Призвание Рюрика. Посадник Вадим против Князя-Сокола - Василий Седугин

– Да. Они наводят порчу. Человек, пораженный черными заговорами, вдруг начинает ощущать необъяснимую тревогу, впадает в подавленное состояние, ни с того ни с сего начинает смеяться или, наоборот, плакать. Ему перестает везти в делах. Мы снимаем с них порчу.

Вадим слушал, удивлялся. Конечно, знал, что такие люди есть, но сейчас впервые встретил колдунью.

Вечером пришли родители Нимилявы. Марашка[4], так звали хозяйку, сразу подошла к Вадиму, стала справляться о самочувствии. Потом размотала льняные тряпки, внимательно оглядела раны, сказала удовлетворенно:

– Заживают. Хорошо заживают. Сейчас смажем мазью, она очень помогает.

Ему подали в кровать глиняную чашку с мясом и репой, сами сели за стол, тихо разговаривали. Вадим и раньше много раз был в семьях финнов, любил это миролюбивое, кроткое племя. Всегда они были приветливы, спокойны, незлобивы. Жили тихо и незаметно. К пришедшим на их земли славянам относились доброжелательно, по-соседски помогали и делились, чем могли. Между славянами и финнами сразу установились дружеские отношения, молодежь водила совместно хороводы, женились и выходили замуж, не различая рода-племени. И вот сейчас сидела семья, и слышалась неторопливая, мягкая речь, будто журчал между камушками ручеек, а Вадим чувствовал себя среди чужих, незнакомых людей так, будто прожил с ними долгие годы.

Через пять дней Марашка сказала ему:

– Надо потихоньку вставать, сколько сможешь ходить. Чтобы раны срослись так, как надо. Иначе болеть будут потом.

Двигаться было тяжело, будто изнутри кто-то ножом резал, но Вадим преодолевал боль и сначала по избе, а потом возле дома начал делать небольшие прогулки. Через неделю он, к большой радости Нимилявы, совершал длительные переходы. Она сопровождала его все время. Сначала они стали посещать земляничные и брусничные поляны, расположенные возле дома. Ягод на них было немного, настоящие участки, с которых запасались на зиму, располагались далеко, но на еду и здесь хватало.

– Потом покажу грибные места, – говорила она, медленно ступая босыми ногами по усыпанной сухими сосновыми иголками и шишкам песчаной земле. – Их иногда встречается столько, хоть косой коси.

– И вы посещаете одни и те же места?

– Да. Но иногда находим новые. Я их по запаху определяю. Идешь по лесу, и вдруг в нос бьет запах, насыщенный сыростью и плесенью. Останавливаешься и начинаешь ходить вокруг и обязательно нападаешь на россыпь грибов. Это такое приятное занятие!

– И далеко приходилось забредать от дома?

– Конечно! Иногда увлечешься и в такие чащи попадешь, в каких никогда не бывала.

– А как находишь свой дом?

– Когда наберешь ягод или грибов, поворачиваешь к дому и возвращаешься.

– И никогда не плутала?

– Никогда.

– Когда светит солнышко, это понятно. Но вдруг весь день пасмурно?

– Все равно. Иду и прихожу домой.

– Но как у тебя это получается?

– Сама не знаю. Наверно, Тапио помогает.

– Тапио? Это кто, добрый дух?

– Бог леса. Он живет со своей женой Миэликки, они вместе помогают охотникам и всем жителям леса. Для них мы оставляем на пнях мелкие подношения. То лепешку, то кусок хлеба, или еще чего-нибудь. А он платит нам добром, защищает от злого духа Хийси.

– Ты когда-нибудь видела их?

– Конечно. Особенно когда темно становится в лесу. Тапио и Миэликки тенями между деревьев скользят, дорогу указывают. А у Хийси глаза злыми желтыми огоньками блестят. За ним не ходи, он в болото и трясину заведет и погубит, а потом еще долго хохотать станет.

