Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - Сергей Сергеев

Федор Алексеевич ввел при дворе дресс-код по польскому образцу. Его младший единокровный брат заставил переодеться в европейское платье и сбрить бороды все дворянство и армию; купцы и крестьяне вынуждены были от этого нововведения откупаться. Петр регламентировал дискриминацию старообрядцев, за свой легальный статус обязанных платить двойной налог и носить особые красно-желтые нашивки – «козыри» на одежде (ничего не напоминает?).

Податное бремя и раньше было неподъемно – Петр обложил налогами все, что только можно, вплоть до бород, бань и дубовых гробов, введя к концу царствования подушную подать, собираемую не с имущества, а с лица – «души мужеска пола» (от подушного оклада были освобождены только дворянство и духовенство). Налоги на душу населения в его правление увеличились в среднем в три раза. Народ от такого «людодерства» стал массово разбегаться, перепись 1710 г. зафиксировала уменьшение количества дворов почти на 20 % по сравнению с переписью 1678 г. Общая сумма недоимок с 1720 по начало 1726 г. составила 3,5 млн руб. при ежегодном подушном окладе в 4 млн. Чтобы препятствовать передвижению крестьян, для них был резко ужесточен паспортный режим: они теперь имели право отлучиться на заработки на расстояние 30 верст лишь с письменным разрешением своего помещика, а свыше 30 верст – с паспортом от земского комиссара (местный выборный чиновник из дворян).

К этому добавились многочисленные экстренные повинности, например участие в строительстве Петербурга или рытье каналов. Вот что писали в челобитной царю реальные прототипы «массовки» «Епифанских шлюзов» Андрея Платонова, мобилизованные на строительство канала между Волгой и Доном: «Мы, холопы твои и крестьянишки наши в те годы у твоего, Великий Государь, корабельного и бригантного дела и адмиралтейского двора строения во время пахотное, и жатвенное, и сенокосное в домишках своих не были и ныне по работе ж и за тою работою озимаго и ярового хлеба в прошлом и нынешнем годах мы и крестъянишки наши не сеяли, и сеять некому и нечем, и за безлошадьем ехать не на чем, а который у нашей братьи и крестьянишек наших старого припасу молоченой и немолоченой хлеб был, и тот хлеб служилые и работные люди, идучи на твою, Великого Государя, службу и на Воронеж на работу, много брали безденежно, а остальной волею Божьей от мышей поеден без остатку, и многое нам и крестьянишкам нашим такие служилые и работные люди обиды и разоренье чинят».

Военные траты и при Федоре Алексеевиче были огромны – более половины расходного бюджета; при Петре они в среднем составили две трети оного, а в некоторые годы доходили до 83 %. К Московскому царству некоторые публицисты и историки любят применять метафору «военный лагерь», но именно в петровское царствование она стала реальностью. Гигантская, благодаря рекрутской повинности, сменившей спорадические наборы «даточных людей» и поставившей под ружье чуть ли не каждого десятого русского крестьянина, армия не распускалась и в мирное время (впрочем, последнего и было-то от силы пара лет). Она расквартировывалась почти по всем губерниям, выбивая из местного населения предназначенную как раз на войсковые нужды подушную подать. Избавленной от квартирантов за дальностью оказалась только Сибирь, но ее русские обитатели должны были денежно обеспечивать полки, размещенные в Прибалтике.

Собственно война – это главное, что интересовало «работника на троне», она и потянула за собой большинство его скороспелых реформ. И не надо думать, что Петр был вынужден воевать. В Северной войне именно Россия выступила агрессором. В конце 1690-х гг. «шведы, имея многочисленные внешнеполитические проблемы в Германии и на датских границах, стремились по возможности не доводить конфликт с Россией до войны» (Е. В. Анисимов). В 1697 г. Швеция даже подарила России 300 железных орудий для войны с Турцией. Вступив на престол, Карл XII сразу же выслал посольство в Москву с обещанием «все договоры с Россиею свято хранить». Кроме того, нападение на Швецию было еще и вероломным: буквально в день начала войны (19 авг. 1700 г.) русское посольство привезло Карлу XII царскую грамоту с заверениями в дружбе.

Победой над Швецией, столь дорого оплаченной – ни много ни мало разорением страны, Петр явно не собирался ограничиваться. Лишь только закончилась Северная война (1721), начался Персидский поход (1722). О дальнейших планах императора поведал один из его сподвижников А. П. Волынский: «По замыслам его величества не до одной Персии было ему дело. Ибо, если б посчастливилось нам в Персии и продолжил бы Всевышний живот его, конечно, покусился достигнуть до Индии, а имел в себе намерения и до Китайского государства, что я сподобился от его императорского величества… сам слышать». Так что недаром Петр не распускал армию и ввел идущую на нее подушную подать (1724) в, казалось бы, мирное время.

