепчет кто-то злой, с иронией и желчью:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”
Сочельник… В окнах свет. Повсюду на витринахСверкает мишура для елочных прикрас.Как шумно в улицах! Как людно в магазинах!Трамваи движутся… Уже десятый час!
Нет денег ни гроша у бедного поэта,Все строго косятся, смущаяся его.И в озлоблении он думал: песня спета!..Не нужен никому! Не надо ничего!..
И, грустный, он пришел в холодную каморку.Насмешливо глядят портреты со стены,Как будто говорят: глодай сухую корку!Забудь, забудь свои осмеянные сны!
И, в бешенстве рукой бессильно потрясая,Бросает он в огонь тетради прошлых днейИ говорит, смеясь: "Да, муза дорогая,Поэзия есть зверь, пугающий людей!”
А ночь уже плыла над городом блестящим,Спокойно ночь плыла над льдистою рекой,Плыла над рощами, светила мерзлым чащам,Светила кладбищу усопшею луной.
И там, на небесах, в созвездиях Медведиц,В лучистом бисере, в сверкающей пылиСеребряных миров, услышал песнопевец:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”
1900
Переводы
Вильям Шекспир
Сонеты[2]
107.
Ни собственный мой страх, ни дух, что мир тревожит, Мир, замечтавшийся о будущности дел, Любви моей года определить не может, Хотя бы даже ей готовился предел. Смертельный месяц мой прошел свое затменье, И прорицатели смеются над собой, Сомнения теперь сменило уверенье, Оливковая ветвь приносит мир благой. Благодаря росе, ниспавшей в это время, Свежей моя любовь и смерть мне не страшна, Я буду жить назло в стихе, тогда как племя Глупцов беспомощных похитить смерть должна, И вечный мавзолей в стихах, тобой внушенных, Переживет металл тиранов погребенных.
108.
Что может мозг создать, изобразить чернила, Как может передать мой дух восторг любви, Что нового сказать; где творческая сила, Чтоб выразить любовь и качества твои? Ничто, мой юноша прекрасный, — но порою Счастливо повторять я каждый день готов Все то же самое молитвою святою: Твоя любовь во мне, в тебе моя любовь. То вечная любовь, ее не разрушает Стремленье времени завистливым серпом, Перед морщинами она не отступает И старость делает навек своим пажом, Предчувствуя, что мысль любви родится там, Где внешностью любовь подобна мертвецам.
109.
О нет, не говори, что сердцем пред тобою Я изменил, хотя слабей в разлуке пыл. Скорей расстануся без страха сам с собою, Но не с душой, что я в тебе похоронил. Любовь моя — очаг, и если я скитаюсь, То возвращаюсь вновь к нему, как пилигрим; Сам приношу воды, с дороги омываюсь, Стирая пятна, пыль, — и греюсь перед ним. И если есть во мне те слабости, так трудно, Так горячо у всех волнующие кровь, То и тогда не верь, чтоб мог я безрассудно Растратить без тебя всю страсть и всю любовь, — И верь — вселенную я ни во что не ставлю, Тебя, о роза, я одну люблю и славлю.
Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих