Отряд под землей и под облаками - Мато Ловрак

— Дай пострелять из бульдога, — снова сделал попытку Павлек, — половина патронов твоя.

В душе Тонина шла борьба. Он завидовал Павлеку, что у того были патроны, как Павлек ему — что у него был револьвер. Револьвер без патронов все равно что сломанный замок. А патроны без револьвера — не более, чем горсть фасоли. Стоит одному из них заартачиться, оба останутся ни с чем. Победил разум, преодолев сопротивление сердца.

— А ты мне точно вернешь? Вечером.

— Честное слово!

Тонин сунул револьвер в карман Павлека, Павлек положил в руку Тонина половину патронов.

8

«Черные братья» не подозревали о беде, которая в этот момент нависла над их головами. Их не поймали с поличным, когда они расклеивали листовки. Их не арестовали, когда они вешали словенский флаг на самый высокий платан в городе. Их не удалось уличить инспектору Паппагалло со своим коротким носом. Разоблачил «черных братьев» его пособник Анибале. Произошло все по чистой случайности.

Когда Анибале, не выучивший урока по географии, нехотя тащился к доске, проходя мимо Павлека, он скосил глаза и на мгновенье увидел яркие полосы словенского флага. Заметь он револьвер Тонина, он и тогда не был бы так поражен…

Стоя у карты с абсолютно пустой головой, он на какое-то время позабыл обо всем на свете. Получив кол, он пошел на свое место, и его вытянутая физиономия была под стать самой длинной реке в мире. От смущения и неловкости губы его кривились. Особенно задел его насмешливый, как ему показалось, взгляд Тонина, и он снова вспомнил яркий флаг, недавно бросившийся ему в глаза.

Он думал о нем весь остальной урок, горько переживая плохую отметку. Взгляд его все время упирался в спины Павлека и Тонина. Они сидели через три парты от него и, пользуясь тем, что учитель туг на ухо, непрерывно шептались.

До сих пор они не питали к нему вражды. Никогда с ним не ссорились. С Павлеком он иногда по субботам и понедельникам ехал одним поездом, и они всю дорогу разговаривали. Анибале не был из тех ребят, что доносили на своих одноклассников за одно словенское слово. Но словенский флаг просто сразил его. Отец его был фашистом. Все, что не было итальянским, вызывало у него подозрение. А кроме того, за его спиной стояла тень Паппагалло. Инспектор крепко ухватил его в свои сети, играл на его патриотических чувствах и вконец одурманил своими нескончаемыми словесами. Уже несколько недель он тщетно подслушивал и вынюхивал: словенские ребята держали ухо востро. И вдруг важная улика сама собой попала ему в руки. Его так и подмывало встать и сказать учителю о своем открытии. Из-за кола он чувствовал себя униженным и опозоренным, а такой шаг выправил бы положение. Учитель поставил бы его в пример другим… Но как у него ни чесались руки, у него не хватило храбрости подняться. Анибале был страшный трус. Ему заранее стало страшно, когда он представил себе, каким враждебным взглядом окинут его Тонин и Павлек. Он так боялся навлечь на себя их гнев! Ведь тогда ему на улицу не выйти. Они не должны знать, что донес он. Анибале решил, что лучше он пойдет в полицию, к Паппагалло. И не сегодня, а завтра. А прежде он расскажет отцу…

Весь урок он не спускал глаз с Тонина и Павлека. На перемене, когда большинство учеников выбежали во двор, он остался в классе. Он надеялся, что сможет порыться в парте Тонина и Павлека и еще раз убедиться, что глаза его не обманули. Но мальчики не двинулись с места.

После уроков Тонин и Павлек завернули за угол школы. Анибале тенью потащился за ними. Наполовину скрытые пышными кустами магнолии, росшими вокруг школы, словенцы открыли свои атласы. Павлек передал Тонину пачку бумаги. При этом они настороженно оглянулись.

Тонин пронзил Анибале сердитым взглядом.

— Чего вынюхиваешь, барсучье племя? — прикрикнул он на него по-словенски.

Павлек засмеялся.

Анибале стоял белый как полотно. В том, что Тонин обратился к нему по-словенски, а Павлек засмеялся, он усмотрел прямое оскорбление и вызов.

— Che cosa? — спросил он, прищурившись. — Che cosa?[10]

— Какая коза? — передразнил его Тонин. — Та, у которой кривые рога и которая кричит «ме-е-е»?

Мальчики с громким хохотом вышли на улицу.

