Ох уж эта Люся - Татьяна Булатова

– Я еще не ела, – насупилась Светка и отправилась в кухню.

Обедали в полной тишине. Мама Лена старалась угодить зятю, обласкать внучку. Взамен получила жебетовское «очень вкусно» и гору грязной посуды.

После обеда Светка не торопилась выходить из-за стола, помня об обещанной перспективе.

– Живот болит, – пожаловалась она бабушке.

Размякшая от неожиданного доверия мама Лена повелась на внучкину хитрость и позвала Павлика. Тот не стал настаивать на возвращении в угол и приказал дочери спать. Та, довольная, отправилась в детскую и безропотно легла в кровать.

– Прошел животик? – через пару минут поинтересовалась бабушка.

Светка зажмурила глаза, притворяясь спящей. В таком виде она не представляла реальной опасности для измученной хлопотами мамы Лены и вскоре действительно уснула.

Наступила среда – вернулась Петрова.

– Где кошка? – поинтересовалась Светка, заглядывая в сверток, лежавший на кровати.

– Я принесла нам девочку, – шепотом сообщила Люся, разворачивая одеяло.

– Я не хочу девочку, – настаивала девочка. – Ты обещала кошку.

– Не все сразу, Светочка.

Глаза дочери мстительно сверкнули. С опаской она посмотрела на размякшего отца и неожиданно ткнулась ему в коленки.

– Подожди, Света, – отмахнулся Жебет. – Не до тебя.

– Не надо так, – прошептала Петрова мужу и позвала дочь: – Иди сюда, давай вместе.

Светка подошла и неумело стала помогать матери. Когда показалось личико младенца, брезгливо поморщилась:

– Некрасивая.

– Да нет же, очень красивая, – любовалась Люся.

– А я?

– И ты красивая, – поспешила утвердительно ответить Петрова.

– Ты меня любишь? – строго спросила Светка.

– Конечно, – улыбнулась Люся.

– Ты сумасшедшая, – шипела мама Лена, глядя, как Петрова со Светкой возятся с котенком, пытаясь его накормить.

– Молчи, баба, – беззлобно огрызалась девочка.

Три дня в семье Жебетов царил мир и покой. На четвертый день, после того как котенок обдул Павликовы тапочки, отец семейства выбросил его в подвал, несмотря на сопротивление Люси. Светка не разговаривала с домашними неделю, не отвечала на вопросы воспитателей в садике, не общалась с детьми. Девочка тосковала и хирела на глазах. Сердце Петровой разрывалось на части. Она не выдержала и, вооружившись фонарем, отправилась в подвал.

Мяукающих особей внизу оказалось предостаточно. Люся перебирала одного за другим, но не признавала в них своего. Искусанная блохами Петрова в отчаянии схватила первого попавшегося и вырвалась к свету. Между пропавшим котенком и тем, что она сейчас держала в руках, было одно-единственное сходство – размер. В цветовом отношении разница была ошеломляющей: тот был рыжий, а этот – черный.

Вернувшаяся из садика Светка, увидев выгнувшего спину котенка, скупо отметила:

– Не тот.

– Другого не будет, – жестко сказала Люся, вспомнив поход в подвал, блошиные укусы и царапающуюся под струей воды намыленную живность.

– Ты его кормила? – оживилась Светка.

– Без тебя он ничего не ест.

– Да-а-а? – изумилась девочка и сменила гнев на милость.

Черная мордочка котенка покрылась молочными каплями, которые зверек стряхивал, смешно вздрагивая головой и чихом топорща усы. Котенка много раз ставили в блюдце с молоком всеми четырьмя лапами, но он не понимал, чего требует маленькая хозяйка, и жалобно мяукал.

– Не ест, – тоскливо произнесла Светка.

– Давай по-другому, – предложила Люся и, обмакнув палец в молоко, дала облизать.

Кошак адекватно отнесся к предложенному способу и заработал шершавым языком. Светка впервые за последнее время с уважением посмотрела на мать.

– Это мальчик? – спросила млевшая от удовольствия любительница животных.

– Не знаю. Папа разберется.

– Разберется ваш папа, – проворчала мама Лена и поднесла котенка к лицу. – Пацан.

– Кто? – уточнила недоверчивая Светка.

– Мальчик, – перевела Петрова.

– Ма-а-аль-чик, – с хрипотцой посмаковала девочка. – Как его зовут?

– Никак.

– Так не бывает, – возразила Светка.

– Бывает. Просто надо придумать имя. Тебе какое нравится?

– Павлик, – хихикнула Светка.

– Нельзя. Оно занято. Барсик? Мурзик? Васька? Черныш?

– Мальчик, – предложила Светка.

– Это скучно. Выйдешь на улицу, будешь его звать, и все мальчики начнут откликаться.

– Тогда… – девочка на секунду задумалась. – Ганс.

