Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

«„Ри“?» — переспросил мой двоюродный брат Луис, не раз похвалявшийся передо мной своими походами в бордели.

"«Ри», — ответил дядя, — это древнее слово, означающее «гниение». Запах гниения. Итальянцы называют шлюх «putta».

Португальцы, как и мы — «puta». Французы — «putain». Но все эти слова означают одно и то же — запах гнили и разложения. Запах проституток. Хорошие женщины пахнут морем и чистым утренним воздухом. Шлюхи воняют дохлой рыбой.

Это пахнет мертвое семя в безжизненной утробе шлюхи".

За пятнадцать последних лет я по долгу службы имел дело со многими проститутками. Некоторые из них даже нравились мне. Но я не спал ни с одной. И вот теперь Мария Маркес стоит обнаженная в тусклом свете, ее глаза опущены долу, а соски вызывающе торчат.

— Я хотела сказать, — говорила тем временем она, — что боюсь спать одна, Хосе. Если бы ты лег со мной, обнял меня, пока я не усну...

Я встал с постели и подошел к ней. Когда я оказался на расстоянии вытянутой руки, она подняла лицо. Ее темные глаза сверкали.

Я поднял полотенце и прикрыл им ее живот и грудь.

— Вытирайся, — велел я, — и попробуй уснуть, если сможешь. Я уже ухожу.

Мы с Хемингуэем стояли на склоне холма, упираясь локтями о крышу «Линкольна», чтобы держать бинокли неподвижно, и рассматривали «Южный крест», которого коснулись первые солнечные лучи. Яхта была не правдоподобно длинной, размером с футбольное поле, но узкой в поперечнике; ее мостик с мягким изгибом наклонялся назад, тиковые палубы сверкали, в стеклах множества прямоугольных иллюминаторов отраженным светом пылала тропическая заря.

Судно не было пришвартовано ни к причалам гаванского яхт-клуба, ни к частным пирсам, а бросило якорь в заливе у самого выхода в открытое море. Чтобы ставить там корабли, требовалось особое разрешение портовой администрации.

Писатель опустил бинокль.

— Огромная сукина дочь, правда?

Я продолжал рассматривать яхту. Судя по скоплению радиоантенн позади мостика, она располагала великолепной связной аппаратурой. Где-то там находилась и радиорубка. На яхте явно поддерживался военно-морской порядок. Два офицера в синих мундирах вышли на палубу подышать свежим воздухом, который принес утренний бриз. Вахту несли шесть наблюдателей — по два на каждом борту и по одному на носу и корме. Словно этого было недостаточно, вокруг яхты, мягко урча двигателем, медленно описывал круги катер. Помимо рулевого, в нем находились два здоровенных парня в холщовых робах, сидевшие у кормы, следя за каждым движением в порту. У них, как и у шестерых наблюдателей на яхте, имелись мощные морские бинокли. Хемингуэй остановил машину под деревьями, росшими на холме, позади невысокой каменной стены, заняв позицию, где линзы наших биноклей не отражали солнечные лучи, а сами мы выглядели тенями рядом с едва заметным автомобилем.

— Когда мы вернулись домой, Марта не спала, — сказал Хемингуэй, вновь поднося к глазам полевой бинокль.

Я посмотрел на него. Быть может, хозяйка поместья сделала ему выговор за то, что мы ее разбудили, и Хемингуэй решил, что я тоже заслуживаю упрека? Я вдруг понял, что Марта Геллхорн не нравится мне.

Хемингуэй опустил бинокль и улыбнулся мне.

— Я помог Марте окончательно проснуться, употребил ее пару раз, чтобы хорошо начать день. Наверное, меня воодушевила поездка в бордель.

Я кивнул и вновь повернулся в сторону яхты. «Употребил». Господи, как же я ненавидел эти «мужские» откровения.

Словно в ответ на мои мысли, из каюты в средней части яхты появились высокий лысый мужчина в темно-синем халате и такая же высокая светловолосая женщина в белом. Они остановились на освещенной стороне надстройки, глядя на оранжевый диск солнца. Мужчина сказал что-то одному из наблюдателей, стоявших по этому борту, и тот, прикоснувшись к козырьку фуражки, подозвал своего напарника, и они спустили с правого борта веревочный трап с деревянными перекладинами. Затем оба вновь отдали честь и пропали из виду.

Мужчина в синем халате внимательно оглядел мостик и надстройку, словно желая убедиться, что оттуда никто не смотрит, после чего заговорил с женщиной, которая, не глядя на него, сбросила белый халат на палубу. Под ним ничего не было. Солнце вызолотило кожу женщины — части тела, которые обычно прикрыты бельем, у нее оказались такими же загорелыми, как все остальное, — и даже на расстоянии сотен метров я видел, что у нее розовые соски. Она была крашеной блондинкой.

Женщина шагнула в проем бортового ограждения, но вместо того, чтобы спуститься по трапу, она замерла на мгновение и мастерски, изящно прыгнула и вошла в воду, почти не подняв брызг над спокойной блестящей гладью залива.