Тотальная милитаризация жизни страны накладывала неизгладимый отпечаток и на ее гражданское управление, которым также руководили в подавляющем большинстве военные. Вот, например, какие методы применял для проведения переписи населения 1721 г. (от которой, зная ее фискальный характер, многие укрывались) в великолуцкой провинции некий полковник Стогов: «Чинил многие обиды, посылал многократно офицеров и при них драгун и солдат по многому числу в уезды в шляхетские домы, и забирали днем и ночною порою дворян и жен их и привозили к нему… и держал тех дворян и жен их под крепким караулом в казармах многое время; також… людей и крестьян ста по два и по три человека… держались в казармах… многие числа под жестоким караулом. И, держав под караулом, многих дворян пытал; также из людей и крестьян многих пытал же, от которого его за караулом многого числа людей от тесноты и от жестоких его пыток, как шляхетства, так людей и крестьян безвременно многие и померли. И от таких его Стогова обид великолуцкой провинции обыватели пришли в великий страх, бить челом и доносить на него не смеют».

Правительство и прежде активно вмешивалось в экономику – Петр придал ей едва ли не плановый характер. До 1719 г. государство вообще монополизировало практически все отрас ли хозяйственной жизни, распоряжаясь ею по своему усмотрению. Русский экспорт был отдан в руки иностранцев. Московское купечество оказалось буквально задушено высокими налогами, государственным регулированием цен, разнообразными повинностями. Для того чтобы сделать из только что основанного Петербурга главный порт страны, «пришлось совершенно убить торговое значение Архангельска» (В. И. Пичета), сначала запретив возить в него большинство товаров с тем, чтобы русские купцы две трети последних отправляли в Северную столицу, а потом и вовсе – переселив туда всех именитых архангельских купцов и введя пошлины на товары, продающиеся в Архангельске, на треть выше, чем в Петербурге. Тем самым заодно были низвергнуты в нищету посадские люди и крестьяне Русского Севера, в большинстве своем так или иначе связанные с архангельской торговлей. Переселению подверглись не только архангелогородцы, всего из разных городов в Петербург принудительно направили несколько тысяч купцов и ремесленников, в указе об этом (1717) без всяких сантиментов предписывалось «купцов, ныне выбрав, выслать их с женами, и с детьми в Санктпетербург безсрочно; а выбирать их… как из первостатейных, так и средних людей добрых и пожиточных, которые б имели у себя торги и промыслы, или заводы какие свободные, а не убогие были б, не малосемейные, и тот выбор учинить им без всякого послабления, не обходя и не норовя никому ни для чего…».

Петровская экономическая политика разорила верхушку старого московского купечества: к 1715 г., по данным Н. И. Павленко, из 226 «гостей» только 104 сохранили торги и промыслы, причем семнадцать разорившихся вообще «изменили сословную принадлежность… одни оказались в денщиках, другие – в подьячих, пятеро угодили в солдаты, а 6 человек обрели пристанища в монастырских кельях». Рухнули целые торговые династии. А. И. Аксенов подсчитал, что если в 1705 г. «среди гостей насчитывалось 27 фамилий (собственно гостей было, естественно, больше, поскольку в ряде городов было несколько представителей в этом звании), то в 1713 году в качестве „наличных“ московских „гостей“ числилось только 10». В регламенте управлявшего городами Главного магистрата (1721) отмечалось, что «купецкие и ремесленные тяглые люди во всех городах… едва не все разорены».

С 1719 г. свобода торговли была формально восстановлена, а казенные мануфактуры разрешили приватизировать частным владельцам или компаниям, но государство продолжало руководить экономикой посредством уставов, регламентов, льгот, отчетов, проверок и т. д. Хозяева мануфактур, по сути, являлись только их арендаторами, выполняющими госзаказ; казна, в случае невыполнения тех или иных обязательств, всегда могла забрать предприятия обратно. Поскольку как сельские, так и посадские люди были прикреплены к местам жительства, с наймом работников на фабриках и заводах создалась напряженка. Сначала проблему пытались решить присылкой на трудовое перевоспитание «татей, мошенников и пропойц» и разного рода изловленных «гулящих людей». С 1721 г. фабриканты получили право покупать деревни с крепостными крестьянами, найдя, «наконец, желанный контингент рабочих рук» (В. И. Пичета), особенно востребованный на предприятиях «стратегического значения»: суконная промышленность вообще не знала вольнонаемного труда, в металлургической – к середине 1740-х гг. последний составлял менее двух процентов. Экономическое развитие России стало крайне однобоким – прогрессировало только то, что работало на армию и флот. Старые кустарные предприятия легкой промышленности (например, производившие полотно) были уничтожены нелепыми запретами. При этом главных своих целей в промышленной политике Петр так и не достиг: Россия продолжала вывозить сырье и ввозить готовые фабрикаты; даже войско, несмотря на все усилия, так и не удалось одеть в сукно отечественного производства. Ну и понятное дело, что к капитализму все это имело весьма косвенное отношение.