Самои - Анатолий Агарков

— А ночью? — почти не разжимая губ, спросил Федор.

— А ночью пьёт и бабу бьёт.

Самоуверенность оседлала Масленникова, как ощущение грузной, но полезной ноши. Он глубоко затянулся напоследок, затоптал окурок и уселся на колодину. Агапов усмехнулся. Усмешка скользнула по губам и спряталась в глазах. Скрипнула калитка, вошёл Иван Духонин.

— У тебя гости, Кузьмич? Не вовремя я. В другой раз…

Руки будто бы назад потянулись калитку отворить, а ноги уж несли его под навес.

— Теперь как, товарищ дорогой, кто в колхоз не войдёт, тех под корень топором?

— Откуда вы такие? — Масленников покрутил головой, отвечая Ивану и поглядывая на Фёдора, — Из какого тёмного болота? Нечто не уяснили, что для вас всё делается, в ваших интересах.

— Может это и так, только не хочется мне на Авдюшку Кутепова работать: не радетель он, горлохват и проныра. Высунуться хочет, а соображений ни на грош.

— Ну почему Кутепов? — смутился Масленников. — Не люб — избирайте другого.

— У нас половина хутора Кутеповых и степенных ни одного, все ёрные, как Авдюшка.

— Задохнётся он от своей жадности в колхозе, — сказал Федор и взялся за рубанок. — Посинеет и зенки на дармовщину повылазят.

На другом конце хутора шёл иной разговор.

— Думаю, он её только щупал, — делился своими сомнениями с Дмитрием Малютиным Авдей Кутепов.

— Нет-нет, — увещевал тот, — Он её на десяток годов постарше — неужто не уговорит? Да и девка порченая, что ей терять?

Будто устыдившись, продолжил:

— Безотцовщина, чего ты хочешь? Думаешь, Тимофеевне легко их одной тянуть. Ты вон сколько раз в день в чугун со щами заглядываешь? Не считал? А у них и такого не бывает.

— Будто бы. Ври больше. Даст им Фёдор голодать, как вол пашет. Поди, гусятину с бараниной почаще нас с тобой лопают. Санька вон, как краля наряжается. С каких щей?

— Санька — девка правильная, в корень смотрит и любовь зрит. Я вот мекаю, нет ей на хуторе жениха. Так что уполномоченный — это самое то, и Санька его не упустит.

— Ну, поглядим-посмотрим: крючок он заглотил, теперь ба не сорвался…

Широколобая, тяжёленькая и крепкая, с веснушками на щёчках возле носика, со светлыми кудряшками и тёмными ресничками двухлетняя дочка Леночка забавлялась у Фёдора на коленях.

— Смешно дураку, что рот на боку, — ругала Матрёна только что ушедшего Ивана Духонина. Взглянула на мужа, и нижняя губа её задрожала, потянулась к побелевшему кончику носа, но не заплакала, а, пересилив себя, спросила певучим грудным голосом:

— Ты что ж, решил покориться? Только знай, в колхоз ваш я не пойду. Возьму Леночку, и… куда глаза глядят.

Фёдор хохотнул, как прокашлялся:

— Пронырливый парень, этот уполномоченный. Не смотри, что весу в нём с барана, дерьма может навалить на целое стадо, — и задумался, оставив жену одну с её сомнениями и переживаниями.

Масленников в ту минуту шагал к Борису Извекову, думал о Фёдоре и завидовал ему, его красивой жене, трудовой, спокойной и обустроенной жизни. Вспоминал свою. Отец у него был добрым, мягким, пьющим человеком. Мать — сварливая, хвастливая, захлёбывающаяся в своих бесконечных и бессвязных скороговорках, причитаниях и всхлипах. И никто никогда не мог понять, о чём она плачет. Лишь только открывала рот, она тут же начинала давиться словами, рыданиями и ещё чёрте чем. Отец умер однажды, не дослушав её брани. Сестра его, приехавшая на похороны, покачала головой:

— Любимцы богов умирают молодыми.

И с тех пор Андрей, подмечая в себе материнскую разносистость, не пытался сдерживаться, боясь быть похожим на отца…

— Санька, — укоряла Наталья Тимофеевна дочь, — Был бы жив отец, как бы он посмотрел на тебя, беспутную?

— Если бы он был жив, я бы с приданым была, и забот о женихах не было. А теперь кто меня с голым задом посватает? Такой же беспартошный, чтобы всю жизнь спину гнуть и сдохнуть в землянке.

— Что же ты всё со стариками вяжешься? Ведь обманут.

— Молодые-то на эти дела проворнее. А приезжий и не старый вовсе, только серьёзный очень. С собой звал. Вот возьму и уеду….

К непогоде, должно быть, разыгрался ревматизм у Бориса Извекова в прострелянных ногах. Управившись по хозяйству, он залез под стёганное одеяло и молча страдал. Андрей Масленников, завершив свой обход по хутору, шумно ужинал с Варварой Фёдоровной. Разговор коснулся семьи Агаповых.

