В поисках утраченных предков (сборник) - Дмитрий Каралис

…Медведев предпринимал отчаянные попытки сдвинуть повозку романа дальше — курил, стоя у темного окна, выходил среди ночи на террасу, возвращался, стараясь неслышно закрывать двери, торопливо листал исторические справочники в надежде схватить интересный факт и воодушевиться его развитием, пробирался на кухню и варил себе кофе, лежал, погасив свет, ожидая, когда придет смачная фраза или явится картинка, но язык словно онемел, воображение уснуло, и он вставал, щелкал выключателем, мрачно смотрел на разложенные повсюду книги, бумаги, документы, снова курил, снова выходил на улицу, стукал кулаком по мраморному ограждению террасы, вглядывался в темноту моря, обзывал себя последними словами, пытался увидеть хоть краешек следующего эпизода, но тщетно: предки словно объявили своему летописцу бойкот.

Медведев догадывался, точнее, знал, откуда такое сопротивление материала… Знал, что, исчезни с его горизонта Оксана, прокрутись время обратно на несколько дней и пойди он тогда прямиком в Центр, а не шебаршись, как мальчишка, выглядывая Снежную Королеву, и не подстраивай с ней встречу за столиком уличного кафе, все катилось бы сейчас отменно, только успевай погонять и выбрасывать в мусорную корзину скончавшиеся авторучки… Но что проку корить себя за опрометчивые поступки! Он уже влип, вмазался, делает потуги сыграть новую литературную партию — написать рассказ или даже повесть на эмиграционном материале, он обманывает себя, что видит в Оксане только героиню, но это же чушь — он уже разглядел в ней интересную женщину, играет с огнем, и дебют этой партии уже разыгран, надо либо сдаваться и вставать из-за стола, либо двигать фигуры в миттельшпиле, надеясь не на выигрыш, а на пат. Да, да, надежда только на патовую ситуацию, когда фигуры расположатся таким образом, что ходить станет некуда… А это и будет его спасением, его выигрышем.

Под утро Медведеву снились сны — цветные, акварельно-прозрачные и тревожные. Держась за руки, они бежали с Настей по редкому лесу, выбежали на залитую солнцем поляну — он отчетливо видел васильки и ромашки под ногами, потом Настя со смехом упала и оказалась в расстегнутом халатике — он подсел к ней и стал гладить по голове, она потянула его к себе, освобождаясь от одежды, и вдруг он понял по ее лицу, что она ждала кого-то другого, думала, что бежит с кем-то другим…

Потом он шел по железнодорожным путям, проложенным сквозь колосящуюся рожь, и навстречу ему шла женщина с голубыми глазами, они сближались быстро… Женщина остановилась в нескольких шагах, замер и он, увидев ее выставленную вперед руку с перстнями. «Не подходи!» — сказала женщина. Она с угрозой повертела головой в платке: «Не подходи!..» На плечо женщины опустилась большая птица с голубыми крыльями и белыми незрячими глазами… Женщина вновь тревожно посигналила рукой: «Нельзя!» — и исчезла вместе с птицей. На него мчался паровоз, заслоняя небо и истошно гудя… Он прыгнул в сторону и покатился, сминая рожь и ушибаясь локтями…

Глава 5

Медведев проснулся, с трудом разлепил глаза, понял, что рука занемела, и стал трясти ее и баюкать, ощущая, как мелкие противные иголочки отступают и пальцы начинают вяло сжиматься.

Он встал, походил по номеру, потирая руками лицо и зевая, принял душ, побрился и подошел к открытому окну. Картины снов еще тянули душу беспокойством, наводили на неприятные мысли — как ведет себя Настя, что за мерзкая птица сидела на плече у женщины и на кого эта женщина похожа, но чем дольше Медведев смотрел на веселое, залитое солнцем море, на ясное голубое небо, тем смазаннее становились недавние видения, быстрее уходила тревога.

Стоя у окна, он прочитал утренние молитвы. «Господи, дай мне разум и душевный покой принять все, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого», «Ангел Божий, святой мой хранитель, ты меня сегодня сохрани и вразуми…»

«Ну где, спрашивается, был ангел-хранитель в тот вечер, — подумал Медведев и сам себе ответил: — Чудны дела твои, Господи…»

Он делал разминку, пил кофе, ходил отправлять факс в угловое помещение офиса, где сидела за компьютером милая Елена и щелкал калькулятором пухлый лохматый бухгалтер Спирос, снова пил кофе — теперь в компании с Джорджем на террасе — и думал о том, что патовая ситуация с Барби, Снежной Королевой, Оксаной, может возникнуть сама, если Оксана обзаведется кавалером и на доске возникнет новая фигура, быть может, она уже возникла — телефон молчал, или ситуацию пата надо создать собственными ходами: забиться в угол, разменять фигуры прогулок на уединение письменного стола, пожертвовать ферзя прекрасных разговоров, сдать коней совместных купаний, сидеть за оградой из пешек ежедневных дел и писать, писать, писать… Пусть дни тихо катятся к дате отлета, играть партию на двух досках он не в состоянии — проиграешь обе, надо выбирать: или предки, или Оксана со своей мамой, Матвеичем, братом…

Конечно, предки! Курортное щекотание нервов мелькнет и растает — в романе восстанут из небытия предки, они будут жить…

Время шло к полудню, величественный остров уже успел потрудиться, и теперь его одолевал зной высоко стоящего солнца, ему хотелось отдыха, тишины, спокойствия, он готовился слегка подремать, пережидая солнцепек и жаркий ветер.

