Сын человеческий - Аугусто Бастос

— Да, приказ есть приказ. А новобранец — только новобранец. — Серые глаза парня заблестели. Он пристально поглядел на своего сонливого товарища, помолчал, а потом доверительно, но не без опаски добавил: —Лучи, я хочу тебе что-то сказать…

— Чего?

— Знаешь, я выпустил пули в болото. — Рука парня указала туда, где меж поросших травою тропинок приплясывали тусклые полоски света. — Понимаешь, я стрелял, но не в них…

Лучи, выпрямившись, удивленно заморгал.

— А в кого же тогда?

— Всю обойму высадил в болото и в воздух. Никто и не заметил.

— Но… — Парень явно не находил нужных слов, так он был сбит с толку и не то разозлен, не то напуган. — Зачем ты это сделал?

— Мне вдруг почудилось, что сейчас неизвестно, откуда появится отец на своем иноходце. Я пополз, стал петлять в зарослях агавы, не смея поднять головы— все боялся отца увидеть. Я знал, что стоит мне взглянуть вверх, как отец уставится на меня мертвыми глазами и я увижу его залитую кровью грудь. Поэтому я и выстрелил в воздух, чтоб в отца не попасть…

— Ты, видно, совсем спятил, Хуанде, — проворчал Лучи. — Если капитан пронюхает, тебе несдобровать.

— Плевать я хотел. Можешь рассказать ему об этом…

— И не собираюсь. А если б он заметил? И вообще туг дело такое: или ты убьешь, или тебя прихлопнут. А бунтовщики запросто могли бы тебя пристрелить.

— А зачем мы их убиваем? Они такие же бедняки, как и мы с тобой…

— Нет, теперь мы побогаче, — перебил его Лучи, — нам в армии по лошади выдали…

Хуанде долго смотрел в сверкающую знойную даль, не зная, на чем бы остановить свой усталый взгляд.

Товарный вагон был до отказа набит арестантами; раздвижные двери, на которых висело несколько замков, опечатаны пломбой. В пыльном полумраке, наполненном лязгом бегущих колес, лица заключенных казались смутными пятнами. Большинство арестантов лежали на дощатом полу и, тяжело дыша, пытались заснуть. Кое-кто сидел, сгорбившись и притулясь к обитым железом стенкам этой тесной, громыхающей на колесах камеры, которая увозила их неведомо куда. Стоило кому-нибудь пошевелиться, как глухое звяканье цепей, которые связывали узников попарно, сливалось со скрежетом буферов. Кандалы были заклепаны кусочками рельсов. Эти грубые ножные кандалы изготовили при помощи автогенной сварки в железнодорожной ремонтной мастерской, поэтому висячие замки и пломбы на вагонах были явно излишни; они, по-видимому, преследовали единственную цель: изолировать мятежников от внешнего мира.

Вот уже много часов люди не ели и не пили. Вчера вечером их, скованных попарно, замуровали в этот вагон. Пока в мастерской прямо на лодыжках заклепывали кандалы под надзором самого Мареко, конвоиры поили заключенных из пропитанной машинным маслом бадьи, где держали воду для охлаждения металла. Попадая на кандалы, вода яростно шипела, и брызги летели во все стороны. Эта процедура длилась целый вечер. С тех пор арестанты жевали только мякиш бессильной ярости, смоченный слюной, которой становилось во рту все меньше и меньше.

Затхлый воздух вагона-камеры, пропитанный запахом мочи и пота, становился все зловоннее и еще сильнее разжигал жажду. От удушливой пыли, непрерывно просачивавшейся в вагон, саднило и першило в горле, сохло во рту. Люди то и дело кашляли; казалось, вагон был набит астматиками и чахоточными. Раненые тихо стонали и уже не столько думали о своих страданиях, сколько мечтали отдышаться.

Когда состав прибыл в Эскобар — следующую станцию после Сапукая, — заключенные поняли, что их вагон был прицеплен к хвосту пассажирского поезда.

Во время недолгой стоянки узники слушали, как шумят на платформе какие-то люди и как в эту разноголосицу вплетаются крики торговок алохой. Арестантам казалось, что звуки эти летят к ним из невероятной дали. Пробравшиеся сквозь дверные пазы струйки пыли покраснели. Очевидно, уже вечерело.

Среди плотно прижатых друг к другу фигур выделялась одна— человек лежал на спине в самом углу и внимательней других вглядывался в щели деревянной стенки вагона. Бородатое лицо подбородком упиралось в грудь. Глаза арестанта не выражали ни страха, ни отрешенности, ни тем более той цепкой и бессильной тоски, которая так свойственна отчаявшимся узникам, не ведающим своей судьбы. В них застыла спокойная, даже жестокая ирония, словно он глядел со стороны и на себя, и на попавших в беду товарищей. Судя по широкой груди, это был мужчина высокий и грузный. Простреленную ногу в обмотках он закинул на здоровую. Рядом лежал маленький квадратный толстяк, его приятель, закованный с ним в паре, и неторопливо растирал опухшую от кандалов лодыжку.

