Ответственность религии и науки в современном мире - Сборник статей

Еще одна широко распространенная причина неодобрения модификации зародышевой линии заключается в том, что она станет реальностью не идеального мира социальной справедливости, а в контексте социального неравенства. Большей частью технология будет доступна преимущественно богатым людям. Многие предметы роскоши доступны лишь очень состоятельным людям, но генетическая модификация отличается от остальных благ тем, что, если ей удастся создать более здоровых или более умных детей, эти преимущества приведут к еще большей пропасти между богатыми и бедными. Богатые родители смогут не только заплатить за лучшее образование, они получат возможность купить и лучших детей – таких, которые поступят в лучшие учебные заведения. С точки зрения морали, тревога выражается в том, что модификация зародышевой линии лишь несправедливо увеличит неравенство и потому станет источником еще большей несправедливости. Американский протестантский моралист Одри Чепмен предостерегает от того, что модификации зародышевой линии «повлекут за собой глубоко негативные социальные последствия… и, весьма вероятно, еще более усугубят существующие несправедливость и неравенство, чем серьезно усложнят их разрешение… С точки зрения справедливости, единственно возможный путь – не двигаться вперед…»[205]

Если модификация зародышевой линии вызывает тревогу относительно социального неравенства или объектификации и коммодификации, следует ли предотвратить развитие технологии и запретить ее применение? Многие полагают, что запрет – это нормально. Так или иначе, существует несколько причин, по которым запрет является далеко не лучшим путем, чтобы предотвратить возможные злоупотребления технологией модификации зародышевой линии. Во-первых, любой запрет должен будет стать всемирным и обеспеченным правовой санкцией. Сложно представить, что все нации одобрят данный запрет, и если некоторые формы модификации зародышевой линии будут проводиться тайно, то может получиться, что доказать нарушение закона невозможно. В таком случае, будучи однажды проведенной, технология модификации зародышевой линии будет доступна в каком-либо определенном регионе мира, если не везде. Весьма вероятно, что местные запреты лишь усилят ее привлекательность или страх людей по поводу того, что дети в других странах «опережают» их собственных.

Запрет модификаций зародышевой линии – неподходящая мера еще и потому, что у этой технологии есть положительные стороны, которые нельзя не учитывать. Как уже было указано выше, даже осторожные религиозные мыслители признают возможные преимущества, которые может обеспечить модификация зародышевой линии. В случае, когда технология одновременно опасна и полезна, правильной стратегией будет контроль ее развития и применения, а не тотальный запрет.

Однако государственное регулирование лишь минимально эффективно в ситуации, когда обществу необходимо помочь держаться точно выверенного курса между мудрым и безрассудным использованием технологии. Регулирование достигает наилучших результатов в том случае, если оно гарантирует безопасность, эффективность и полное раскрытие информации. Оно может способствовать росту информированности потребителей технологии, но его возможности по воспитанию у них мудрости в отношении вопросов морали ограниченны. Поэтому законодательное регулирование должно быть усилено другими формами культурного влияния, ясно указывающих на негативные моральные и духовные последствия, которые может вызвать применение этих технологий, и приучают людей к жизни с ними без риска столкнуться с такими последствиями.

Новый подход к проблеме модификаций зародышевой линии – вот что является сегодня насущной необходимостью. Слишком часто дискуссия превращается в противостояние двух чрезмерно упрощенных и неправдоподобных альтернатив, будь то тотальный запрет или безоговорочное одобрение. Те, кто выступают за запрет, должны признать, что они вряд ли получат его. Те же, кто ратуют за развитие технологии, должны принимать во внимание опасения его противников. Эти опасения вовсе не оправдывают необходимость запрета, но они сослужат отличную службу в качестве предостережений о риске, связанном с этой технологией, риском, которого можно избежать хотя бы частично. Эти тревоги вполне реальны, но они ценны не как моральные аргументы против этой технологии, а как предостережения о возможном риске в будущем, о риске, вероятность которого можно снизить хотя бы в некоторой степени.

Сторонники технологии должны быть первыми, а не последними, кто признает тенденцию этой технологии к усилению социальной и экономической несправедливости, объектификации и коммодификации детей, дискриминации по отношению к детям с модифицированными генами или, напротив, к тем, у кого они отсутствуют, или к созданию непреодолимых барьеров для установления нормальных отношений между родителями и детьми. Если защитники этой технологии не захотят честно посмотреть в глаза подобным негативным последствиям, то вряд ли родители будущего смогут избежать их. Зато очень вероятно, что родители будущего станут использовать модификации зародышевой линии с целью создания детей, которые превзойдут своих обычных ровесников.

