Фиалковое зелье - Валерия Вербинина

– Очнулся! – вопит Балабуха. – Ей-богу, очнулся!

– Я же говорил! – ликует Август. – Я говорил, он молодец!

Он бросается к кровати, чтобы обнять Владимира, но не учитывает, что между ним и Гиацинтовым расположился одноногий столик, на котором стоят какие-то микстуры, чашки, порошки… Разумеется, Август натыкается на столик, и все, что находилось на последнем, со звоном, треском и скрежетом летит на пол.

– Ну, ты… – свирепеет артиллерист. – Убить тебя мало, честное слово!

Владимир делает попытку приподняться, но у него начинает так колоть в груди, что он вынужден отказаться от этой мысли.

– Что со мной произошло? – спрашивает он.

Его друзья тревожно переглядываются.

– Ранили тебя… – наконец нехотя выдавливает из себя Балабуха. – Чуть не убили!

– А где носок? – спрашивает Владимир.

На этот раз друзья переглядываются уже с озадаченным видом.

– Носок? Какой носок?

Владимир объясняет. Говорить ему трудно, дыхания не хватает, но главное он все-таки успевает сообщить… Жаровкин… тайник… chemin´ee… Носок, а в нем – листки… Где они?

– Вот оно что, – угрюмо произносит Балабуха. – А мы-то никак не могли сообразить… Никаких листков тут не было.

Значит, все погибло. Все пропало… все, все… Предатель в посольстве… он учуял, что Владимир что-то обнаружил… последовал за ним, тяжело ранил его и забрал листки… после чего, конечно, уничтожил их.

– Кто в меня стрелял? Вы выяснили?

Друзья сконфужены. Нет, им этого выяснить не удалось… В ту ночь почти все были на своих местах, кроме Адлерберга – он уехал на прием к австрийскому императору.

– А пистолет? Тот, из которого в меня стреляли?

Один из пистолетов посланника. Оказывается, у него их целая коллекция… Он ее не запирает… Любой мог взять…

– Значит, служащие посольства меня нашли…

– Нет, – возражает Добраницкий. – Это я… Служащие ничего не слышали… Эта комната находится в отдалении от остальных.

– Да, он ушел от Розенов вскоре после тебя, – говорит Балабуха.

Добраницкий пожимает плечами.

– Я хотел вас помирить… Мне показалось, вы поссорились… а я не люблю, когда мои друзья ссорятся.

– Доктор сказал, – вмешивается Балабуха, – если бы не он, ты бы так и умер там, на полу… Твое счастье, что он сразу же позвал людей.

Владимир выдавливает из себя улыбку.

– Спасибо, Август… – говорит он очень тихо. – Спасибо.

Дерево за окном… красивое, золотое… Солнце, тепло… хорошо.

– Какой сейчас месяц? – спрашивает Владимир.

– Да уже август… – отвечает Балабуха, незаметно вытирая набежавшую слезу. – Мы тут при тебе сидели, знаешь… как няньки…

– Сиделки, – поправляет Добраницкий, подбирая с пола погибшие порошки и осколки посуды.

– А еще она была, – произносит артиллерист глуховатым голосом.

Владимир поднимает веки и смотрит на него, не понимая.

– Кто она?

– Ну… Антуанетта. Очень переживала за тебя… просила как следует за тобой следить…

Владимир ничего не отвечает. Добраницкий тем временем ухитряется пораниться об острый осколок стекла, с воплем роняет все, что успел собрать, трясет рукой в воздухе и наконец, как маленький ребенок, сует порезанный палец в рот. Балабуха делает страшные глаза.

– Август, – негромко говорит Владимир, – брось тут возиться… Принеси мне лучше, знаешь… льда и полотенце… Что-то мне не очень хорошо.

– Ага! – кивает Август и бросается к двери. – Я мигом!

Когда он ушел, Владимир сказал гиганту:

– Знаешь что, Антон Григорьич, притвори-ка как следует дверь… Есть серьезный разговор.

«Его превосходительству

военному министру графу Чернышёву

от особого агента Сотникова.

Совершенно секретно.

Донесение.

Имею честь доложить вашему превосходительству, что известный вам господин Г. недавно поставил под угрозу всю операцию, порученную мне вашим превосходительством. По чистой случайности ему удалось обнаружить в камине тайник, заготовленный почившим в бозе господином Жаровкиным, после чего он с непростительным легкомыслием дал неизвестному лицу подстрелить себя. В результате бумаги Жаровкина, в которых вашему преданному агенту была такая нужда, оказались утрачены, а сам господин Г. лежит при смерти, и доктора не надеются на его выздоровление. Скажу вашему превосходительству со всей откровенностию, я не знаю, долго ли еще я смогу работать в таких условиях, когда господа Г. и Б. то и дело перебегают мне дорогу и своими дурацкими действиями беспрестанно сводят на нет все мои возможности».