— Странное дело, у такого тёмного типа такая развесёлая и понятливая сестра. А что, хозяюшка, ежели вас сватьей попрошу быть — пойдёте Александру сватать?

Тупая боль в конечностях захлестнула голову и превратилась в лёд. Борис поднялся с кровати и двинулся на гостя, больной, серый, с округлёнными, остановившимися глазами и вздутой шеей.

— Повтори! — прохрипел он.

Андрей Масленников попятился от него, окаменев лицом, одинаково готовым и к улыбке, и к гримасе ярости.

Ещё владела собой Варвара Фёдоровна.

— Да вы что, сынки, нашли из-за кого петушиться. Да она — дурёха деревенская и тебе не пара, Боря.

И вдруг поняла, что ляпнула что-то такое, что могло не понравиться уполномоченному. Тот смерил её яростным взглядом. Борис взял со стола кухонный нож. Варвара Фёдоровна, взвизгнула и откинулась на стену в обморок, забыв закрыть глаза.

— Что у вас было? — Борис еле шевелил онемевшими губами. — Впрочем, если ты сейчас скажешь хоть слово о ней, я тебя убью. Лучше уходи.

Андрей выскочил из-за стола, привычно сунул руку в карман брюк:

— Остынь, мужик.

И более спокойно и твёрдо сказал:

— Тут всё в порядке: она уедет со мной. Мы так решили, а ты, видать, не только на ноги — на голову больной. Убери нож, я сейчас соберусь и уйду.

Ссора с Борисом Извековым расстроила Масленникова, расстроила и его планы. Каков Отелло! Псих недостреленный! Нужна новая кандидатура в председатели, это было ясно. Вновь из глубин сознания всплыл кирпичный облик Авдея Кутепова. Вот ведь паук: оплёл Андрея сетью интриг. Всё-всё тонко рассчитал. Поссорил его с Извековым, тем самым кандидатом в председатели колхоза, которого рекомендовал райком. Спутал с Александрой, сестрой кулака Фёдора Агапова. И теперь, как не крути, он и есть единственный кандидат в председатели, которого, впрочем, и без рекомендаций здесь изберут большинством голосов. Станет он председателем и Андреем Масленниковым, инструктором райкома, вертеть будет как пешкой, потому как очень много про него знает такого, что партией не прощается. Хотелось выть и кусать локти. Но должен быть выход. Думай, Андрей, думай.

Идти было некуда, и ноги привели его на гулянку.

На знакомой полянке уже толпилась молодёжь. Парни гурьбой курили, с опаской покосились на приезжего. Девчата, поджидая гармониста, разучивали какой-то модный танец. Александры Агаповой не было. Андрей развязно подошёл к девушкам.

— Дарю, — прикрепил на кофточку одной из них раскалённый лист осины, ощутив под пальцами упругость груди. Из девичьих глаз брызнули фонтаны ликования.

— Научите, — сказал он.

— Давайте.

Девчатам нравились его смелость и обходительность, взяли уполномоченного с двух сторон за руки. Одаренная им сказала:

— Парами не обязательно. Два нажима на одну ногу с припаданием, — Она показала. — Можно вперёд, назад, с поворотами. И за руки держаться не обязательно. Начали.

Движения оказались лёгкими, похожими на игру. Были в этом танце свобода, веселье, азарт.

Показалась Санька. Андрей помахал ей рукой. Девушка рядом потупилась, чтобы скрыть укор и зависть, самовозгорающуюся в её глазах, и поджала губы. Масленников сильнее пошёл ногами, и правой, и левой, и с поворотами, топнув и хлопнув себя по бёдрам, замер перед Санькой.

— Во как!

Дни стояли ещё тёплые, но земля уже остыла, а ночи начинались и заканчивались туманами, которые выползали из глубины леса. В тот вечер небо обложило хутор мелким, нудным, моросящим дождём. Андрей завлёк Саньку к кособокому дому Авдея Кутепова.

— Ну, нельзя нам в избу, пойми Авдей Спиридоныч, — шептал Масленников хозяину, оглядываясь на Саньку. — Не расписаны мы, слухи пойдут. Ну, как в районе узнают. Ты и сам того, языком-то не очень.

— Могила, — сказал Авдей, провожая гостей в малуху.

— Ты не думай, я не вертопрах какой. С Александрой у нас будет всё честь по чести, а ты будешь посаженным отцом на свадьбе.

— Рад за вас, молодых. И свадьбе буду рад.

Ушёл, вернулся с керосиновой лампой, закусками на тарелке, прикрытой полотенцем. — Отдыхайте.

В малухе было тепло и сухо. Андрей потянул Саньку на широкую кровать.

— Нет-нет, мне нельзя, — смутилась девушка. — Я лучше пойду. Проводишь?

— Что сегодня с тобой? — расстроился Масленников.

— Я теперь больная.