Слишком часто сторонники этой технологии игнорируют подобные страхи, словно признание их существования могло бы быть расценено как одобрение запрета. Однако, если запрет невозможен, то нам всем следует признать факт наличия серьезной проблемы: нам необходимо подготовить себя к жизни в мире, где существуют данные технологии.

Жизнь с такой технологией потребует глубокосознательного понимания того, что она может обеспечить и что лежит за пределами ее возможностей. С этой точки зрения никто не знает, что станет реальностью через сто или двести лет. В ближайшее же время, скажем в течение нескольких десятилетий, если технология модификации зародышевой линии вообще будет успешно развиваться, ее возможности будут сводиться к избежанию некоторых болезней и, вероятно, к увеличению сопротивляемости к более широкому спектру заболеваний, например к раку. К счастью, этот процесс развития позволит обществу идти в ногу с этими новыми возможностями медицины.

И все же требуется нечто большее, чем просто информированность. Родители будущего будут нуждаться в помощи относительно осознания подводных камней объектификации, коммодификации и всего, что нарушает многообразие отношений родителей и ребенка, от которых зависит человеческое процветание. Им потребуется наличие моральной зрелости вкупе с осознанием и уверенностью, что удастся избежать любого злоупотребления этой технологией, которое может привести к недооценке человеческой природы ребенка и полноты человеческих взаимоотношений со своим ребенком. Им будет нужна поддержка, чтобы противостоять искушению использовать технологию для управления своими детьми или их конкурентоспособности. Для этой цели должны быть использованы все ресурсы общества, от новостных СМИ до изящных искусств, от научной фантастики до кинофильмов[206]. В этом процессе религии тоже отводится определенная роль, но не следует ожидать от нее того, что она станет моральным авторитетом общества, равно как и того, что она будет сама по себе предупреждать об опасностях, которые могут встретиться в будущем. Действуя сообща, все эти инструменты культурной формации должны сосредоточить всеобщее внимание на опасностях, которыми сопровождается увеличение возможностей, не сковывая нас страхом перед грядущим, но вдохновляя нас на поиск новых путей процветания.

Перевела с английского Мария Кузнецова

Александр Шевченко 

Этико-религиозные и философские проблемы производства и использования генетически модифицированных источников питания[207]

Новые биотехнологии становятся вызовом современной науке, этике и богословской мысли. Одна из наиболее актуальных тем западно-европейских дискуссий – производство и использование генетически модифицированных источников питания (ГМИП) до настоящего времени практически не обсуждается в российском профессиональном сообществе медиков, специалистов в области биоэтики, экологов. По данному вопросу в России опубликованы буквально единичные исследовательские работы и работы методического содержания. Социальная доктрина Русской Православной Церкви также обошла рассмотрение этого вопроса. Общественный резонанс, который эта проблема получила в российских средствах массовой информации, несоизмерим ни с серьезности проблемы, ни с профессионализмом, которого она требует. Документы, регламентирующие в России использование ГМИП, сильно напоминают редуцированные аналогичные директивы, принятые в странах ЕС. Разумеется, в некритическом заимствовании научных истин, равно как и их правового воплощения, нет ничего предосудительного – в силу свойства «обязательности» для научного сообщества доказанных и обсужденных научных результатов. Однако, колоссальная разница между посевными площадями с генетически модифицированными растениями в различных странах свидетельствует, что проблема очень далека от окончательного решения. Мировая динамика роста площадей возделывания трасгенных культур поражает своими размахами: с 1996 по 2000 год количество посевных площадей под эти цели увеличились с 1,7 до 74 млн га. Лидерами здесь являются США, Аргентина, Канада. А мировые продажи трасгенных растений (в основном соя, хлопок, кукуруза, семена рапса) увеличились с 75 млн долларов США в 1995 г. до примерно 8 млрд долл. в 2005 г. [1]. Та «теплохладность», с которой научной сообщество России обсуждает эту проблему, может обернуться для страны аргентинской моделью использования трансгенных биотехнологий, на которой имеет смысл остановиться несколько более подробно.