— Хотел бы я знать, куда нас везут, — неожиданно сказал он, но его слова потонули в грохоте колес.

Бородач сосредоточенно смотрел в дыру на месте оторвавшейся пломбы. Через некоторое время, когда, казалось, вопрос уже был забыт, коротышка повернулся и снова спросил:

— Как по-твоему, Сильвестре?

— Не знаю, — отозвался тот, не глядя на своего товарища. — Я тебе уже говорил, Полметра, наберись терпения. Подождем — там видно будет.

— Не иначе как в Парагуари нас высадят. Там, кажется, при казармах неплохая тюрьма.

— Нас бы пешком туда отправили — от Сапукая до Парагуари десять лиг, не больше. Зачем им было нас заковывать? — сказал Сильвестре, вытягивая здоровую ногу и звеня цепями.

— Дай бог, чтоб высадили в Парагуари.

— Сдалось тебе это Парагуари! На праздник, что ли, собрался? Чем дольше будем ехать, тем лучше. В конце концов билеты бесплатные.

— Уж больно пить хочется.

— В Парагуари тебя пивом не угостят.

— Я о твоей ноге беспокоюсь.

— А ты о моем здоровье не волнуйся.

Толстяк по прозвищу Полметра замолчал и скрестил руки на груди. Слегка приоткрыв рот, он изо всех сил старался собрать языком слюну.

— Я вот о Кирито думаю, — спустя некоторое время снова заговорил Полметра, лежа с закрытыми глазами. — Интересно, что с ним? Наверняка они его сцапали.

— Так легко он им в руки не дастся! — промычал бородач.

— Да, Кирито — ловкий малый, — восторженно отозвался Полметра.

— Что ему эскадрон? Ветер в поле. И не от таких бед опасался — скрываться ему не впервой. Этим ищейкам в хаки его не поймать. Где им перехитрить Кирито!

— Подумать только, ведь я его чуть было не выдал. Они меня расстрелом припугнули. Тогда я закричал: «Капитан, я тебе сам покажу, где спрятался Хара!» У меня и вправду душа в пятки ушла, — сразу от запора избавился. И на том спасибо!

Призрачные тени повернули головы и стали прислушиваться. Кое-кто улыбался в темноте, прорезанной пучками мутного света, пробивавшегося сквозь щели в стенках вагона.

— Помните тот кедр, который сожгла молния над пропастью Камачо-куе? — воодушевившись, продолжал Полметра. Почувствовав, что привлек к себе внимание, он стал искать глазами слушателей. — Так вот, в этом дереве было большое дупло.

— Как же, знаем, Гамарра, — отозвался кто-то.

— Мы, значит, дошли до этого кедра, я впереди конвоиров — как проводник. Мне всучили нож, и я расчистил вход в дупло — оно наглухо заросло бурьяном. «Он там», — сказал я; надо мне было что-то говорить. Думал, капитанишка поверит. А он как зарычит и кабаньи клыки оскалил: «Ты что, паскуда, издеваться над нами вздумал?» Я стою ни жив ни мертв, опять меня понос со страху прошиб. «Что вы! — говорю капитану. — Я собственными глазами видел, как Хара залез в дупло». Гамарра пытался воспроизвести ужимки и визгливый голос командира эскадрона. «Как же он мог там уместиться?» — «Э-э, начальник, вы не знаете Хару! Да он сумеет спрятаться даже в норе у броненосца!» — «А может, в постели у твоей сестры, паскуда?» — заорал капитан. Тут я понял, что не смогу убедить его, — расстреляет он меня и глазом не моргнет. «Какая еще сестра? — говорю. — Нет никакой сестры, che ruvichá![53] Хара спрятался здесь, больше я его и не видел…» Тогда капитан отвесил мне здоровенную затрещину. «Лезь туда же», — заорал он и принялся пинать меня сапогами в зад, будто хотел силой впихнуть в дупло, а солдаты вокруг хохотали.

— Мало тебе досталось — надо было тебя подальше запихать, — мрачно буркнул Сильвестре Акино и резко вытянул ногу, которая была прикована к лодыжке Полметра. Кандалы опять загремели. — Не стал бы в другой раз доносить!

— Что ты, Сильвестре! Я же все наврал капитану, чтоб его сбить с толку.

— В том-то и дело, что не наврал, — перебил его бородач. — Накануне, когда нас всех взяли, Кирито действительно спрятался там.

— Не может быть! — От удивления у Гамарры глаза полезли на лоб.

— А если б они его схватили, ты был бы виноват!

— Но я думал….

— Запрячь бы тебя и этого лейтенанта Беру в одну упряжку, — с отвращением протянул Сильвестре. — Ему ничего не стоило выдать своих товарищей…