Оскорбленный до глубины души, Анибале в ярости кинулся за ними. Он весь кипел от гнева и обиды, и это придавало ему храбрости и решительности. К Тонину и Павлеку он уже не чувствовал ничего, кроме ненависти. Медленно, глядя в землю, поплелся он к станции. После школы он ездил домой — отец его работал на железной дороге, и они жили в трех перегонах от города. «Завтра», — сказал он про себя, думая о Паппагалло. А вдруг уже будет поздно? Тонина и Павлека обыщут и ничего не найдут. Отец обзовет его болваном…

Анибале замедлил шаг. Повернулся и стремительно зашагал в город.

9

Тонин только что пообедал. Сытый и ленивый, как турецкий паша, он чуть ли не лег на стол и закусывал инжиром, беря его одной рукой из стоявшей перед ним миски. Мать мыла посуду. Жутка побежала во двор.

Думал он о револьвере, который дал Павлеку, — ему казалось, что он его уже не увидит. Потом вспомнил о Филиппе. Надо идти к нему. По дороге из школы он купил коробочку кнопок, и они с Павлеком разделили ее пополам. Филипп загородит его, а он за его спиной развернет плакат и кнопками прикрепит к стене дома в четырех углах, чтоб крепче держался. И они как ни в чем не бывало пойдут. Народ будет собираться кучками, пока не покажутся фашисты или карабинеры.

Представив себе эту картину, он торжествующе улыбнулся и потянулся за новой инжириной. Тут в кухню влетела Жутка. Щеки ее пылали.

— Тонин, там два господина тебя спрашивают! — выпалила она одним духом.

Мальчик вскочил. Из одеревеневших пальцев выпала на пол инжирина. Его спрашивают два господина? Это было так неожиданно, что его охватило мрачное предчувствие. Что еще за господа? Но он не успел ни о чем спросить. Господа стояли уже в дверях, и он мог видеть их собственными глазами. В кухню вошел Паппагалло, а за ним полицейский агент Бастон, чернявый человек с худым лицом и язвительным взглядом. Вошли они тихо, осторожно, словно боялись кого-то спугнуть. Бастон, казалось, едва сдерживал ярость. Бочонок улыбался от приятного сознания, что первая жертва свалилась ему в руки как спелая груша.

Он оглядел кухню внимательным взглядом и, жмурясь, уставился на Тонина.

— Тонин Фаганель? — спросил он.

— Да.

У мальчика дрогнул голос, в горле застрял горький комок. Полиция, измена, арест… Все кончено! В голове проносились обрывки мыслей. Он чувствовал себя косулей, окруженной собаками. Бежать? Двери заперты. Прежде чем он их откроет, его схватят и свяжут. Отчаянно-молящим взглядом он посмотрел на мать и сестру.

Жутка стояла, прижавшись спиной к стене, бледная, перепуганная, и переводила глаза с агента на брата и обратно. Мать так и застыла с тарелкой и полотенцем в руках.

— Что произошло? — удивленно спросила она.

— Ничего, сударыня, — отвечал Паппагалло, — пока ничего не произошло. Возможно, это лишь досадное недоразумение. Сейчас все выясним… Где у тебя книги? — спросил он Тонина.

Тонин показал на шкаф, где стоял будильник. Туда он бросил книги и тетради, когда пришел из школы.

Бастон стал рыться в шкафу. Инспектор взялся за Тонина.

— Руки вверх!

Мальчик поднял руки вверх, словно тонул и последним усилием тянул их из воды. К страху присоединилось чувство унижения и стыда. На глазах выступили слезы, он судорожно сжимал губы, чтоб не заплакать. Мать и Жутку он видел как сквозь мутное стекло.

Паппагалло обыскивал его карманы. Может, он ничего не найдет? Как хорошо, что он отдал револьвер! О патронах он не подумал. Мучительно хотелось знать, что делает за его спиной Бастон, но оглянуться он не решался.

Из его карманов извлекались самые различные предметы. Паппагалло внимательно разглядывал каждый и выкладывал на стол. Ничего особенного. Перочинный ножик с обломанным лезвием, крохотная записная книжка с огрызком карандаша. Бригадир полистал книжку, но она была чистой, как первый снег. Несколько мелких монет, два ржавых пера. Медная монета наполеоновских времен, покрытая ярью, — Тонин нашел ее в песке на берегу Сочи. Носовой платок. И, наконец, шесть патронов, которые ему дал Павлек.

— Это что такое? — спросил инспектор, поднося патроны к самому носу Тонина.

Тонин смотрел на них с удивлением, словно сам не понимал, как они оказались в его кармане.

— Где ты их взял?

— Нашел.

— Нашел? Где? На улице? Такие вещи на улицах не валяются. Ты врешь!

— А это ты тоже нашел? — раздался за его спиной голос Бастона.

Тонин опустил руки и оглянулся. Чернявый агент поднес к его глазам плакат с разноцветным словенским флагом. Паппагалло вонзился в текст, потом в Тонина. Из его горла вырвался торжествующе-гневный смех.