Каприз Фортуны - Хеди Уилфер

— Получил все, к чему стремился? А если это не все? — вкрадчиво спросил он.

У Мануэллы потемнело в глазах. Но она поспешила сказать себе, что это вовсе не прелюдия к объяснению в любви, не просьба о понимании и прощении. Так что не бейся так сильно, глупое сердце! Джералд — не ее мужчина. Он не хочет ее. Он хочет только…

— Я не изменила своего мнения. Права на дизайн «Золотой орхидеи» дороги мне как наследие деда. Он оставил их мне, зная, что я не оскверню его творения, не предам его память. Если бы я и решила продать их или как-то изменить… — Она горько усмехнулась. — Впрочем, зачем я пытаюсь что-то объяснять тебе? Ведь я всего-навсего вторая Каролин Гранд. Я сразу по твоему тону поняла, что ты хотел оскорбить меня, но, пока не прочитала старые газетные статьи, не поняла, насколько сильно! Конечно, мне легко понять, как ты был испуган и беспомощен в то время, что чувствовал…

— Ничего подобного не было!

Джералд перебил ее так резко, что она невольно повернула голову и взглянула на него. Да, ей удалось пробить брешь в его стальной броне, но она почему-то испытывала не удовлетворение, а глубокую печаль.

— Ты хоть представляешь, что я почувствовала, когда ты сравнил меня с ней, а, Джералд? С женщиной, настолько безнравственной, что она готова была погубить многих людей ради своей выгоды?

Каждое слово Мануэллы попадало точно в цель, причиняя Джералду боль. Он провел последние три дня в Париже, разговаривая с представителями двух ведущих ювелирных фирм, а перед этим на два дня летал в Ирландию, пытаясь найти способ достичь компромисса, но ее все это не интересовало! Ясно, ей хотелось ковыряться в его старой, но все еще не зажившей ране, а он не желал этого.

— Мануэлла, я знаю, что ты не Каролин. Я… — Он быстро провел рукой по волосам, раздраженно тряхнул головой.

— Полно, Джералд, это ты сейчас так говоришь, когда хочешь, чтобы я не возражала против продажи своей доли, — холодно заметила Мануэлла. — Но тебе не надо лгать и изворачиваться. Я ведь уже сказала, что согласна.

— Лгать и изворачиваться?! Господи, Мануэлла, я прилагаю почти нечеловеческие усилия, чтобы навести мосты между нами, а ты разрушаешь их быстрее, чем я успеваю строить!

— Довольно! — воскликнула она. — Я не круглая идиотка, Джералд, что бы ты там ни думал! Я, знаешь ли, пока еще в состоянии сложить два и два и получить не три и не пять, а четыре. Ты считаешь, что любая женщина, попадающаяся тебе на пути, — потенциальная Каролин Гранд. Нетрудно понять, что ты боишься повторения истории больше чем двадцатилетней давности, но…

— Черт бы побрал тебя, Мануэлла! — взревел Джералд. — Я ничего не боюсь! А ты отвлеклась от темы и забрела совсем не в ту сторону!

— Нет, Джералд, я не отвлекалась. Ты боишься, — просто сказала она. — Боишься сейчас и будешь продолжать бояться всю оставшуюся жизнь, если не сумеешь оставить прошлое позади…

Она не смогла продолжить, только слабо пискнула, когда он схватил ее в охапку и закрыл ей рот, впившись в него горячими губами.

Ей необходимо остановить его. Сейчас! Немедленно! Она понимала это, но все ее существо возражало доводам разума. Тело откликнулось на его призыв с яростным, почти непристойным энтузиазмом — губы приоткрылись, язык устремился навстречу его, руки обхватили Джералда изо всех сил и держали, держали… Она вжалась в его тело, почти приклеилась бедрами к его восставшей плоти и терлась, терлась, позабыв о благопристойности, о том, какая боль ждет ее впереди…

Она стонала мелкими, всхлипывающими стонами желания и неудовлетворенной страсти, а он отвечал приглушенным рыком. Воздух вокруг них наэлектризовался, наполнился зарядами вожделения и откровенной похоти.

Что ж, решила Мануэлла, если это война, то я не собираюсь просить пощады или молить о перемирии!

Джералд обхватил ладонью ее грудь, и Мануэлла застонала громче. Потом вытянула край его футболки и прикоснулась ладонью к теплой коже. О, блаженство сближения! Он ответил тем же и принялся гладить ее живот с нетерпением и все возрастающей страстью.

Каким-то чудом им удалось добраться до дверей его номера незамеченными другими гостями, и они чуть не ввалились внутрь и принялись лихорадочно сбрасывать одежду, с трудом отрываясь друг от друга.

Затем Джералд подхватил ее на руки, поднес к большому столу и посадил, продолжая ласкать пальцами твердые соски сквозь тонкую ткань лифчика, потом нашел застежку, швырнул на пол кружевной лоскуток и припал жадным ртом к чуду ее груди. Мануэлла изо всех сил обхватила его ногами и прижалась, приветствуя первый сильный удар, когда он вошел в нее. Она стонала не переставая, упиваясь его сильными, властными, требовательными движениями, пока не закричала, достигнув вершины страсти.

Они кончили одновременно, быстро и яростно, и замерли, сотрясаясь в конвульсиях взаимного оргазма.

Постепенно жар отступил, кровавый туман вожделения рассеялся. Мануэлла пришла в себя и подумала, что же такое она натворила. Потом попыталась освободиться, но Джералд прижал ее к себе еще крепче и сказал:

— Нет. Я хочу, чтобы ты была здесь, со мной, Мануэлла. В моих объятиях. Один только Господь знает, как я мечтал о тебе каждую проклятую ночь, что провел вдали от тебя…

Она молча смотрела на него, ощущая нарастающий ритм биения сердца, хотела приказать, чтобы оно успокоилось. Но потом поняла, что Джералд боится, боится взять на себя обязательства, по которым оно томится.

— И еще я хочу, чтобы ты была со мной в постели, — продолжал он низким, охрипшим голосом. — Не только сейчас, сегодня и завтра, а всегда, каждую ночь! Ты права, Мануэлла, совершенно права, обвиняя меня в том, что я боюсь, — отрывисто произнес Джералд. — Сейчас больше всего я боюсь любить тебя, Мануэлла. Я хочу, чтобы ты заняла свое место в моей жизни навсегда. Конечно, ты не Каролин и никогда ею не была. Я давно это понял. Но когда ты отступила, сказала, что отказываешься принимать участие в сделке, на которую я убил столько времени и сил, я не сдержался. Плюс ко всему я знал, как прореагируют в правлении корпорации те, кто с самого начала протестовали против приобретения «Дома де Вальдерро».

— Наверное, на тебя сильно повлияло то, что случилось с твоим отцом, — тихо заметила Мануэлла.

Она видела по его глазам, что ему хотелось бы избежать обсуждения больной темы, но ей было крайне важно поговорить об этом.

— Очень сильно, — повторила она, подбадривая и поддерживая Джералда, ожидая признания, желая разделить и смягчить его боль.

Мануэлла понимала, что зашла слишком далеко, но не собиралась отступать. Они были близки, очень близки, так, как только могут быть близки два человеческих существа. Она открылась ему как женщина, и теперь пришло время ему проявить себя как мужчине.