Внутренний враг - Рон Хаббард

Офицер открыл дверь камеры и ушел. Я включил освещение. Тик-Так проснулся, увидел меня и заплакал. У него был прилично помятый вид.

— Шесть кошмарных недель в этом кошмарном звездолете, с этим кошмарным экипажем мерзавцев, которые все лезут и лезут к тебе, — проныл он. — А теперь и вы! — Слезы так и струились по его красивой мордашке.

Я влепил ему пощечину. Терпеть не могу гомиков. Меня от них тошнить начинает. Сама мысль о двух мужчинах, занимающихся любовью, может заставить меня позеленеть!

— У меня две открытки, — сказал я. — Одна для тебя, а другая — для Милашки. Если вы по возвращении не пошлете их по почте, ваших матерей убьют.

Ручьи слез превратились в реки.

— Поэтому, если хочешь, чтобы эти открытки продолжали поддерживать «волшебную» почту, — продолжал я, — ты перестанешь хлюпать и расскажешь мне все — четко и ясно.

Он попросил разрешения сходить в туалет. В арестантской камере не слишком-то много возможностей для личного уединения, поэтому мне пришлось повернуться к нему спиной.

Наконец он взял себя в руки — то есть, сидя на каменном выступе, всхлипывал, отчего вздрагивало все тело. Наконец он успокоился.

— Мне нужно знать все, что говорил и делал лорд Эндоу с той поры, как я покинул планету, — сказал я. — Давай рассказывай!

— После вашего отлета я там оставался всего лишь десять дней! — заныл он.

— Никаких уверток! Начинай!

— Как только он меня увидел, то сразу и говорит: «Ах, какой милый!» А потом говорит: «Что-то брючки на тебе тесноваты. Пойдем-ка ко мне в спальню, и я…»

— Нет, нет, нет! — закричал я. Терпеть не могу гомиков! Мужчины, предающиеся любви друг с другом… Кровь от этого сворачивается! — Мне нужно знать самое существенное! Важные сведения!

— Ах, важные! Он сказал, что я намного красивей его ординарца, поэтому он сразу же отправил этого парня снова на Флот. А я и правда красив! Как-то ночью Эндоу сказал…

— Тик-Так, — оборвал я его самым ужасным голосом, какой только смог изобразить. — Политические. Мне нужны политические, а не гомосексуальные сведения!

Он снова заплакал, и мне пришлось ударить его по щеке. Наконец, встав ему, лежащему на спине, на грудь коленом и приставив к его горлу пистолет парализующего действия, я начал получать от него сведения.

Кажется, Ломбар при посредничестве Эндоу начал вырабатывать у нескольких членов Великого Совета привычку к стимуляторам и депрессантам — метедрину и морфину, якобы «помогающим при ревматизме». Все терапевты в Дворцовом городе занимались торговлей наркотиками и жаждали успеха в этом деле.

Наградив мальчишку еще парой тычков и пощечин, я выудил еще кое-что. Ломбар прослышал о законе Гаррисона, принятом Конгрессом США в 1914 году (земная дата), регулирующем изготовление и продажу наркотических средств, и стал настаивать на принятии его Великим Советом, чтобы немедленно засадить за решетку любого, кто будет подрывать его монополию на торговлю наркотиками. Выращивание мака на любой планете Конфедерации Волтар должно наказываться полной конфискацией земельного участка, мака, суровыми штрафами и пожизненным заключением. Синтезирование «скорости» или другого подобного наркотика из группы стимуляторов должно повлечь за собой высшую меру наказания. Должна быть одна лицензия на все виды наркотиков, и принадлежать она должна Ломбару. Очень умно. Точно так поступили корпорация ИГ Барбен и Роксентер. Ломбар явился хорошим учеником примитивных цивилизаций.

Помимо еще нескольких незначительных мелочей, это, пожалуй, и все, что было известно Тик-Таку о Великом Совете.

Я позволил ему расслабиться и уже потянулся к почтовым открыткам, как вдруг во мне проснулось подозрение. Он выглядел самодовольным — в духе гомиков. А гомиков я терпеть не могу. Доверять им нельзя!

Да, я вынул открытки, но затем сделал вид, что хочу их разорвать.

— Не надо! — завизжал он, глядя на меня с ужасом.

— Ты знаешь больше, — сказал я.

Он лихорадочно соображал, затем начал говорить:

— Все это не относится к Великому Совету или Эндоу. Только к Ботчу.

Ага! Он о чем-то умолчал. Я сжал кулаки.

— Нет-нет, — взмолился он. — Я расскажу! В тот же день когда вы отбыли, я видел Ботча — он сидел в своем кабинете и посмеивался про себя. И он кое-что сказал.