– Ганс?

– Да, Ганс.

Петрова решила не оспаривать выбор дочери и согласилась.

– Точно чокнутые, – бурчала себе под нос мама Лена. – У ребенка до сих пор нет имени, одно отчество, а они кошаку выбирают.

– Света, – лукаво улыбнулась Люся, – а как сестренку назовем?

– Роза, – буркнула Светка, не оборачиваясь.

– Может, Аня? Или Ира? Или Катя? – гнула свою линию Люся.

– Нет, Роза. Ты сказала, она красивая, – припомнила девочка разговор с матерью.

Имя Петровой не понравилось, она ждала возвращения Павлика, чтобы обсудить поступившее от Светки предложение. Отец, склонный к претенциозности, выбором остался доволен. Люся смирилась, и в семье Жебетов расцвела Роза. А через три недели на коже остальных членов семьи расцвел стригущий лишай.

– Какой ужас! – запаниковала мама Лена перед отъездом.

– Какая безответственность! – осудил Павлик самоуправство жены.

– Какое счастье! – обрадовалась Светка, невзирая на обритую голову, источающую серно-дегтярный запах.

Больше всех повезло Люсе: красный контур лишая расползся на ее щиколотке как раз в том месте, где Ганс обычно терся своим черным боком.

– Я его выкину! – орал Жебет, пиная диверсанта в богатый на сюрпризы бок.

– Не выкинешь, – спокойно парировала Петрова.

А Светка, с тоской прислушивавшаяся к родительским стычкам, ловила измученного ее же ласками кота и запиралась в комнате, припирая дверь стульями. Ганс, утомившийся от обработки, с сожженным йодом боком, носился по комнате кругами, истошно орал и зависал на ковре, как летучая мышь. Исцарапанная Светка стаскивала животное с ковра и, сжав до реберного хруста, обещала:

– Мама тебя вылечит.

Ганс, собственно, особо по этому поводу и не переживал, но всякий раз, завидев Петрову на горизонте, предпочитал схорониться в недоступном для человека месте. Объявлялась облава – и три запертые в карантинном плену женщины окружали бедное животное, не давая ему ни единого шанса. Теперь возвращения Жебета с работы Ганс ждал, как прихода Мессии. И только Павлик переступал порог квартиры, внимание проштрафившихся целиком и полностью отдавалось ему. Так женское население платило отцу семейства за невмешательство в дела отдельно взятого бабьего царства.

– У Розы ничего не появилось? – задавал Павлик дежурный вопрос и, не поверив Люсе, шел лично осматривать девочку. Она, судя по всему, Павлику нравилась. Во-первых, ему улыбалась. Во-вторых, в отличие от Светки, молчала. В-третьих, у девочки было благородное имя: Роза Павловна Жебет.

Преисполненный гордости, отец садился за стол, брезгливо и тщательно вглядываясь в открытые по локоть руки тещи, выставлявшей перед ним явства, которые источали дивный аромат. Заткнув салфетку за ворот, Жебет ужинал, с этой же салфеткой потом двадцать минут лежал на диване, а потом отправлялся на ежевечернюю прогулку в компании с полуторамесячной дочерью.

– Возьми с собой Светочку, – просила мужа Петрова.

– Ты же с ней днем гуляла.

– Ну и что?! Свежего воздуха много не бывает. Пусть пройдется.

– Я планировал заглянуть к бабушке.

– Загляни, – соглашалась Люся. – Света тебе не помешает, заодно с Верой Ивановной пообщается, они давно не виделись.

– Люда, – набирал воздуха Павлик. – Ты, как маленькая, ей-богу. Мы с Розой идем в гости к пожилому человеку. Зачем ей тащить всякую заразу?

Зараза в этот момент посверкивала глазами и, сжав зубы, шипела:

– Очень надо…

Злилась Светка по-взрослому: долго и с удовольствием. Люся пыталась уделять старшей дочке как можно больше внимания, но при всем желании это не всегда получалось. Каждый вечер, покормив Розу и перепоручив ее Павлику, Петрова отправлялась в Светкину комнату и оставалась там до того момента, пока дочь не заснет.

– Кого ты больше любишь? – начинала допрос лежавшая в кровати девочка. – Розу? Папу? Ганса? Или меня?

– Конечно, тебя. Только никогда об этом Розе не говори.

– Почему?

– Потому что ей будет обидно, что есть девочка, которую любят больше.

– Это меня? – снова уточняла Светка.

– Тебя. Как старшую дочь я люблю тебя больше всего на свете, – изо всех сил изворачивалась Люся.

– А Гансу можно сказать?

– Гансу можно.

– Когда баба уедет?

– Скоро.

– Ты меня в садик отдашь?

– Да.

– А Розу?

– Розу – бабе Вере.

– Я тоже хочу.