Отряд под землей и под облаками - Мато Ловрак

— Увидим, — холодно сказал Паппагалло, встал и надел котелок. — Пойдемте. Покажите мне его вещи. И успокойтесь, пожалуйста. У кого совесть чиста, тому нечего бояться.

Нута, шатаясь, почти в беспамятстве, поплелась к двери.

14

Нейче в ту ночь не спал. Чуть задремлет и тут же просыпается. Он сидел, сунув руки под мышки, дрожа от холода. Ему мерещились всякие ужасы.

Вспомнилась тетя, и на сердце вдруг потеплело. Как живая стояла она перед ним. Ведь она ждет его, а от него ни слуху ни духу! Наверно, выбежала на улицу, смотрит во все стороны. Соседей расспрашивает, не видел ли кто его. И уж наверно, приготовила целый ворох самых обидных слов, которые обрушит на него, лишь только он появится на пороге.

Этих ее слов он всегда ждал со страхом. Каждое попадало прямо в сердце — такие они были колкие и обидные. Сейчас он с радостью бы их выслушал, только бы быть дома… Рядом с тетушкой он все-таки чувствовал себя как за каменной стеной. Лучше быть с ней, чем бродить по свету с Павлеком, — сегодня здесь, завтра там, голодать, мерзнуть.

Ему так захотелось под крылышко тетушки, что он решил бежать. Бежать не от полиции, а от Павлека. Ни секунды он не думал о том, что это было бы изменой и предательством, мысль о том, что он сам может попасть в ловушку, как мышь в мышеловку, тоже не приходила ему в голову.

Он тихо встал и, задержав дыхание, прислушался. Павлека в темноте не было видно, но он слышал его равномерное, спокойное дыхание. Ночь была полна страхов, однако больше всего Нейче боялся сейчас товарища и его бульдога, который тот положил под голову. Если Павлек проснется и догадается о его намерении, он тут же обвинит его в измене.

Два-три шага — и вот он под открытым небом. Со всех сторон его окружали кусты. У него было такое чувство, что к нему тянутся длинные руки с тонкими, холодными пальцами. Тихо шелестела Соча, на другом берегу лаяла собака. Но Нейче пугали не эти звуки. С ужасом он ждал оклика Павлека, за которым из темноты последует выстрел…

Он уже не чувствовал холода; мокрый от пота, он с трудом отыскал тропку, что, извиваясь и петляя, вела наверх. Бежал он так быстро, как только позволяла тьма. Хотя глаза его привыкли к темноте, он то и дело натыкался на стволы деревьев и скалы. Теперь его уже пугал не Павлек, а ночная тьма… По лицу текли слезы.

Наконец он выбрался наверх, в поля. Он был так измучен, что больше всего ему хотелось повалиться на траву и перевести дух. Но надо было торопиться. За полями, за кронами деревьев, окаймлявших полоски полей, спал город. Страх гнал его на освещенные городские улицы.

По проселочной дороге он вышел на шоссе, серой лентой бегущее перед ним. Слышен был только глухой звук его шагов. Но он каждую минуту в страхе оборачивался — нет ли погони? Шелковицы вдоль шоссе казались ему шеренгой карабинеров в широких шляпах. Он бежал изо всех сил, чтоб поскорее оказаться у первых домов с тускло горевшими уличными фонарями.

Здесь он замедлил шаг. Страх исчез. Он ладонью утер слезы, которые заметил только сейчас. Чем ближе к дому, тем больше его терзала мысль о тетушке. Что она скажет? Что сделает? Перед низким темным домиком в тихой улочке он остановился и посмотрел на окна. В одном окне горел свет. Тети не спит, ждет его. Даже входная дверь была приоткрыта.

На сердце у Нейче было так тяжело, что он прислонился к стене и глухо застонал. Но тут раздались чьи-то шаги, он быстро вошел в дом и стал ощупью подниматься по неосвещенной лестнице. Без стука открыл дверь в кухню.

Потрясенный до глубины души, он замер на пороге. Тетя жалась у плиты, глаза ее были полны страха и муки. За столом сидел инспектор Паппагалло, хмуро насупившись. Возле окна стоял агент Бастон, оглядывая все кругом острым взглядом.

Лишь только Нейче вошел, все, кто был в кухне, уставились на него с удивлением и радостью. На него было жалко смотреть: бледный, зареванный, руки и ноги в ссадинах. Страх его, когда он увидел инспектора и агента, превратился в настоящий ужас. С мольбой он взглянул на тетушку, губы его скривились — сейчас заплачет.

Сердце Нуты стиснула жалость, вся ее злость прошла. Она была рада, что племянник вернулся, что он снова дома. Она схватила его за руку.

— Нейче, какой же ты! — воскликнула она. — Горюшко мое, где ты был так долго? Что мне с тобой делать?

Тут поднялся Паппагалло, растянув физиономию в довольной ухмылке.