Резолюция военного министра на донесении агента Сотникова (начертано собственноручно):

«Имею честь доложить вам, милостивый государь, что вы есть совершеннейший осел. С самого начала операции все успехи принадлежат непутевым господам Г. и Б., но никак не вам. То они по чистой случайности выходят на верный след, то – по чистой опять-таки случайности – находят тайник с бумагами. Заявляю вам, что я не намерен долее терпеть ваше разгильдяйство. Если дело будет продолжаться так и дальше, можете по приезде на родину подавать прошение об отставке.

Засим остаюсь, милостивый государь,

благосклонный к вам

граф Чернышёв».

Глава 22

Тихим августовским вечером Добраницкий возвращался в российское посольство из очередного увеселительного заведения. Постукивая тросточкой по камням мостовой, он как раз собирался перейти улицу, когда мимо промчалась тяжелая карета, чуть не раздавив его. Август едва успел отскочить обратно на тротуар.

– Вот мерзавцы! – крикнул он, оправившись от испуга и грозя уехавшей карете тросточкой. – Тоже мне, лихачи венские! Ездят, как… в Москве какой-нибудь!

Сильно рассерженный, он продолжил свой путь. На углу к нему подошел любезный франт в белых лайковых перчатках.

– Простите, сударь… Не подскажете, который чае?

– Сейчас, – сказал Август и взялся за цепочку от часов. В следующее мгновение кто-то схватил его сзади за руки, не давая пошевельнуться, а франт извлек из кармана остро наточенный нож.

– Караул, убивают! – заверещал бедный Август и, изловчившись, что есть силы приложил лбом в лицо франта с ножом. Тут сзади подскочил третий ночной гуляка. Это был верзила огромного роста, и кулаки у него, судя по всему, оказались тяжеленные. От его удара тот, кто держал Августа за руки, охнул, стукнулся головой о стену и упал навзничь. Франт, видя, какой оборот приняло дело, бросил нож и кинулся бежать не разбирая дороги.

– Сволочи! – кипятился Август. – Мазурики! Спасибо вам, любезный господин, что вы… Ой, Антон Григорьич?

– Ну, я, – хмуро ответил гигант. – Ты что, много выиграл сегодня? Почему они на тебя набросились?

– Понятия не имею, – признался Август. – Кроме часов, у меня ничего при себе не было.

– Ладно, там разберемся, – буркнул Балабуха. – Эй ты, вставай! – И он носком ботинка пошевелил неподвижно лежащее тело второго убийцы.

– Заснул он, что ли? – пробурчал гигант, когда распростертый на мостовой человек не пожелал встать даже после хорошего пинка. Август подошел поближе и вгляделся в лицо лежащего.

– Ой, – сказал он, после чего встал на колени и взял руку неизвестного. – Пульса нет! – Он приложил ухо к его груди. – Сердце не бьется. Похоже, вы его, Антон Григорьич, до смерти уходили.

– Да я его только разок и стукнул! – рассердился Балабуха. – Что за хлипкий пошел народ, в самом деле!

– Ну да, – подтвердил Август, изучив струйку крови на виске пострадавшего, – а он головкой о стену и тю-тю.

– Так он что, умер? – поразился Балабуха.

– Начисто, – подтвердил Август, после чего быстро поднял свою трость с мостовой и вскочил на ноги. – Знаешь что, Антон Григорьич, лучше нам быстренько отсюда сматываться. Венская полиция убийств не жалует, а ты все-таки при посольстве числишься, тебе в такую историю влипнуть и вовсе не след.

– Да, в самом деле, лучше нам в посольство прямиком вернуться, – подтвердил Балабуха и взял Добраницкого за ворот.

– Да вы что, Антон Григорьич? – поразился тот. – Зачем…. Ой!

Но гигант, не слушая его возражений, поволок его за собой.

– Вот придем сейчас к Владимиру, – задушевно посулил он, приподняв Августа в воздух, чтобы тот не угодил ботинками в лужу, – ты ему все и расскажешь.

– Я – расскажу? – прохрипел Август, болтая ногами в полуметре над мостовой. – О чем?

– Об этом гусе гусарском с двумя пальцами, с которым ты час назад так задушевно общался, – угрожающе сказал Балабуха. – И обо всем остальном тоже.

– Послушайте, Антон Григорьич, – захрипел Добраницкий, барахтаясь в воздухе, – клянусь, я все расскажу! Но это не то, что вы думаете!