Современная семья - Хельга Флатланд

для хаоса. Если знать Эллен не так хорошо, можно было бы подумать, что она абсолютно спокойна, — но Эллен никогда не бывает абсолютно спокойной, и это ее выдает. Она притворяется, и я чувствую себя смелее.

— Просто мне кажется, что мы вдруг почти перестали общаться, — говорю я.

Как обычно, я ничего не жду от Хокона, и тут становится ясно, что это противостояние с Эллен и я считаю виновной именно ее, ведь Хокон слишком маленький, чтобы понимать или отвечать за что бы то ни было, — я ловлю себя на этой мысли и внимательно смотрю на него, тридцатилетнего ребенка с пороком сердца. Нет, он заслуживает не больше сострадания, чем мы, чем все остальные.

— Почему вы оба отдалились? — спрашиваю я у Хокона.

— Я не отдалился, — протестует он. — О чем ты вообще? Это же ты перестала выходить на связь.

Мое отчаяние и тревога пытаются прорваться в гневе.

— Вот именно! — теперь я говорю громче. — Видишь, что бывает, если я перестаю звонить? Наступает тишина. Это о чем-нибудь говорит тебе, Хокон? А? Ты-то вечно дожидаешься, когда тебе позвонят, пригласят на ужин, все тебе организуют.

— Хватит, Лив, тебе надо успокоиться, — вмешивается Эллен.

— Это не мне надо успокоиться, а вам надо осознать!

— И что же мы должны осознать? — Эллен выглядит искренне заинтересованной.

— Что вы, как всегда, взвалили на меня всю ответственность. За все. Вы воспринимаете как должное, что я все беру на себя. И продолжаю это делать даже теперь, а вы сидите тут, будто ничего не случилось, — говорю я, хотя на самом деле мне хочется закричать: неужели вы не боитесь потерять меня, как я боюсь потерять вас?

— Я не воспринимаю это как должное, к тому же это неправда — я часто сама выхожу на связь, — отвечает Эллен.

— Да, но ты не берешь на себя ответственности, никогда, никакой, ты никогда не предлагаешь нам встретиться втроем, и не ты приглашаешь на ужин — этого не делает ни один из вас, а теперь вы предоставили мне отвечать и за это. — Я почти кричу.

— За что за это? — спрашивает Хокон.

— За всю эту ситуацию. Вы просто исчезли и дожидаетесь, пока я наведу порядок, чтобы вам самим не пришлось разбираться ни с мамой, ни с папой, ни с хаосом, который они создали. Они разрушают все, что было нашей жизнью, и, растоптав нас, идут дальше, не оглядываясь. И никто не хочет признавать или хотя бы задуматься над тем, что мы жили во лжи, — кричу я в отчаянии и замечаю, что размахиваю руками, но не могу их удержать.

Оба выглядят ошарашенными, на минуту становится тихо.

— Нет, Лив, мы не жили во лжи, и даже если мама и папа решили развестись, мы остаемся сами собой, мы же сидим здесь вместе, втроем, — произносит Эллен. — И на самом деле я довольно часто разговариваю и с мамой, и с папой, общаюсь с ними, может быть, даже больше, чем ты, насколько я знаю.

По-видимому, все больше общаются между собой, чем со мной. На это невозможно ответить, такая модель мне незнакома, мы поменялись ролями.

— Кроме того, они сами создали эту ситуацию, — продолжает Эллен. — Ты ничего не сумела бы сделать, Лив. Мама с папой должны нести ответственность за свои решения, и, честно говоря, похоже, что особенно мама твердо уверена насчет развода и начинает новую жизнь.

Эллен многозначительно смотрит на меня.

— Почему именно мама? В чем заключается ее новая жизнь? — спрашиваю я, переводя взгляд с Эллен на Хокона и обратно; я нервно сглатываю.

— Ну, я имею в виду этого… как его? Мортен? — Эллен обращается к Хокону.

Хокон кивает. Мой внутренний ребенок восстает против взрослого здравого смысла и побеждает, я почти не могу дышать. Как об этом узнали Эллен и Хокон? Почему мама решила рассказать им, а не мне?

— Боже мой, прости, я думала, ты в курсе, — поспешно добавляет Эллен, заметив мою реакцию.

— И потом, они не вместе, — Хокон пытается сгладить неловкость.

— Они просто друзья, — выговаривает Эллен, пародируя бабушку; она смеется, пытается шутить, чтобы поднять нам настроение, но ни я, ни Хокон не реагируем.

Из меня выпустили воздух. Внезапно я понимаю, что все это время верила: они справятся, кризис пройдет, все пройдет.

Я думаю об Олафе, который остался дома, о том, удалось ли ему уложить Хедду. Потом представляю себе папу, одиноко сидящего в своей квартире. Я не в силах собраться с мыслями.

Попрощавшись с Эллен и Хоконом, иду в бар в район Грюнерлёкка. Звоню Хьерсти, моей подруге, которая только что развелась с мужем; она была одной из немногих, с кем я общалась в последние недели. И больше никому не рассказывала о разводе, не решаясь взглянуть в лицо собственного страха, увидеть возникшие из-за него трещины; к тому же я была уверена, что все это временно.

Сообщаю Хьерсти, что у мамы теперь новый мужчина, хотя Хокон и объяснил потом, что мама вовсе не рассматривает его в качестве возлюбленного и ее скорее смущает то, что все происходит так быстро. Я не нахожу у Хьерсти ни малейшего сочувствия: она внушает мне, что надо перестать быть такой эгоисткой и порадоваться за маму. «Будь взрослой», — говорит она. Я вяло соглашаюсь, но не придаю никакого значения ее словам — это стремление оправдать собственный выбор.

Мне совершенно не хочется идти домой, и я заказываю еще пива. Мне не удалось сказать Эллен и Хокону то, что я планировала. Ведь это не мы развелись, собиралась сказать я, нам надо держаться вместе. Я воображала, как буду утешать их, успокаивать, помогу им расставить все на свои места. А получилось наоборот: это я паниковала и пребывала в заблуждении, полагая, что Эллен и Хокон чувствуют то же самое, что у нас должно быть одинаковое восприятие ситуации, что основания их жизни тоже рассыпались вдребезги, — но только ты, говорю я себе, только ты оказалась настолько глупой, чтобы выстроить свою жизнь на иллюзии чего-то настоящего, а Эллен и Хокон давным-давно все раскусили. Я быстро пью, чтобы заглушить стыд.

Подходит мужчина и просит разрешения сесть рядом со мной. Я показываю на ближайший стул у барной стойки, хотя за нами много свободных столиков. Он заказывает пиво, проверяет свой телефон и спрашивает, как прошел мой день. Я смеюсь. Он согласно кивает.

— Да, все это абсурдно, конечно, — говорит он, показывая мне на экране телефона статью о выборах.

— Абсурдно то, насколько мы озабочены выборами в США, — отвечаю я; в