— Подождите, сударыня! — сказал он. — Вы еще успеете поговорить. А сейчас я его кое о чем спрошу. — И он повернулся к мальчику: — Скажи, а где твой товарищ?

Вид у Нейче был испуганный и покаянный. Инспектор уже по глазам его определил, что это тот самый мешок, из которого, действуя где угрозами, где обещаниями, нетрудно будет вытрясти все, что нужно.

Мальчику вначале даже в голову не пришло что-либо утаивать. Он надеялся, что так его скорее освободят.

— Павлек? — спросил он. — На Соче.

— Так, на Соче, — удовлетворенно повторил инспектор. — А что он делает на Соче?

— Спит.

— Так, спит, значит? Ясно! Где же он спит?

До сих пор Нейче от страха ничего не соображал. Инспектор задавал свои вопросы добродушным тоном, умильно улыбаясь, и мальчик чуточку приободрился. И тут же осознал, что совершил предательство. Сердце забилось часто-часто. Они хотят узнать, где спит Павлек, чтоб схватить его спящим! И Павлек сразу поймет, что он сбежал и предал его. «Черные братья» не простят ему, что он нарушил клятву. Страх перед гневом товарищей пересилил страх перед инспектором.

— Ну, где же он спит?

— Не знаю. — Нейче опустил глаза.

— Значит, не знаешь? Врешь, вы были вместе, ты не можешь не знать! Где он?

Перепуганный Нейче в полной растерянности посмотрел на тетку, словно она могла ему помочь.

— Не знаю, — повторил он чуть слышно.

— Нет, ты знаешь, просто не хочешь говорить, — заключил раздраженно инспектор и подмигнул агенту. — Ладно, пусть так. Не хочешь говорить — пойдешь с нами.

И не успел Нейче осознать, что происходит, как агент уже держал его за руку. В отчаянии Нейче бросил взгляд на тетку и заверещал, как заяц, угодивший в капкан.

— Отпустите его, сударь! — молящим голосом закричала Нута. — Нейче, скажи лучше… Сударь, он скажет… все скажет…

— Разумеется, скажет, — произнес инспектор сурово и насмешливо. — Я в этом не сомневаюсь… только не тут… Пошли!

Нейче безутешно зарыдал и покорно, как овечка, дал себя увести.

15

Спал Павлек всегда очень крепко. Дома, под теплым одеялом, его пушкой не разбудить. Но в ту ночь он несколько раз просыпался от холода, правда не до конца. Съежится еще больше, подтянет колени к подбородку и снова заснет. На рассвете, когда раздались первые птичьи трели, зубы его начали выбивать дробь.

Он сел и протер глаза. Со сна он никак не мог понять, где он и каким образом очутился в этой берлоге. Но скоро все вспомнил, оглянулся, рассчитывая увидеть Нейче, и с удивлением обнаружил, что тот исчез. Место, где Нейче с вечера лег, было пусто. Это окончательно прогнало сон. Он вскочил на ноги, осмотрел блиндаж, кусты. Ничего… Горячая волна прошла по его телу.

Нейче исчез ночью. Этого можно было ожидать. В город подался, трусишка, к тетке. Что последовало за этим, легко себе представить. Попал в капкан, как заяц. И поручиться, что он ничего не скажет, нельзя. Горечь залила сердце Павлека.

Убежище перестало быть надежным. Наверняка уже известно, где он провел ночь. Может, агенты уже продираются сквозь кусты, чтоб схватить его, как барсука в норе. Он напряг слух, однако ничего подозрительного не услышал. Только шумела река да птицы приветствовали новый день.

Павлеку отчаянно захотелось пить. Жажда мучила его еще с вечера и всю ночь, а от волнения стала еще сильнее… Вдруг у него блеснула надежда, что Нейче, может быть, пошел пить. Захотел пить и спустился к реке. Наверное, он там…

Павлек пробрался через кусты к Соче и спрятался за скалой, чтоб осторожно и незаметно осмотреть окрестности. Рука его сжимала револьвер, оттопыривавший карман. Вряд ли бы он стал стрелять, но одна мысль об оружии прибавляла ему мужества. Никого… Слабая надежда, что, возможно, Нейче здесь, рухнула. На другом берегу две женщины, громко переругиваясь, полоскали белье.

Он лег животом на белый песок, оперся на ладони и долго и жадно пил. Потом плеснул водой в глаза — прогнать остатки сна. Смочил также волосы и пригладил их рукой, чтоб своими лохмами не вызывать лишних подозрений. Он почувствовал голод, но сейчас было не до еды. Мысли его были заняты побегом.

Бегство Нейче огорчило его, но в то же время облегчало ему задачу. Робкий и малодушный, Нейче был бы ему только обузой. Надо будет выбраться наверх, потом тропой перейти поля и, минуя редкие, разбросанные дома, подняться на склон Шка́бриела. Когда город окажется далеко внизу, он сможет вздохнуть свободно. Что будет потом, его не заботило. Он был уверен, что перед ним откроется широкий мир.