– И ты слышал такой хохот?

– Несколько раз. Аж мороз по коже пробегает.

– А какие еще духи в лесу обитают?

Нимилява подумала, ответила:

– Удутар, дева тумана. Внезапно опустится с неба, окутает все кругом, идешь и на деревья натыкаешься…

– А она – злая или добрая?

– Когда как. После нее в низких местах грибы растут лучше. Но может с дороги сбить, завести в чащобы. Лучше с ней не связываться, не заигрывать. А просто сесть под деревом и подождать, пока она уйдет.

– Забавно. У нас бог леса есть, Лешим зовут. Он соединяет в себе и доброго и злого духа. Может человека выручить, но и погубить. А вот духа тумана я не знаю.

Как-то Нимилява предложила:

– Хочешь послушать глухариный ток? Меня однажды папа водил, с тех пор тянет слушать эту забавную птицу.

Вадим, конечно, согласился.

Они встали перед рассветом, еще в темноте, тихонько оделись и отправились в лес. Впереди шла Нимилява, Вадим следом. Он шел и удивлялся, как в такой темноте, которая стояла почти осязаемой плотной пеленой, можно не ошибиться и находить верную тропку.

– Глухари селятся в сосновых борах и смешанных лесах, – тихо говорила она. – Питаются они хвоей сосны, а со второй половины лета – ягодами черники, голубики, брусники, морошки и клюквы.

– Значит, мы должны выйти на одну из ягодных полян?

– Мы пойдем на окраину соснового болота. Там глухарки устраивают гнезда и выводят птенцов. В тех местах и располагается глухариный ток.

Наверху в кронах деревьев слегка просветлело. Нимилява вдруг остановилась, прошептала:

– Пойдем тихо-тихо. Скоро будем на месте.

Они стали красться среди мелколесья. Наконец Нимилява присела на сухом бугорочке, движением руки пригласила его занять место рядом с ней. Они затаились. Сначала где-то недалеко что-то легонько скрежетнуло и умолкло, как будто кто-то потер одним камешком о другой. А потом началось торопливое скрежетание, которое то усиливалось, то уходило куда-то вдаль. И вдруг появился заговорный вкрадчивый шепоток, какой бывает у волхвов, когда они предсказывают человеческую судьбу, но делают это наедине, только одному человеку. И так, чередуясь, продолжалось без перерыва некоторое время, и Вадим слушал не дыша, очарованный необыкновенной, магической глухариной песнью…

После этого утра почувствовал Вадим особую близость с Нимилявой, будто прикоснулся к чему-то заветному, сокровенному, разделил с ней таинственное и загадочное.

Рядом с домом располагалось небольшое озеро. Вадим порывался поплавать на лодке, но Нимилява не соглашалась: лодка могла качнуться и разбередить раны. Наконец согласилась.

Вадим осторожно вошел в лодку, сел на корму. Нимилява взялась за весла, и они поплыли. Стояло удивительно тихое солнечное утро. От отраженного голубого неба озеро казалось бездонным, и у Вадима захватывало дух, когда он смотрел вниз, где в насыщенной голубизне плавали белые облака.

Его охватила истома, он сполз на дно, растянулся в полный рост и закрыл глаза. Лодка неслышно скользила по гладкой поверхности озера, только поскрипывали уключины весел, навевая дремоту. Вот так бы и плыть всю жизнь, ни о чем не думая, ни о чем не заботясь. Может, остаться здесь, в лесу, в этом доме, рядом с Нимилявой? За эти дни он привязался к ней, она стала близкой, почти родной. Она тоже не отходила от него, ее глаза говорили, что он ей небезразличен. Зачем возвращаться в Новгород, в эту кутерьму, где ожидали тяжкие государственные заботы, равнодушие и холодность Любонеги, любовь которой он не смог купить ни страстными ласками, ни щедрыми подарками?..