Я решил, что мужчина последует ее примеру, но он подошел к ограждению, вынул из кармана серебряный портсигар, щелкнул им, как делают только актеры в кинофильмах, и раскурил сигарету при помощи зажигалки, которую достал из того же кармана. Он стоял и курил, а женщина вынырнула в десяти метрах от яхты и поплыла размеренными гребками. Над водой то и дело мелькали ее длинные загорелые ноги и чуть более светлые ягодицы. При каждом движении рук мы отчетливо видели ее впалый белый живот, пупок и волосы на лобке.

За один день я увидел больше голых женщин, чем за предыдущие шесть месяцев. А ведь солнце только-только поднялось над горизонтом.

Прошло ровно десять минут, женщина подплыла к трапу и, ничуть не стесняясь, поднялась на палубу. Мужчина набросил ей на плечи белый халат, и они скрылись в ближайшем люке. Мгновение спустя наблюдатели правого борта вернулись на свой пост и вновь принялись осматривать море сквозь бинокли. Они не обмолвились ни словом; я не заметил на их лицах усмешек.

Хемингуэй положил бинокль на капот «Линкольна».

— Очень любопытно.

Я осмотрел палубу. Впереди и позади главной надстройки под брезентами стояли ящики и контейнеры. На некоторых ящиках виднелись карандашные надписи, но все они были повернуты под таким углом, что я не мог их прочесть. Куда больше меня заинтересовали металлические кронштейны с замысловатыми скобами, установленные в нескольких местах вдоль обоих бортов. Я обратил на них внимание Хемингуэя.

— Орудийные крепления? — спросил он.

— Кажется, пулеметные, — сказал я, хотя ничуть не сомневался в этом. Однажды я плавал на мексиканском катере береговой охраны с такими же кронштейнами. — Для пулеметов пятидесятого калибра.

— Шесть штук, — заметил Хемингуэй. — Разве на частной яхте может быть шесть крупнокалиберных пулеметов?

— Либо один пулемет и шесть позиций для его установки, — ответил я.

Хемингуэй вновь опустил бинокль. Его лицо приняло то же серьезное выражение с плотно сжатыми губами, как при виде трупа в публичном доме. Я разделял его тревогу. Пулемет пятидесятого калибра — страшная штука. Даже на такой дистанции ничто не смогло бы уберечь нас от массивной сверхскоростной пули — даже огромный «Линкольн». Я ожидал, что Хемингуэй заведет разговор о своих пулеметных ранениях, полученных на Великой войне, но он негромко сказал:

— Ты мой консультант, Лукас. Нельзя ли выяснить, какую книгу Кохлер использовал в качестве ключа для шифра?

— Для этого кому-нибудь придется пробраться на яхту и посмотреть, что там и как. Но это нужно сделать до того, как полиция обыщет каюту Кохлера или кто-нибудь из обитателей судна унесет книгу.

— Судя по всему, полицейские еще не были на яхте, — заметил Хемингуэй. — И, возможно, они не станут заниматься этим делом.

— Это еще почему?

— Если убийство совершили Бешеный жеребец и его дружки, вряд ли им захочется его расследовать.

— Но они не нашли блокнот, — сказал я, похлопав по карману с блокнотом, который Хемингуэй передал мне по пути в город.

— Ты думаешь, Мальдонадо искал именно его? — спросил Хемингуэй.

— Понятия не имею. — Я вновь перевел взгляд на яхту.

Матросы начали драить палубу. Было поздновато для приборки; на большинстве военных судов она завершается еще до того, как солнце полностью выйдет из-за горизонта. Но это был не военный корабль. А утреннее купание блондинки, вероятно, было самым обычным делом, когда яхта стояла на якоре.

— Пожалуй, нам следует осмотреть рубку и каюту Кохлера, прежде чем там появится полиция. Я сегодня же все подготовлю. Посмотрим, на что способна наша организация. Что делать с книгой, если мы ее найдем? Выкрасть?

— В этом нет нужды, — ответил я. — Прочтите название и фамилию автора. Это наверняка общедоступная книга.

Хемингуэй улыбнулся.

— Если мне удастся забросить своего агента на яхту, не хочешь ли ты оказаться этим агентом? Ты ведь должен владеть таким ремеслом.

Я колебался. Было бы глупо подвергнуть себя опасности ареста, а то и чего-нибудь похуже, ведь сейчас речь шла не о пиротехнической атаке на соседскую ферму. Каковы бы ни были цели плавания «Южного креста», экипаж яхты выглядел весьма внушительно, в действиях его членов чувствовалась военная жилка. Я очень хорошо представлял себе, какое выражение появится на лице Гувера, если кубинское отделение ФБР сообщит ему о том, что одного из агентов ОРС требуется выручить из гаванской тюрьмы... либо бедолагу выловили в порту после того, как крабы полакомились его глазами и мягкими частями тела.