Сделка обреченных - Давид Кон

сказал парень по-немецки с чудовищным акцентом. – Мы хотели бы видеть господина Гюнтера.

– Это я, – ответил Гюнтер и заметил, как вспыхнуло радостью лицо девчонки.

Что за ерунда? Кто это такие?

– Простите! – повторил парень. – Не были ли вы фотографом отделения гестапо в Фюрстенвальде в тридцать пятом году?

О господи! Только этого не хватало. Он был совсем мальчишкой, когда сосед по дому Хайнц Фрамке устроил его фотографом в недавно созданную тайную полицию. Но проработал он там всего три года. И, между прочим, мог благодаря этому вообще не ехать на фронт. А он поехал.

– А вы что, правозащитники? – неприязненно спросил он. – Разбираетесь с нацистскими преступниками?

– Нет, нет, – быстро ответил мужчина. – Мы не правозащитники. Мы ищем человека. Он исчез. Никто не знает. Вы можете помочь.

Что у него за акцент? Французский? Нет. Похоже, этот парень британец.

– Чем же я могу помочь? – Гюнтер пожал плечами.

– Вы были там. Вы его могли видеть. Позвольте задать вам несколько вопросов.

Нет, он не британец. Испанец? Нет. Слишком светлые для испанца кожа и волосы. Какой-нибудь скандинав. Финн или норвежец.

– Вы из Норвегии? – спросил Гюнтер.

– Нет, я из России, – ответил мужчина и отступил в сторону, полностью открывая женщину. – А мадемуазель француженка.

Русский! Никогда бы не подумал. Гюнтер слышал, как говорят русские по-немецки. У них совершенно другой акцент. Нет, этот парень что-то недоговаривает.

– Какие вы мне хотите задать вопросы?

– Вы позволите нам войти?

Эту фразу произнесла женщина. Она смотрела на Гюнтера пронзительными черными глазами, в которых светилась какая-то неясная надежда. Гюнтер отступил.

– Проходите.

Гости вошли в гостиную и остановились, не зная, что делать дальше.

– Садитесь. – Гюнтер показал рукой на диван. – И рассказывайте, что привело вас ко мне.

То, что Гюнтер услышал от мужчины, заставило его погрузиться в воспоминания. Апрель тридцать пятого… К тому времени он проработал в гестапо всего три месяца. Ему нравилась эта работа. Нравилось ощущать себя значительным человеком, нравились люди, которые его окружали. Они жили идеей возрождения страны и нации, униженной и растоптанной после мировой войны. Они говорили об идеалах и работали сутками.

– Вы говорите, двенадцатого апреля? – переспросил он.

Мужчина кивнул.

– Честно говоря, я не помню того случая, о котором вы говорите. Такого в нашей работе было немало. Трупы, кровь, место преступления. Я должен был все фотографировать. И, самое главное, никаких эмоций.

Мужчина обернулся к женщине, и она что-то вложила ему в руку.

– Посмотрите, пожалуйста!

Нет, кажется, эти типы все-таки правозащитники. Иначе откуда у них эта фотография? Кто мог сделать фотографию на перроне, когда там работало гестапо? Но на фотографии он. Со своим старым «Клаусом» в руке. Господи, какой же он был молодой. А вот Хайнц Фрамке. И старина Руммениге здесь. Тащит какие-то носилки. Видать, важного человека несут, если сам Руммениге тащит носилки. Мужчина и женщина не сводили с него глаз.

– Да, – кивнул Гюнтер. – Это я. Ну и что?

– Вы не помните, что произошло тогда в Фюрстенвальде?

Гюнтер покачал головой. Не помнит. Их отделение обслуживало Фюрстенвальде. Там часто проводились операции. Это был рабочий район, и его жители голосовали за коммунистов. Но этот день… Нет.

– Не помню, – сказал Гюнтер. – Да и как я могу помнить? Ведь прошло семьдесят лет. Вы помните, что с вами произошло месяц назад?

– Вы правы. – Мужчина опустил голову. – Но вы делали снимки. Может быть, вы знаете, где сохранились архивы?

Неужели все это правда? И они действительно кого-то ищут?

– А кем был этот человек? – спросил Гюнтер. – Тот, которого вы ищете.

– Это был ее дед. – Мужчина кивнул в сторону женщины, и та закивала головой. – Его звали Жан Вальдман.

– Кем был ваш дед? – Гюнтер строго взглянул на женщину.

– Он работал в Еврейском агентстве, – ответила она. – Он ехал в Восточном экспрессе в Стамбул. И исчез. Прямо из поезда. Из вагона.

Правда ли это? Или они все-таки правозащитники? А ему какое дело? Его не удастся обвинить ни в одном преступлении. Никому и никогда! Он только фотографировал. Он даже на допросах не присутствовал. Так что ничего у этих правозащитников не выйдет.

– Архивы сохранились, – сказал Гюнтер.

Женщина вскинула голову. Гюнтер еще раз взглянул ей в глаза.

– Архивы сохранились у меня, – сказал он. – Я собрал все сделанные мной фотографии.

Он действительно их собрал и сохранил. Когда-то близкие считали, что он сделал это из осторожности. Чтобы в случае чего было что показать и чем оправдаться. Но это не так. Он не собирался ни перед кем оправдываться. Его совесть была чиста. Он воевал за свою страну и если кого-то и убивал, то только на поле боя. Так что оправдываться ему не перед кем. И не за что. А фотографии он хранил на память. Может, удастся написать книгу. Она будет называться «Исповедь солдата». Он напишет в ней про войну. Про все бои. И про прорыв в обход танкового завода. И про свою службу в гестапо он вспомнит. Ничего не станет скрывать.

– У вас? – нерешительно произнес мужчина и переглянулся с женщиной.

– И нам можно их увидеть? – спросила женщина.

– Пожалуйста! – Гюнтер кивнул и пошел к кабинету. У самой двери он остановился. – А как вас зовут?

– Меня зовут Андрей Соколов, – сказал мужчина.

– А я – Лиза Вальдман.

Гюнтер кивнул. Конечно, они не правозащитники. Они ищут человека. Вот уж он никогда не думал, что его архивы могут кому-нибудь понадобиться.

– Хорошо, – сказал он. – А меня зовут Гюнтер Клайн.

Дверь кабинета закрылась. Лиза переглянулась с Андреем.

– Он не погиб на Восточном фронте, – улыбнулась Лиза. – Не скончался от ран, не был расстрелян как заговорщик, не погиб при бомбежке и не был повешен как нацистский преступник.

Андрей весело подмигнул Лизе.

– Мне остается выразить Творцу признательность за помощь.

Дверь открылась, и вернулся немец. Он нес большой ящик, из которого торчали картонные закладки. Клайн сел в кресло, поставил ящик перед собой и начал перебирать закладки. Копался он долго, что-то бормотал под нос, разглядывал какие-то фотографии. Наконец он извлек из ящика пачку снимков, перехваченных аптечной резинкой.

– Двенадцатое апреля, – сказал он. – Да, мы действительно были на вокзале в Фюрстенвальде.

Гюнтер выкладывал на стол фотографию за фотографией, объясняя, что на них изображено.

– Если вы хотите найти здесь фотографии людей, то их будет немного, – усмехнулся он. – Я ведь фотограф-криминалист. И в мою задачу входило фотографировать всякую мерзость. Пули, следы крови, трупы. Вот купе, в котором был найден труп.

Андрей и Лиза склонились над фотографиями. На одной из них изображено двухместное купе, на другой