Медведев не спеша поднялся на смотровую площадку чуть выше Центра и огляделся. Вдали виднелись желтые зубчатые стены крепости крестоносцев, зеленели пальмы во дворце Великого Магистра; в гавани Мандраки, где много веков назад стоял бронзовый Колосс Родосский, белели мачты парусников… Зеленый порывистый ветерок надувал рубашку теплом.

Оксана сказала, что ему идут голубые рубашки… Тянутся минуты и часы, но жизнь неумолимо сокращается, ему уже сорок пять, не время дурить, камни надо собирать, а не разбрасывать, он должен расставить все точки над «i», через несколько дней рай кончится, и он окунется в слякотные улицы Питера, будет жалеть, что так бездарно распорядился отпуском… Настя ездит на работу, толкается в метро, кормит сына, собаку, волнуется за него, в издательстве ждут шефа, зам паникует по поводу финансирования, все уверены, что он пишет роман, а он, как юный паж или придворный биограф, сопровождает бизнес-леди и слушает ее рассказы. Нет, это настоящее разгильдяйство, надо что-то придумать…

«Я сходил на кухню, выпил кофе, поднялся в свою комнату, набрал номер гостиницы и попросил у телефонистки «сикс-зеро-эйт».

Я сказал Оксане, что хочу объясниться и расставить точки над «i», чтобы не было недомолвок. И чтобы не длить двусмысленности ситуации. Что, не мешкая, и сделал. Я сказал, что она милая привлекательная женщина, мне с ней интересно, я даже собрался писать рассказ или повесть о ее судьбе. Я готов иногда прогуляться, поболтать, послушать ее рассказы, рассказать самому… Но давай договоримся сразу: я не хочу болтаться у тебя под ногами, мешать твоим кавалерам, я за тобой не ухаживаю в привычном смысле этого слова, я тебя не добиваюсь, ты мне ничем не обязана, мы ведем себя чисто по-дружески… Я не буду тебе мешать и не буду ревновать — встречайся, с кем ты считаешь нужным, проводи время так, как ты хочешь. Ты приехала отдохнуть, развлечься, погулять, а я приехал работать…

Еще попросил не обижаться на прямоту.

Она выслушала не перебивая, потом как-то иронично вздохнула и сказала, что все правильно — она не обижается, конечно, мне надо писать роман, она не будет отнимать у меня время, все правильно… Она будет загорать на пляже, есть фрукты, ей никто не нужен… Просто будем иногда вместе проводить время — если я смогу…

Еще она сказала, что ей просто приятно со мной общаться. Она видела на фотографиях мою жену, чувствует, что я ее люблю, в том числе и из книги, которую сейчас читает, и вовсе не намерена соблазнять меня и пускать в ход свои женские чары. «Ты же видишь, как я себя сдержанно веду, — сказала Оксана. — Пиши спокойно. Я тебя дергать не буду, не волнуйся. А кавалеры — смешно даже об этом говорить… Я их всех насквозь вижу».

Мы условились созвониться вечером и пойти прогуляться по набережной после ужина.

— Про Матвеича расскажешь? — спросил я.

— Расскажу, — пообещала Оксана. — Ну все, звони! Я сейчас на море пойду. А потом обедать.

Я положил трубку на маленький, словно игрушечный аппарат, звонко хлопнул в ладоши и сплясал дикий индейский танец.

О, как я стал умен! Как я помудрел за последние годы! Я смотрел на гладь моря за окном, слышал ровный шелест пальмы и не мог нарадоваться своей выдержке и благоразумию.

Порадовался и сел за роман. Авторучки, фломастеры, стопка книг с флажками закладок, пальма за окном — все это стало таять, истаяла и бумага, впуская меня в большой зал с готическими окнами…

Два раза я слышал под дверью шелестение бумаги и поднимал с полу и-мейлы, которые подсовывала секретарь писательского Центра Елена — молодая женщина с обручальным кольцом и наивными глазами цвета недозрелой сливы. Я быстро писал ответы и относил их в угловую, залитую солнцем комнату офиса. Дела с финансированием новой книги идут плохо, зам паниковал, я подбадривал его и учил, с кем надо связаться».