Силы небесные! Смеющийся Ботч! Да этот начальник конторских служащих, этот старый дурак в жизни никогда не смеялся. Вот уж, наверное, ужасное зрелище!

— И что же он сказал?

— Мне это было непонятно. Но это касалось вас. Ботч разговаривал сам с собою, он говорил: «Подделка! Вот это да! Вот это да! Замечательно! Подделка! Гриса за это казнят!»

Я похолодел. У Ботча есть против меня улики? Но какие? Единственная подделка, за которую немедленно могли бы казнить, — это сфабрикованная подпись императора на документе! И тут до меня дошло. Эти двое (…) мастеров по подделке в отделе 451 раскололись! Они рассказали Ботчу о тех двух документах, которые я показывал графине Крэк, добиваясь, чтобы она повлияла на Хеллера и убедила его покинуть планету.

Это точно! Меня могут казнить!

Ботч мстит из ревности!

Что делать?

Эти два документа — единственные экземпляры, спрятаны на теле графини Крэк, смертельно опасной графини Крэк, которая никому не позволит прикоснуться к себе! Которая убьет любого, кто осмелится протянуть к ней руки, за исключением Хеллера.

Голова у меня шла кругом. Нужно было время, чтобы подумать! Я снова положил открытки в карман. Тик-Так взвыл, словно от мучительной боли. Я вышел из камеры. Ждущий снаружи офицер стражи признался:

— Во (…)! Слышал я в свое время разных скандалистов, но этот… Теперь понятно, почему его привели в цепях!

— Запри его снова, но держи наготове, — приказал я и пошел по туннелю к себе.

Дело было крайней важности. Судьба просто играла со мной, она уже занесла над головой топор! Что делать, что делать? — неотступно сверлила мысль.

Мой старый учитель, преподававший в Аппарате курс «утилизация мозгов», бывало, говорил: «Когда туземцы опустят вас в кипящее масло и начнут протыкать копьями, тогда самое время приступать к сбору данных» Я прислушался к его совету.

Вечер продолжался. Я сидел у себя в кабинете и пытался думать. Мое внимание привлек видеоэкран. Звука не было — на время отсутствия я его обычно отключал. Я включил звук.

Помех у Хеллера в номера не было. Там собралась компания: Вантаджио, Изя, Бац-Бац и, конечно же, сам хозяин. Время, похоже, было как раз предобеденное. У Вантаджио на коленях лежал большой атлас, открытый на карте мира. Сначала я подумал, что он оседлал свою любимую лошадку — политическую-науку.

— …Вот что такое «демократический процесс»: политики дают народу то, чем сами не владеют, для того, чтобы их избрали. Сечешь, малыш?

Хеллер кивнул. Бац-Бац сказал, что без виски не понять.

— А коммунизм, — продолжал Вантаджио, — это когда народу запрещается что-либо иметь, чтобы комиссары могли заграбастать все, что им хочется. Вот основные различия между демократией и коммунизмом. Сечешь, малыш?

— Да, — отвечал Хеллер. — Политическая наука — замечательный предмет.

— Верно, — согласился Вантаджио. — Политика — это главным образом хапанье, и политическая наука дает вам хороший шанс хапнуть первым.

Изя оглядел собеседников с извиняющимся видом и попросил:

— Прошу вас, нельзя ли нам вернуться снова к Генеральному плану?

Я насторожился. Я знал, что «Генеральный план» есть нечто такое, о чем мне следует знать больше. Раньше я не уловил его сути.

— Многие ли из этих стран, — продолжал Изя, — зависят от голосов избирателей?

Вантаджио взял атлас и, повернув его так, чтобы присутствующие могли лучше видеть, показал пальцем:

— Давайте для начала возьмем Англию…

Начались помехи. Какой-то (…) дипломат возвращал себе юность под жарким искусственным солнцем на синтетической траве! Я пожелал, чтоб песок застрял у него в волосах! Я отключил звук и хотел уже набросить на экран одеяло, когда вдруг понял суть услышанного. Я, как вы понимаете, находился в очень взвинченном состоянии. Я был у Ботча в руках — вещь достаточно скверная, но мне также грозила императорская казнь. Можно было бы подумать, что угроз на одну ночь вполне достаточно, но я вдруг осознал, что есть еще одна!

Хеллер мог добраться до меня!

Там, в номере, они явно разрабатывали тайный заговор. Хеллер изучал политическую науку, и причина тут могла быть только одна. Если они намерены установить господство над всеми странами мира — а Вантаджио ясно дал понять, что они готовы овладеть Англией, — то Хеллер станет во главе объединенных военных сил планеты и, зная, что я пытался его убить, использует их только для одной цели — схватить меня! Это полностью перевешивало чашу весов в его пользу и заставляло меня принять немедленное твердое решение.